В воскресенье вечером, когда Энджи обновила рабочий статус в социальных сетях и ответила на множество поздравлений, позвонил старый друг по колледжу.
– Я вспоминал о тебе на днях, – сказал он. – Жаль, что ты уже нашла работёнку, а то у меня превосходное предложение.
– Какое? – машинально спросила Энджи.
– Тут одна франко-канадская группа, – он произнёс название, от которого Энджи опешила. – Представляешь, они записывают новый альбом прямо здесь, в Калифорнии! Пара ребят из группы учили в школе английский, пиццу себе как-нибудь да закажут, а им бы кого-то вроде тебя, кто знает язык и местные закоулки. Ты могла бы показать бы им лучшие тусовочные места.
– В том и загвоздка, что не могу, – возразила Энджи. – Ты же в курсе – я теперь работаю в «Пчеле»!
– Ну подумай, – сказал друг, – не так уж и много времени это займёт, а зато попадёшь на все концерты!
– Дай сообразить, – ответила Энджи. – А может, и правда управлюсь?!
– Ну так как? Сказать, что тебе это интересно?
– Подожди. Дай проспаться. Утром соображу.
Естественно, в ночь перед первым полным рабочим днём в «Пчеле», ради которого она работала целых два года и который должен был открыть совершенно новую, успешную и безмятежную главу её жизни, – в эту ночь Энджи не сомкнула глаз ни на минуту. Она лежала и представляла, как встаёт в пять утра, чтобы настрочить пару-тройку статей, несётся на лекцию и по пути сочиняет вполне вразумительный спич на тему «гибель и возрождение масс-медиа», как за ланчем пытается решить экзистенциальный кризис сбитого с толку студента, как проводит день в душном маленьком офисе «Пчелы», вытаскивая из розетки шнур лампы, чтобы подзарядить компьютер, а в туалете заряжает телефон и одновременно прочёсывает интернет в поисках новостей для репоста; как спорит с главным редактором о необходимости вести микроблоги (ведь он нанял Энджи из-за её опыта работы в социальных сетях, так не может ли она без помощи со стороны сама обо всём позаботиться); и, вконец исчерпав все ресурсы своего остроумия, выбегает к обеду на встречу с группой, чтобы les amuser et les inspirer[11]. А потом уже ночью в баре ещё выслеживает повод потрепаться в последнем за день посте.
Она уже предчувствовала свою слабость перед этими канадцами с их свободно свисающими волосами и узкими спортивными европейскими джинсами, облегающими тело как вторая кожа, перед их чувственной и расслабленной манерой держать гитару. «Случайный секс – это ничего, решила она, вглядываясь в тени на потолке комнаты. – У кого есть время на что-то большее?» Энджи уже давно любила этих ребят, слушала их музыку последние десять лет. А тут – возможность личного знакомства. И почему бы ей не бросить всё к чёрту и не сбежать с ними, не присоединиться к их турне в качестве первой фанатки. Её таланта должно хватить для сочинения новых текстов песен, или хотя бы для оформления их сайта. Вот он, уникальный шанс оставить позади всю суматоху, все её работы и подработки, всю беготню и суету, которую она, правда, обеспечила себе сама, но от которой уже успела устать. В Монреале, где она никого не знает, есть вероятность хотя бы отоспаться.
Энджи перевернулась на живот и обняла подушку. Сверхзанятость – это «проблема первого мира»[12], радоваться бы надо, ведь легко можно представить себе новоявленную выпускницу с дипломом журналиста, которая все дела Энджи готова была бы провернуть глазом не моргнув – и почему мне всё это представляется неподъёмной тяжестью? А ведь проблема женщины, не умеющей говорить «нет», наверняка хорошо разработана в феминистской теории. Когда же, когда она научится правильно расставлять приоритеты? Не стоило брать ночную смену в баре, раз в понедельник в девять утра нужно быть на работе. Вместо планов побега в Монреаль, хорошо бы подумать о том, как выкроить время для спорта. Движение лучше всего прочищает мозги. А ещё надо оплачивать счета, встречаться с друзьями…
В предрассветный час после второй бессонной ночи кряду Энджи встала, надела кроссовки и побежала по кромке воды. Туман лежал над бухтой, большие капли влаги висели в воздухе, Энджи продиралась сквозь них, смахивая капли с лица. Вернувшись домой, она сварила кофе, приняла душ, оделась и отправилась в «Пчелу».
Стеклянный дом (Пер. А. Степанова)
В ночь после второго свидания с Трэвисом Мишель приснился стеклянный дом. Стоит в гуще леса, потому что создавший его голландский архитектор – один из тех, на кого Мишель равняется в своей работе, – полагает, что лес защитит обитателей от стороннего взгляда, а прозрачные стены обеспечат контакт с природой. Сначала дом показался Мишель трёхмерным компьютерным изображением, на которое она смотрела со стороны: залитый жёлтым электрическим светом, дом медленно вращался вокруг своей оси. Вся планировка открыта, никаких внутренних стен, вся мебель и кухонное оборудование словно выставлены напоказ. Присмотревшись внимательнее, Мишель увидела через стеклянные стены подлесок. Она различила мох и прелую листву, и теперь картинка показалась ей совсем натуральной. Она узнала свой обитый красным бархатом раздвижной диван и чертёжный стол. Вот только ванной комнаты не было видно. Мишель догадалась во сне, что ванная скрыта за зеркалами и слилась с окружением. Случись ей жить в таком доме, она постаралась бы как можно больше времени проводить в ванной.
