обильников, Нина с Геной поднялись на третий этаж и остановились перед Тамариной дверью.
– Стучать? Или звонить? Может, попробовать на мобильный?
Растеряв по пути первоначальную уверенность, они посветили друг в друга теми же телефонами: Генка снял шапку, и Нина заметила, что волосы у него на макушке стояли дыбом, как у мальчишки. Расстегнув куртку, показал Нине молоток и долото, засунутые за пояс, как у профессионального плотника, и покачивавшиеся, словно в колыбели, в такт мерным колебаниям живота.
Нина дотронулась до стёртой кнопки звонка и машинально просигналила своим особым набором: длинный, короткий, длинный. Звонок издал трель позади двух тяжёлых дверей и был немедленно встречен тревожным шёпотом Тамары, словно она поджидала за дверью, прислушиваясь к звукам на лестнице:
– Кто это, кто?
Не дожидаясь ответа, она уже открывала сначала внутреннюю дверь, потом два мудрёных замка, запиравших внешнюю.
– Вы без милиции – это хорошо! Володина внучка спит в комнате. Вдруг они попытались бы забрать её?
Внутри было тепло, светло, даже слишком светло после лестничной темноты, пахло алкоголем и кислятиной. Нинин взгляд мгновенно охватил фигуру подруги и непроизвольно улетел в сторону. Она заставила себя снова посмотреть на Тамару и, оценив, в какое месиво превратилось Тамарино избитое лицо, постаралась успокоиться или, во всяком случае, скрыть ужас, который должен был в этот миг отпечататься у неё на лице. Стоявшая на свету, бьющем в лицо от голой лампочки, свисавшей с потолка, Тамара была похожа на зомби из голливудского фильма. Её шея, лоб, волосы были в крови, левый глаз подбит и распух, на скулах и подбородке, на руках, на белых рыхлых ногах, едва прикрытых халатом, горели огромные кровоподтёки, мерзко разило алкоголем. Высокий звук, похожий на рыдание приплыл из глубины квартиры.
– Володя пил – ну и я заодно, – нетвёрдым голосом излагала Тамара. Она с трудом стояла на ногах и, чтобы продолжать говорить, ей пришлось прислониться к ветхому платяному шкафу. – Он не виноват. Просто, понимаешь, – она помолчала, вытерла кровь с верхней губы тыльной стороной руки и уставилась здоровым глазом на руку с разводами, словно пыталась понять, откуда они появились, – мы поссорились, ну и полезла вся эта дрянь. Снова нахлынуло всё из прошлого. Ну ты понимаешь, о чём я. Знаешь, как это бывает…
Пытаясь стянуть с себя куртку, Гена сделал движение по направлению к дальнему концу коридора.
– Где этот гад?
– Погоди, погоди, – потянув за локоть, придержала его Нина. – Успокойся, пожалуйста. Чем ты тут поможешь?
Как бы в ответ на порыв Геннадия рыдания на кухне прекратились, и в прихожей отозвались грузные шаги Володи, Тамариного сожителя. Тамара в страхе закрыла лицо руками и прошмыгнула к дальнему от Володи торцу шкафа, а Генка сделал шаг вперёд, загораживая Нину и сжав кулаки.
Через мгновение под яркий свет лампочки тяжёлой шаткой походкой вышел Володя. Лицо его выглядело, не менее страшным, чем Тамарино, а по всей голой груди была размазана кровь. Сначала из-за мужниной спины перед Ниной мелькнуло Володино лицо и окровавленная грудь, потом она увидела, как поднимается вверх его рука с длинным кухонным ножом. Вламываясь в прихожую, он издал хриплый звук, похожий на рёв питекантропа, раненого и голодного, рёв, передававший эмоции задолго до возникновения речи, – Тамара громко зарыдала в своём углу, а Генка, никоим образом не готовый к нападению, отступил, и очень вовремя: Володя ещё раз шагнул, споткнулся о задравшийся линолеум и, падая, резко полоснул ножом пустоту перед собой. Вдрабадан пьяный, он всё-таки не упал, а ухитрился схватиться за угол платяного шкафа и остановился, сильно шатаясь.
– Володя! Что за бес в тебя вселился? – предостерегающе заговорила Нина своим самым жёстким «учительским» голосом.
Теперь она выдвинулась вперёд и стояла, таким образом, лицом к лицу с Володей. Она чувствовала, как Генка дрожит всем телом позади неё. Дома она всегда контролировала себя, чтобы, не дай бог, не пуститься командовать и не делать замечания. Главой семьи был Геннадий, который намного лучше справлялся с решением ежедневных бытовых заморочек, а Нине и так-то в тягость была её власть в школе, та упорная сила, что зачастую делала её реакции более жёсткими и злыми, чем хотелось бы.
Её ледяной голос был неизменно эффективен, и теперь он сделал своё дело точно так же, как срабатывал в моменты препирательств с десятиклассниками.
– Дай-ка сюда нож, ты уже достаточно натворил дел этой ночью!
Володя сделал шаг-другой навстречу и остановился; его рука ослабла, нож уже готов был полететь вниз и воткнуться ему в ногу, но тут Нина наклонилась и отняла его. Лишившись ножа, Володя потерял и равновесие и в беспамятстве свалился на Нину, топя её в запахе перегара, пота и гнилой рыбы.
Генка ринулся ей на помощь, стащил грузное тело с её плеч и прислонил Володю к стене.
