– Смотрел, смотрел, – вздыхает отец. – Везде смотрел. Твоя мама в больнице.
– Что-о? Когда это случилось?
– Два дня назад. Вся кожа покрылась красными пятнами и чешется не переставая. Я отвёз её в клинику.
– А что это? Диагноз поставили?
– Сильная аллергия. Я собирался к ней сходить, но не могу найти очки.
– Аллергия на что?
– Какая разница! На какие-то таблетки, которые она принимала. Ей уже лучше.
– Но, папа, послушай, она всё ещё в больнице?
– Врач хочет, чтобы она ещё полежала. Надо провести обследование. А ты как думаешь? В нашем возрасте только и жди: не одно – так другое.
И повесил трубку – Янек даже не успел попрощаться. В тишине спальни отчётливо слышались гудки. Янек положил трубку и погасил настольную лампу. Четверть первого.
Когда он снова проснулся, будильник показывал 2 часа 23 минуты. Янек полежал, ожидая, не вернётся ли сон. Повернулся на правый бок, но красные цифры на будильнике раздражали, пришлось перевернуться на левый, а здесь мешал свет фонаря за окном, пробивавшийся сквозь жалюзи. Встал, сходил в туалет облегчиться и почистить зубы, вернулся в кровать. Он лежал на спине с закрытыми глазами, пытаясь медитировать в такт своему дыханию, представляя, как по телу протекает кровь – от сердца к пальцам ног.
Подобной бессонницы у Янека не случалось лет с двенадцати-тринадцати, когда, бывало, он лежал в постели, представляя себе, как выглядит смерть. Он был уже не маленький, чтобы хныкать по пустякам, но в такие моменты не мог удержаться от слёз и маме приходилось его успокаивать.
– Когда доживёшь до моих лет, смерть станет совсем нестрашной, – говорила она. – Все беды будут не от неё, а от жизни.
Янеку не удалось выяснить, действительно ли она так думала или сказала только лишь для того, чтобы утешить его.
Он снова встал, выпил стакан молока и открыл окно в спальне. Обычно городской шум его успокаивал, но в эту ночь каждая проезжавшая машина вызывала лёгкое головокружение. Янек закрыл окно и отправился в ванную комнату, там он наполнил ванну и погрузился в тёплую мыльную воду. Удалось ненадолго задремать, даже приснился короткий сон: он шагает среди высоченных сверкающих небоскрёбов и, взглянув вверх, видит отражённое в окнах лицо Мишель. Янек вылез из ванны, вытерся, лёг в постель и снова попытался заснуть, и опять ничего не вышло. Сердце колотилось, в голове сновали беспорядочные мысли, под одеялом было так жарко, что он покрывался потом, а без одеяла становилось холодно.
Придя утром в офис, Янек с головой погрузился в работу: отсидел на двух совещаниях творческой группы, потом на двух совещаниях по продажам, поскольку знал, что его присутствие может повлиять на решение возможных клиентов. На ланч отправился с дамой, с которой познакомился на форуме предпринимателей: она получила венчурное финансирование на производство разлагаемых мешков для мусора и хотела посоветоваться насчёт аутсорсинга в Азии. Дизайнерская компания Янека могла ей помочь сократить время и расходы. Янек решил рассказать ей всё при личной встрече, а не расхваливать, как обычно, свои услуги по телефону, – и похоже, это подействовало, дама попросила прислать бизнес-план.
Во второй половине дня стало клонить в сон: голова то и дело опускалась к столу. Когда помощник принёс обычную чашку кофе, Янек вдруг весь взмок, перед глазами поплыли круги. Он ослабил узел галстука.
– С вами всё в порядке? – спросил помощник.
– Никогда не старей, – заставил себя улыбнуться Янек.
Когда молодой человек ушёл, Янек украдкой пробрался в кухоньку и вылил кофе в раковину. Сполоснул чашку, наполнил её водой, с отвращением отпил. Он слышал, что большая часть недомоганий происходит от того, что люди пьют мало воды. Его родители, выросшие в Старом Свете, сырой воде не доверяли и обязательно её кипятили. Выпитая вода саднила горло, оставляла неприятное послевкусие.
В половине седьмого Янек покинул офис и направился в сторону Маркет-стрит. Весенний вечер выдался неожиданно тёплым. Янек снял пиджак и галстук, расстегнул верхние пуговицы на рубашке. Остановившись у пешеходного перехода, он заметил на тротуаре надпись. В нескольких шагах от того места, где он стоял, под цветущим вишнёвым деревом синим мелком было написано: «Вот тут я в тебя влюбился».
Зажёгся зелёный свет, толпа студентов и офисных работников двинулась через улицу и увлекла его за собой. Он увидел бездомного, сидевшего на тротуаре рядом с магазинной тележкой, а в ней большой допотопный проигрыватель, из которого грохотал «Глаз тигра». Янек сунул бездомному мелочь, потом, повинуясь какому-то неясному импульсу, заглянул в сувенирный магазин Музея современного искусства и купил подарок для Мишель: пару плоских пластмассовых вазочек, которые разбухали, если налить в них воду. Пересёк Маркет-стрит и пошёл по финансовому району. Опустевшие к вечеру небоскрёбы громоздились над ним как безжизненные памятники индустриализации. Без пяти семь Янек ждал Мишель у дверей маленького восточноевропейского кафе, зажатого между итальянскими ресторанами Норт-Бича. Мишель вскоре появилась. Выглядела она так, словно только что прилетела из Европы: наброшенный на плечи шарфик из тончайшего газа и длинное чёрное платье. Тёмные волосы были заколоты сзади, и вся она напоминала старинные портреты эпохи Габсбургов.
