ляет сахара, попутно сунув себе в карман несколько пакетиков с сахарозаменителем, – и направляется к столику, где её ожидает подруга, стерегущая багаж.
Мама приезжает в Америку почти ежегодно в течение двух десятилетий. Её уже ничем не удивить, но она не может сдержать неприязнь к тому, что видит. Ну почему в самой богатой стране мира люди так мелочны? Она подмечает такого рода случаи и, когда я звоню ей, чтобы убедиться в её благополучном возвращении домой, перечисляет их как аргументы против моей новой родины.
Я пытаюсь что-то объяснить, но голос в телефонной трубке остаётся металлическим:
– Что видела – то видела, – отвечает она.
У нас она гостит обычно месяц-другой: убирает дом, готовит, читает Пушкина внукам, которые давно уже оставили все попытки борьбы с классиком. Всякий раз, раньше или позже, мама укладывает свои вещи и отправляется в аэропорт, чтобы вернуться домой.
– Стрельба? Да нет, всё тихо, – отвечает она на мои вопросы. – Соседка в моё отсутствие посадила у меня на балконе помидоры, так они уже мне по колено, представляешь? А в субботу мы с подругами собираемся на пляж.
Диагноз (Пер. М. Платовой)
С самого начала Филипп показался мне глупым недорослем. Звучит обидно? А что ещё можно сказать о тринадцатилетнем подростке, который не знает, какие страны воевали во Второй мировой войне и который абсолютно незнаком с правилами поведения за столом? По еврейской традиции мальчики достигают в этом возрасте совершеннолетия, и я не вижу никакого смысла потакать Филиппу и дальше – его и так достаточно баловали. Он уже взрослый человек и должен отвечать за своё поведение!
Обращаюсь к вам за советом, потому что мои попытки достучаться до Филиппа потерпели неудачу. Он настолько невежественен, что, кажется, не осознаёт, как отягощает жизнь своему отцу. Представьте, во время нашей свадьбы, когда он сидел перед полным собранием родных и друзей, ему ни разу не пришло в голову воспользоваться ножом! Сколько бы я ни напоминала ему, что в приличной компании надо прикрывать рот, когда хочешь чихнуть или кашлянуть, он пропускает мои слова мимо ушей. Мне нужна профессиональная помощь в этом вопросе; я чувствую, мои замечания на него никак не действуют.
Хочу, чтобы вы знали, муж мой мог бы служить образцом для подражания хоть при дворе английской королевы. Как-никак Йен – преподаватель лингвистики в знаменитом университете. У него колоссальная эрудиция, он говорит на многих европейских языках, в том числе на русском. Из-за своей страсти к языкам, истории и культуре он целое лето провёл в России, откуда я родом. Тогда-то мы и встретились, а год спустя поженились. Нет, мой муж ничего не мог поделать с Филиппом, недостаток воспитания сына целиком лежит на его бывшей жене. Упаси меня бог подозревать, что она не исполнила своего долга намеренно, из желания досадить Йену; скорее всего, потакая прихотям Филиппа, она и не заметила, каким неотёсанным он вырос.
Надеюсь, наша с Йеном взаимная любовь переживёт банальные разногласия. Тем не менее поступки Филиппа то и дело испытывают пределы моего терпения. Месяц назад Филипп переехал в наш новый дом. По соглашению об опёке между Йеном и его бывшей женой Филипп должен жить по полгода с каждым из родителей. К его приезду мы обставили отдельную комнату, но он захотел жить в спальне, которая, как я надеюсь, станет детской для нашего новорождённого. Я взяла на себя труд – да-да, я рассматриваю это как свою обязанность – обеспечить домашний уют сыну Йена. Я готовлю, стираю одежду, прибираюсь в его комнате. Отвожу к друзьям всякий раз, когда его приглашают на пикник. Всё, что я прошу взамен, – соблюдать правила приличия, которые любой воспитанный европейский мальчик к тринадцати годам отлично знает. Например, прошу снимать, входя с улицы, обувь. Я настаиваю на том, чтобы он не швырял одежду на пол, а аккуратно вешал в шкаф, который стоит в его комнате.
Поскольку его школа не способна привить ему навыки, необходимые для всестороннего образования, мне приходится и тут помогать ему. К хоккейным тренировкам я добавила более интеллектуальные занятия. Записала в книжный клуб для подростков в местной библиотеке, нашла танцевальные курсы в муниципальном общественном центре, готова тратить собственное время, чтобы хоть раз в неделю водить его в театр, оперу или филармонию. Книгам он предпочитает телевизор, так что мне пришлось позволить ему смотреть программы по истории вместо дополнительного чтения.
Неужели я должна терпеть хамские выражения, которые я регулярно слышу от Филиппа? Нет уж, увольте! Никогда раньше я не слышала подобного «красноречия», за что мы должны сказать спасибо телевидению. Ах, если бы кто-то потрудился с раннего детства направлять Филиппа, развивать его интеллект, расширять горизонты! Иногда я не могу удержаться от мысли, что бывшая жена Йена намеренно воспитывала из него варвара.