– Полегче, приятель, полегче.
Но тот разом обессилел и никак не мог выпрямиться: его ноги подкашивались под весом собственного тела, а слёзы ручьём лились из глаз.
– Мама, мамочка, видела бы ты, что они делают с твоим сыном, – плакал он навзрыд.
– Будь человеком, – сказал Гена, – возьми себя в руки, – но Володя рыдал ещё сильнее, укладывая свою седую голову на плечо Геннадия.
Позволив Володе скатиться на пол по возможности мягко, Генка освободил руку и полез во внутренний карман куртки, кинул виноватый взгляд в сторону Нины, опасаясь за разоблачение своего тайника, достал раздавленный шоколадный батончик и вручил его Володе:
– Вот, возьми.
Володя взял батончик, тупо поглядел на него, ничего не соображая, всхлипнул несколько раз, тяжело вздохнул, и принялся машинально срывать обёртку.
Нина оставила мужчин и повела Тамару в ванную. Включила душ, осторожно смыла кровь с волос и лица подруги, помогла ей переодеться в длинную чистую ночную рубашку и халат, потом взяла початую бутылку водки и продезинфицировала порезы и ушибы.
Выйдя из оцепенения под твёрдой заботливой рукой Нины, Тамара расслабилась и заговорила. Она вспоминала всю длинную историю своих бед, про большую часть которых Нина слышала и прежде: Тамарина взрослая дочка, её надежда, уже много лет назад утонула вместе со своим любовником. Тот был женатым человеком, они сбежали от чужого догляда в деревню и там из бесшабашного отчаяния отправились кататься на лыжах по едва замёрзшему озеру. Таким страшным способом открылась всем их связь – то, что они долго не решались сделать сами. Двойная смерть потрясла его жену и детей, Тамару с мужем. После смерти дочери Тамара пошла работать бухгалтером в саентологическую церковь.
– Мне выставили уровень 0,1 по звуковой шкале, почти как у мертвеца, – повторила Тамара тарабарщину, как бы ещё раз пытаясь убедить Нину в мудрости своего выбора.
Старшие члены церкви помогали ей преодолеть боль, а заодно подбивали оставить мужа, который неприязненно относился к её увлечению саентологией. И что самое ужасное, он постоянно упрекал Тамару, что она якобы потворствовала связи дочери с женатым мужчиной, а значит, виновата и в её смерти. Мужа она бросила и тут же затеяла роман с Володей – пьяницей, но добрым человеком, которого жизнь тоже изрядно потрепала.
Тамара говорила лихорадочно, не обращая внимания на боль от разбитой губы, которую лучше было бы сейчас не беспокоить, говорила взахлёб, точно надеялась получить у Нины одобрение или, на худой конец, понимание и сочувствие. Если бы она была шестнадцатилетней школьницей, Нина посоветовала бы ей сейчас же прекратить жалеть себя и заняться домашним заданием, но что она могла сказать шестидесятилетней, которая «прошла» уже всё на свете?
– А что ты сказала про Володину внучку? Что с ней такое? – спросила Нина.
– Ещё одна беда: Володин сын, ему двадцать три года, его подруга родила, но он считает, что это не его ребёнок. Девочкой надо заниматься, а подруга учится, ей некогда, бедного ребёнка взяли на себя мы, бабушки: мать подруги и я, чередуемся, неделю она, неделю я. Сейчас девочка здесь, спит в комнате за занавеской.
Нина прополоскала полотенце, которым протирала раны, повесила на верёвку над ванной и обернулась, чтобы окончательно исследовать Тамарино лицо и оценить свою работу.
– Смотрится хорошо, – сказала она. – Завтра будет саднить, но на сей раз ни одной сломанной кости.
– Стареем, – вздохнула Тамара. – Видела бы ты, как Володя пытался бросить в меня стул: чуть не свалился – такое сердцебиение началось, пять минут в себя приходил. Через год-другой помрёт от сердечного приступа, и что я тогда делать буду? Даже саентологи отступились – только зря силы на меня тратить.
Нина покачала головой.
– Возможно, тебе одной было бы спокойнее.
– Нет, правда, это надо было видеть: одной рукой держится за сердце, а другой меня колотит. – Нина досадливо поморщилась, а Тамара хихикнула, скривив от боли губы. – Завтра, уверена, придётся вызывать скорую, ему же будет не подняться с постели с давлением выше крыши. Хорошенькая разминка у него сегодня вышла!
Мужчины сидели на кухне друг против друга за пустым столом, придвинутым к широкому подоконнику, заставленному банками с вареньем, солёными огурцами и помидорами. Грязные тарелки свалены в раковину, мусорное ведро аккуратно заполнено битой посудой. «Похоже, – с удовольствием подумала Нина, – Генка хорошо потрудился, уничтожая следы дебоша».
На Володе была свежая футболка, лицо чистое, тонкие волосы блестели от воды, он курил и стряхивал пепел в пустую консервную банку.
– Не знаю, что бы я делал без вас, – голос Володи дрогнул.
– Ну всё вроде бы? Буря прошла, – сказал Генка, завидев Нину. – Пойдём домой?
Тамара вцепилась в рукав Нининой блузки.
– Может, чаю?
На неё тяжело было смотреть, но и отвернуться было неудобно. Нина вспомнила закрытую дверь Аниной комнаты, которая ждала её дома, и пожала плечами.