– Замечательно выглядишь, – сказал Янек.
– Рада, что тебе нравится, – улыбнулась Мишель. – А в колледже ты меня не замечал, я была для тебя слишком простой.
– Ума не приложу, как это возможно.
Мишель торопливо обняла его, и они вошли в кафе. Две недели назад они встретились на вечеринке у общего знакомого по университету. Мишель недавно вернулась в Сан-Франциско из Копенгагена: она была архитектором и участвовала в крупных международных проектах. Признаться, Янек никак не мог вспомнить её по колледжу, но она называла фамилии преподавателей и повторила слова, которые он произносил в классе, яростно защищая идею «Лучезарного города» Ле Корбюзье. Вчера вечером Янек взялся перечитывать эту книгу, чтобы вновь испытать вдохновение, которое некогда вызывали у него незамысловатые железобетонные коробки. Быть может, пристрастие к ним связано с ностальгией по раннему детству, прошедшему среди многоэтажек на окраинах Праги?
– Ты так убедительно говорил! После твоих речей разгорались невообразимые дискуссии – препод не успевал слова вставить. Увлекались даже самые отстающие, – рассказывала Мишель на той вечеринке.
– Я мало что помню про университет, – ответил Янек.
В венгерском кафе было сумрачно и пусто. Из динамиков, закреплённых под потолком, неслась цыганская музыка, которая Янеку обычно не нравилась. Не нравилась и сегодня – он предпочитал классику – но сейчас ему не хватало запала, и эти дикие темпы вдруг пришлись кстати. Они сделали заказ у стойки: Мишель выбрала суп-гуляш, он – порцию пирога и бутылку красного вина. Мишель села за столик у окна, Янек разлил вино по бокалам.
Они выпили.
– Как прошёл твой день? – спросил Янек.
Мишель проглотила ложку супа и взглянула на него:
– Мы с тобой не виделись двадцать лет, а ты хочешь знать, как я провела сегодняшний день?
– Ох. Тебе не кажется, что мы стареем? Мне иногда приходится заглядывать в календарь, чтобы вспомнить, что я делал вчера.
– Тебя это огорчает? Хочется сбавить обороты?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну уехать куда-нибудь, заняться другим делом. Упростить свою жизнь.
– Ты за этим переехала в Сан-Франциско?
– Надеюсь здесь обосноваться, – ответила Мишель, чуть покачивая бокал с вином. – И климат подходит, и дел хватает. А ты как? Похоже, вкалываешь семь дней в неделю по двадцать четыре часа и о будущем не задумываешься?
– Если честно, то нет, – ответил Янек. – У меня вообще не очень-то получается строить планы.
Он потёр покрасневшие глаза. Пирог оказался огромным и приторно-сладким. Янек его попробовал, но есть не стал. Вино сразу ударило в голову, бессонная ночь давала о себе знать. Лицо Мишель было освещено стоявшей между ними свечой, Янеку оно вдруг показалось продолжением сна, не отпускавшим его весь день. Или это цыганская музыка всколыхнула какие-то старинные струны? У него возникло ощущение дежавю. Мишель крутила в руках бокал, и Янек неожиданно для себя положил свою руку поверх её руки.
– Ты очень красивая, – сказал он.
– Красота – всего лишь определённое соотношение пропорций, сказал бы старик Ле Корб, правда?
Рука Мишель была тёплой, и Янек кончиками пальцев чувствовал, как пульсирует кровь.
– У меня были огромные амбиции, но я так и не смог достичь того, что хотел, – сказал Янек. – Теперь вижу, что никогда не понимал, чего я хочу.
Он заметил следы вина на губах Мишель и что морщинки на её щеках, когда она перестаёт улыбаться, полностью не исчезают.
– Это ты, собственно, о чём? – спросила она.
Но руку не убрала, и это внушало Янеку надежду.
– Попробую объяснить.
Он встал, поддёрнул брюки на дюйм от пола, опустился перед ней на колени и взял её вторую руку.
– Сегодня прекрасный день, ты тоже прекрасна, и мне кажется, я тебе нравлюсь. Мы не очень хорошо друг друга знаем, но это в конце концов неважно. Выходи за меня замуж!
Мишель прикусила губу и изумлённо на него взглянула:
– Ты шутишь?
Янек покачал головой:
– Мне кажется, я в тебя влюблён.
– Но ведь мы с тобой, можно сказать, только что встретились!
– Ну и что? А студенческие годы разве не считаются? Мне кажется, я тебя тысячу лет ждал.
Мишель убрала руку и допила оставшееся в бокале вино.
– В колледже ты мне нравился. Мы вместе завтракали в студенческой столовой, и ты рисовал на мокрых подносах планы городов. Ты казался мне блестящим. Но на меня ты внимания не обращал. Я вообще, кажется, тогда для тебя не существовала.
Она поставила бокал на стол и поднялась.
– Что с тобой происходит? Это всё твоя мама, да? Хочет внуков? Моя очень хочет. Пристаёт ко мне с этим в каждом разговоре…