За неимением лучшего Джин приняла ухаживание двух-трех актеров, но они так часто говорили о Клеопатре, что она дала им отставку и отныне питалась собственной добродетелью. Когда труппа прибыла в Ситтль, всем стало ясно, что дальше на запад ехать нельзя: перед ними расстилался Тихий океан. После долгих колебаний труппа повернула на север и вторглась в Аляску, но оказалось, что этой девственной стране смертельно надоели бродячие труппы и актеры. Здесь произошел крах, и труппа распалась на составные элементы.
Джин получила место горничной или кухарки в Номе, в гостинице. Майкл так и не выяснил, какие обязанности она исполняла. На этом месте она продержалась недолго. Майкл знал, что затем она поступила горничной на океанский пароход, курсировавший между Сан-Франциско и Австралией. Во время первого же рейса она робко вошла в судовую библиотеку и попросила разрешения брать книги. На пароходе это был первый случай, когда горничная изъявила желание читать книги. Хотя Джин имела право считать себя начитанной, но о Драйзере она ничего не знала, пока в судовой библиотеке ей не попала в руки «Сестра Кэрри». Эта книга произвела на нее глубокое впечатление. Впервые Джин установила связь между книгами и жизнью. Раньше она смотрела на романы, как на занятную выдумку. Жизнь шла своим руслом, книги-это был особый мир. Теперь она поняла, что можно слить оба мира. Она встречала коммивояжеров, вульгарных субъектов, скучных, чувственных героев романов Драйзера.
На этом пароходе прочла она «Войну и мир Толстого. Раньше она это читала… когда жила дома… и осталась недовольна: книга показалась ей скучной и плоской. Теперь впечатление было как раз обратное, и она недоумевала, как может человек так резко изменить свое мнение.
Во время длительного плавания по Тихому океану многие пассажиры считали своим долгом читать Германа Мелвилла: «Моби Дик», «Ому», «Тайпи» и другие его произведения. Джин не любила Мелвилла; находила его слишком фантастичным и далеким, слишком мистичным, но ей понравился его «Белый китель, или жизнь на военном судне». К Конраду, другому любимому писателю пассажиров тихоокеанского парохода, она оставалась равнодушной и одобряла только «Тайного агента», который, как было ей известно, пользовался наименьшей популярностью. Романам Конрада, по ее мнению, чего-то не хватало, и это что-то она называла законченностью. «Блажь Олмейера» могла бы ей понравиться, если бы не эта недоговоренность. Джин была уверена, что герой влюблен в свою собственную дочь, но автор избегает этой темы. И Джин осталась недовольна… Роман на тему о кровосмешении был бы очень интересен.
Она читала книги в судовой библиотеке, прислуживала пассажирам, застилала постели, получала чаевые… Затем снова спускается завеса.
Майкл, пытающийся восстановить историю ее жизни, видит мисс Кольридж в Канзас-Сити, но понятия не имеет о том, как и почему она туда попала. Едва ли можно сомневаться, чем занималась она в Канзас-Сити. Неведомо откуда к ней притекали деньги. Она жила в крохотной, роскошно меблированной квартирке, прекрасно одевалась и, видимо, благоденствовала. Изредка она знакомилась с нефтепромышленниками из Оклахомы или джентльменами, имеющими какое-то отношение к торговле скотом. И тем не менее этим не объяснишь, как ухитрялась она жить. Есть что-то сбивающее с толку, что-то непонятное в жизни этих галантных леди. Должно быть, когда они мзду получают, эта мзда не маленькая, ибо большинство их посетителей принадлежит к категории добрых безденежных друзей, разнузданных пьяниц или разорившихся мотов с вывернутыми наизнанку карманами.
2
В Канзас-Сити, в коридоре отеля Эрнест Торбэй впервые встретил Джин. Он совершал турне, читая лекции. То было первое его и последнее турне. Только что вышел его третий роман, одобренный литературными кругами, но не доставивший ему денег, ибо книга расходилась туго. Энергичный импресарио убедил романиста прочесть цикл лекций и Торбэй попал в Канзас-Сити, чувствуя себя бесконечно несчастным и всеми покинутым.
Усевшись на стул в коридоре, он стал следить за проходившими мимо женщинами. Он мог провести несколько часов в отеле, куда заглядывают женщины и хорошенькие девушки. И тем не менее он мало думал о женщинах и девушках, если не находился в их обществе. Чтобы проснулось его любопытство, он должен был ощущать их присутствие. Отсутствие женщин не причиняло ему ни малейшего страдания; он мог бы жить в какой-нибудь уединенной долине, в обществе одних мужчин.
В том же коридоре у противоположной стены сидела девушка. Красивая, стройная девушка, одетая строго и с большим вкусом. Не поднимая глаз, она сосредоточенно читала книгу. Когда она перевернула страницу, ему удалось прочесть название: то был «Путь к звездам» – книга, написанная им в тюрьме. Редко приходилось ему видеть, чтобы кто-нибудь читал его произведения. Он заметил, что она шепчет отдельные слова. Через секунду он встал, подошел к ней и представился.
Она повернулась к нему лицом, и они пристально посмотрели друг другу в глаза.
– Да, – протяжно выговорила она, но это «да» скорее походило на мяуканье. – Д-а-а…
– Я написал эту книгу в тюрьме, – торопясь и заикаясь, выпалил он.