Во второй части сна Мишель перенеслась внутрь дома. Лес вокруг быстро редел. Она лихорадочно пыталась спрятаться то по одну, то по другую сторону красного дивана, но как ни металась, её отовсюду было видно. Городская застройка наступала на дом со всех сторон. Мишель спрятала лицо в коленях, закрыла глаза и заткнула уши пальцами… Как и большинство её снов, этот тоже обернулся кошмаром. Мишель где-то читала, что подобные кошмары связаны с растущей необходимостью опорожнить мочевой пузырь. Едва открыв глаза, она бросилась в туалет.
Мишель целых десять лет, с самого окончания магистратуры ни с кем не встречалась. Она вся ушла в работу: ей хотелось развеять миф о женщинах-архитекторах, которым якобы не достаёт объёмного видения сложных проектов и твёрдости характера, необходимой для переговоров с подрядчиками. Теперь она могла быть довольна: ей определённо удалось показать свою исключительную изобретательность и умение принимать и отстаивать свои решения.
В фирме Мишель ценили, доказательством чему служило её недавнее повышение. Полноценный партнёр! Ещё недавно женщины и мечтать не могли о том, чтобы претендовать на партнёрство в крупных фирмах! В её распоряжении находился огромный угловой кабинет, а список заказов был расписан на десять лет вперёд. Но у неё хватало ума не терять бдительности и каждый вечер оставаться за рабочим столом ещё долго после того, как её молодые помощники отправлялись домой.
На третьем свидании с Трэвисом, случившемся через неделю после второго, Мишель заметила, что то и дело притворяется, словно играет в каком-то спектакле. Например, взяла в кафе салат с чечевицей и зелёный чай – как раз то, что терпеть не может. Рассказывала о своих занятиях йогой, хотя никогда их не посещала, а только смотрела видео. Объявила Трэвису, что мечтает поехать во Францию. Потом они перебрались в бар, там Трэвис заказал коктейли – водку с мартини – и заговорил о симфонии, которую сочинял. Мишель внезапно его оборвала, заявив, что уже поздно и пора закругляться.
– Завтра утром у меня встреча с важным клиентом, – сказала она. – Заказчицу интересует проект офиса, сделанного из одного стекла. У нашей фирмы есть некоторые опасения…
– С тобой приятно беседовать, – сказал Трэвис. – Я позвоню тебе на днях.
Через два дня он позвонил и пригласил её на концерт камерного ансамбля, где играл на скрипке. В программе три части: сначала квинтет Прокофьева, а заканчивается современной пьесой по мотивам революционной поэзии Пабло Неруды.
– Тебе должно понравиться, – пообещал он.
Мишель рассмеялась в трубку, но сказала, что поперхнулась. Прокофьев? Неруда? Ну, положим, эти имена она слышала. Она выросла в сельском районе Канзаса. Её отец до сих пор работает там на почте, а мать держит корову, кур и выращивает в огороде овощи. Мишель сбежала оттуда при первой возможности, а потом непрестанно ощущала, что родные края в каком-то отношении сформировали её характер раз и навсегда. Там все обо всех всё знали, не спускали друг с друга глаз. А Мишель была ростом выше ста восьмидесяти, и ей нелегко было спрятаться. Кстати, она вполне оценила рост Трэвиса: сантиметров на пять повыше неё, да ещё пышная шевелюра.
Концерт проходил в Трокмортон-театре в Марин-Сити, в получасе езды от Сан-Франциско, если без пробок. Мишель заранее купила билет, но задержалась на работе и в зал попала всего за несколько минут до окончания концерта. Удивительное дело: зал был почти полон, музыкантов наградили громкими аплодисментами. Мишель тоже похлопала и крикнула «браво». Все оркестранты, не исключая двух женщин, были одеты в белые рубашки и чёрные брюки. Трэвис оказался самым высоким и, по-видимому, единственным, кто хоть как-то занимался спортом. Ещё на первом свидании Трэвис рассказывал, как музыкантам – никто из них не состоял в одном-единственном симфоническом оркестре в городе – приходится крутиться, чтобы заработать на жизнь. Кто-то играл на похоронах, кто-то водил такси. У Трэвиса, впрочем, имелась почасовая работа: лекции по теории музыки в консерватории, и Мишель подозревала, что она зарабатывает за неделю больше, чем он за месяц.
После концерта оркестранты, их друзья и родные набились в машины и отправились в Сан-Франциско, в бар. Мишель попросили подвезти девушку, у которой на голове были белокурые дреды, а на ногах сапоги со шнуровкой. Девушке в роскошном БМВ было явно не по себе: она сидела, распрямив спину, обняв колени, и остро на всё реагировала. Мишель в этот день не успела пообедать и по дороге достала питательный батончик. Предложила пассажирке половину, а та в ответ накинулась на неё с целой лекцией: дескать, крупномасштабное производство продуктов быстрого питания наносит вред природе и нужно переходить на сыроедение и веганство. Корпорации разоряют фермеров, уничтожают леса на Амазонке и превращают человечество в телевизионных наркоманов, вещала пассажирка. Мишель побыстрее проглотила преступный батончик и прибавила газ.