Подумать только, я, школьный учитель с десятилетним стажем работы (в России мне доводилось сталкиваться с детьми из очень неблагополучных семей), теперь неспособна справиться с сыном своего мужа! Все мои ученики, независимо от их уровня развития, знали одну вещь: они обязаны относиться ко мне с уважением и беспрекословно выполнять все мои требования. У Филиппа такое понятия, как уважение, вообще отсутствует. Я спросила его однажды, как он понимает уважение, и он ответил: «Делать своё дело, независимо от того, что тебе говорят другие!» Глубина его невежества не перестаёт меня поражать.
Я исчерпала свои педагогические методы, но, прежде чем решиться на крайние шаги (мы с Йеном обсуждаем вариант школы-интерната), обращаюсь к вам за советом. Я знаю, что в Америке есть свои методы общения с подростками. Возможно, у вас найдутся приёмы, которые заставят Филиппа вести себя как подобает. Я готова на любые меры.
Паскаль (Пер. М. Платовой)
На этот раз Паскаль сделал всё возможное и невозможное, лишь бы избежать изменений в своей жизни, после того как пройдут два года его ссылки и он вернётся в Америку. И вот когда наконец он снова появился в Сан-Франциско, ему и впрямь удалось восстановить практически всё, что он оставил: работу дизайнером в рекламном агентстве, квартиру над баром на углу Тендерлойн, серую кошку, которая жила в этой квартире сама по себе и охотилась за мышами, машину со сломанным кондиционером и вмятиной с пассажирской стороны, даже номер сотового телефона. Теперь очередь была за бывшей подругой.
Разрыв с подругой, затяжной и болезненный, и стал причиной тому, что Паскаль проворонил срок продления своей рабочей визы. Его начальница страшно злилась: она предлагала Паскалю помочь сделать грин-карту, а вместо этого он влип, да так, что пришлось покинуть страну. Если бы ещё у него оставалась возможность вернуться на родину! Но когда из постсоветской Армении он отправился поступать в университет в Штаты, его родители с сестрой переселились в Нидерланды; поэтому, потеряв вид на жительство в Америке, он волей-неволей вынужден был уехать к ним, учить голландский и жить с ними в одной квартире, как когда-то подростком. Родители, естественно, отказывались брать с него деньги за жильё, зато охотно нагружали домашней работой.
Вернувшись в Сан-Франциско, Паскаль в первые же две недели постарался отыскать своих старых приятелей. У всех были какие-то перемены: новые дома, младенцы, гибридные машины, и все задавали ему одни и те же вопросы:
– Ты вернулся в старую квартиру? В ту же самую?
– Я позвонил владельцу, и оказалось, что помещение только что освободилось. Квартира не такая и большая, сам знаешь. И жутко воняет пивом.
– А сотовый?
– Что сотовый? Платил по контракту, и всё.
– Хотя не имел возможности пользоваться?
– Я ведь знал, что вернусь. У моих клиентов есть этот номер, очень удобно.
– А автомобиль?
– У меня дядя в Лос-Анджелесе – владелец гаража, я забрал машину в прошлые выходные.
Дядя был самым близким родственником Паскаля в Америке. В самом начале, приехав из Еревана и поступив в университет, Паскаль квартировал в семье дяди, делил общую спальню с младшим из кузенов. Позже, после переезда в Сан-Франциско, приезжал на длинные выходные, семейные торжества. Иногда прилетал на ответственные матчи «Доджерс», местной бейсбольной команды. Всякий раз, когда он простужался, тётя отправляла ему по почте банку с мёдом и домашнее печенье, и он долго потом хранил его в холодильнике. Но теперь его двоюродные братья рассеялись по стране, а тётя с дядей продали старый дом и купили себе кондо в городке Таузенд Оакс. Паскаль провел у них ночь в пустой с белыми стенами гостевой комнате и утром, забрав машину, вернулся в Сан-Франциско.
– Рад, что вернулся? – спросила Паскаля его бывшая девушка. Келли и её бойфренд Райан встретились с ним в вегетарианском ресторане суши, чтобы отметить его возвращение.
Видеть Келли с другим мужчиной было очень больно, но не попытаться увидеть её оказалось просто невозможно. Когда самолёт из Амстердама приземлился в Сан-Франциско, и значок роуминга испарился с экрана мобильника, Паскаль тут же набрал её номер. Голос Келли по телефону звучал весело, она сказала, что скучала, и пригласила на обед в своё новое жилище, даже пообещала сделать лазанью со шпинатом и артишоками – любимое блюдо Паскаля. Это предложение повергло Паскаля в тоску. Именно так он и воображал своё возвращение из Голландии, но в присутствии Райана нормально общаться было бы невозможно, и он обрадовался, когда она перезвонила и договорилась о встрече в ресторане.
Паскаль пришёл в ресторан вовремя, и это оказалось ошибкой, потому что в Сан-Франциско обычным делом было опаздывать на полчаса. Он сидел у окна за уютным столиком на четверых и потягивал саке из квадратной чашечки. В понедельник ресторан пустовал. Когда Келли и Райан наконец появились, Паскаль с трудом узнал их: Райана он и прежде-то видел всего несколько раз, но Келли, его Келли, – её совершенно было не узнать! Казалось бы, и волосы окрашены в тот же рыжий цвет, и сама она, всё такая же полненькая, одета в свитер своего любимого фасона с глубоким вырезом, – в общем, он не смог бы указать на какие-то явные изменения, но они бесспорно были.