Ей это было известно, потому что она прочла предисловие, и тем не менее он счел нужным это сказать.
– Знаю…
Он коснулся ее руки, и секунду они сидели молча. Потом снова посмотрели друг на друга. Удивленный, недоумевающий взгляд… Так смотрят люди, которые увидели что-то новое, не имеющее названия.
– Подумать только, продолжал он, – что пять минут назад я шел по улице, а вы сидели здесь… И тогда я вас не знал… совсем не знал… Стена стояла между нами… Вот что самое странное.
– Да, странно, просто сказала она.
– Теперь моя жизнь изменилась, прошептал он. – За пять минут вся моя жизнь изменилась.
– И моя, – глухо отозвалась она.
Спустилось молчание. Молчание не тягостное, а трепетное.
– Почему вы на меня так смотрите? – спросил он.
Ее голубые глаза не отрывались от его лица. Она засмеялась… Отрывистый веселый смех.
– А вы почему на меня смотрите?
– Не знаю.
Разговор был серый, призрачно-тусклый. Бессмысленные свинцовые слова. Так беседуют люди, которые только что пережили катастрофу и сидят при дороге среди развалин и обломков.
– Я вас знала тысячу лет, – заметила Джин, медленно извлекая слова одно за другим на белый свет.
Снова молчание.
– Вы здесь живете?.. в Канзас-Сити? – спросил Торбэй.
Она покачала головой.
– Нет… да… Я здесь остановилась.
– В Канзас-Сити я в первый раз, – сказал он и, помолчав, нелепо добавил: – Здесь много дельцов.
Джин широко раскрыла свои голубые глаза и посмотрела ему в лицо.
– Меня содержат мужчины, сказала она напрямик.
– О!.
– Что же мы будем теперь делать?
Вместо ответа он взял ее за руку.
– Пойдемте обедать, объявил он и сразу просиял.
– Послушайте, начала Джин, один человек предложил мне пообедать в этом отеле. Я его жду сейчас.
Торбэй, не выпуская ее руки, спросил:
– Вы отказываетесь от этого предложения, не правда ли?
– Конечно, я иду с вами – быстро проговорила она. – Вон он идет, ищет меня.
По коридору шел какой-то мужчина, засматриваясь в лица женщин.
– Идемте! Скорей – сказала она.
Это походило на бегство.
– Мы пообедаем в другом отеле, – предложила она, когда они вышли на улицу.
3
– Вы ничего не едите, – сказала она.
Он сидел, облокотившись на стол. Горели лампы под розовыми абажурами, сверкала посуда.
– Я не хочу обедать, – ответил он.
– Я тоже..
– Я хочу, чтобы вы мне рассказали обо всем, что пережили со дня сотворения мира, – продолжал он.
– Хорошо, – согласилась она. – Но и вы должны мне рассказать о себе. Я читала все ваши книги. Кое-что я о вас знаю. Вы никогда не думаете, вы чувствуете. В ваших книгах нет ни одной мысли, ни единой.
Торбэй ответил не сразу.
– А мне казалось, что есть, – сказал он наконец.
– Нет, милый… вы чувствуете, вы не думаете… В ваших книгах есть только одни чувства.
– Вы имеете ввиду непосредственные ощущения?
– Да, кажется так принято их называть, – подтвердила она. – Чувства! Они заступают место мыслей. У большинства людей чувства скрыты где-то в глубине, а мысль рвется наружу. Да, так мне кажется. Но у вас, в ваших книгах, на поверхность всплывает чувство.
Он потянулся через стол и взял ее за руку.
– Не будем говорить обо мне и моих книгах.
– И вот еще что, – продолжала она. – Вы расколоты… В вас словно живут несколько «я». На страницах вашей книги дает о себе знать то одно, то другое «я». И сейчас вы не тот, каким были, когда я вас только что встретила.
– Вот как? Какой же я сейчас?
Она спокойно подняла на него глаза.
– Сейчас вы хитрый и, пожалуй, подозрительный.
Торбэй засмеялся.
– Нет! О, нет!
Он погладил ее руку.
– Красивая белая рука… Но этим кольцом вы уродуете себе руку.
Он коснулся пальцем кроваво-красного рубина, вставленного в кольцо мисс Кольридж.
– Это красивое кольцо, – заявила она, – и очень дорогое.
Он пожал ей кончики пальцев.
– Гм… Быть может оно дорого стоит, но красивым его нельзя назвать. Этот камень слишком красный, а ваша рука такая белая.
– Вы не хотите, чтобы я его носила? – спросила она, склонив голову на бок, чтобы заглянуть ему в лицо, скрытое от нее баррикадой ламп и цветов.
Он уклонился от прямого ответа.
– Словно капля крови на пальце, – сказал он. – Я ненавижу красные камни.
Джин сняла с пальца кольцо, положила себе на ладонь и с любопытством на него посмотрела; потом небрежно подняла руку и бросила его в открытое окно. Слышно было, как оно звякнуло, упав на тротуар и скатилось в желоб.
– Вот и все, – сказала она.
Пожалуй, из всех людей Торбэй был единственным человеком, способным не проявить ни малейших признаков удивления и испуга. Он снова погладил ее руку, лежавшую на столе.