Далеко от шоссе они не ушли, просто выключили фонари, остановились и ждут. Потной рукой Гога держит меня за локоть, в свой мерзкий мягкий живот вдавливает, другой, Владик, мёртвой хваткой в запястье вцепился. У меня в висках стучит, боюсь пошевелиться, чтобы не схватили ещё сильнее.
– Что вы собираетесь делать? – спрашиваю как можно более спокойным голосом.
– Молчи, – отвечают мне жутким шёпотом, а сами затаились и ждут.
Автомобиль, скрежеща, остановился, двери открылись и закрылись, до нас доносятся только отзвуки переговоров. Наконец чей-то голос внятно прокричал: «Встретимся наверху!»
Яркий свет фар поплыл вместе с отъезжающим автомобилем, и тут только меня осенило: надо же было звать на помощь!
– Вот как нужно путешествовать автостопом, – хвастливо проговорил Гога, внезапно отпуская мою руку. – Если бы они увидели всю нашу компанию, ни за что бы не остановились.
Владик продолжал держать меня, разве что чуть ослабил хватку; я выдернула руку и рванула вперёд, к дороге. Из леса тянет холодом, а у меня по лопаткам пот струится; да ещё босоножки за всё цепляются – ни одной коряги не пропускают.
– Взгляни, какая ночь, – громко за моей спиной произнёс Владик. – Ты только посмотри!
Держась от них в стороне и приходя в себя, я лихорадочно отряхивалась от лесной чешуи, будто пыталась сбросить ошмётки налипшего страха. Небо обрушилось на меня внезапно. Я и не заметила, как высыпали звёзды. Тишина, машин не слышно, лишь треск цикад да россыпь сверкающих крупиц: чем дольше всматриваешься, тем сильнее мрак расступается и пропускает небесный узор. Вот Большая Медведица, вот ещё что-то знакомое, а это тонкое облако, что прямо над головой – никакое не облако, а самый что ни на есть Млечный Путь!
Сердце сжалось и пропустило удар – в этот миг Вселенная с мириадами звёзд и галактик прокрутилась вокруг меня на мириады парсеков.
Несоразмерность увиденного переполнила меня.
Вот она – боль, от которой я надеялась уклониться. (Какой смысл бояться этих случайно встреченных мужчин, которых я больше никогда не увижу, что они могут причинить ужасного по сравнению с тем, что уже произошло?) Мы с Андреем не сходились почти ни в чём, вечно препирались, подкалывали друг друга – а сейчас я отчётливо осознала, что всё в своей жизни подчиняла нашим с ним отношениям, постоянно планировала следующую встречу, потом уже выкраивала местечко для остальных событий. (Можно ли представить себе, что больше я его никогда не увижу?) Теперь я пыталась оправдать эти наши пикировки: возможно, так мы выясняли свои отношения с миром, пытались своим впадинам и колючкам найти отпор в чужих впадинах и колючках, чтобы потом повернуться, как надо, и сложиться в конце концов в один устойчивый и многоцветный пазл? Вселенная провернулась, и незаконченная мозаика рассыпалась. Я опустилась на дорогу, ещё тёплую после жаркого дня, лишь бы ухватиться за что-нибудь твёрдое. Стояла, можно сказать, на четвереньках, в мои голые коленки впивался шершавый асфальт, прямо над головой вращалось небо, а в голове, словно заевшая патефонная пластинка, вращалось слово на букву «А».
…В нескольких шагах от меня шелестели голоса Гоги и Владика:
– Идём дальше, – говорил Гога.
– Зачем, – возражал Владик, – кто-нибудь обязательно проедет. Лучше, подождём.
– Ну хорошо, пять минут подождём.
– А может, ты и прав, холодает. Лучше двигаться.
– Пошли, согреемся на ходу, – решил наконец Гога, включил фонарь – и Галактика исчезла.
Я подхватила рюкзак и потащилась вперёд, Гога за мной, Владик шёл замыкающим.
Так мы шагали и думали каждый о своём.
Недавний мой страх сдувался, как шарик после вечеринки, и болтался сзади цветным лоскутом на фоне крадущегося по пятам ночного мрака. Завязалась беседа, в которой обрисовались неприхотливые, довольно мирные истории моих спутников, где оба оказались москвичами, друзьями с детства, женатыми, конечно; а путешествующие с ними женщины, естественно, не их жёны, а так, отдыхающие, подобрались в Ялте. У обоих были дети, у Гоги уже подростки. Вообще по возрасту он мне в отцы годится.
– А почему не с жёнами?
– Можно бы и с жёнами. Только им подавай пятизвёздный отель, курорты, массаж. Каждый год с детьми то в Турцию, то в Египет.
– Мужику надо оставаться мужиком! Как можно лежать весь день на пляже – разве это жизнь! Мужику нужны горы, палатка, костёр, а бабам, главное, маникюр не испортить…
Интересно, думал ли Андрей обо мне что-нибудь подобное? Однажды, когда представилась возможность провести отпуск вместе, он позвал в Турцию: «Поедем, погреемся!»
Сомневаюсь, что он взял бы меня с собой в один из своих походов по России, думала я, не особенно вслушиваясь в разговор мужчин. Жаль. Сейчас было бы что вспомнить, – но в реальности выходило, что мы разбегались друг от друга.
Я поёжилась, представив себе семейный отдых на пляже, и тогда Владик обратился ко мне:
– А какого лешего ты в лесу одна очутилась?
– Поцапались, – буркнула я, не испытывая ни малейшего желания исповедоваться. – Он меня наверху ждёт.
– И не побоялся одну отпустить?
– А чего тут бояться? Не фиалка же, не завяну.
– Ну не знаю. Была бы ты моей девчонкой, я бы с тебя глаз не спускал.
– Со своей жены тоже не спускаете?
– Вопрос в самую точку. – Владик поскучнел. – Дорога ли она мне? Была ли хоть когда-нибудь дорога? Мы с ней трахались, она залетела, вот и все дела. Иногда я думаю, что ещё встречу свою женщину. Такую, чтоб душа в душу. Случается такое?
– Хороший ты парень, но неисправимый романтик, – отозвался Гога, – позволь выразить тебе своё соболезнование.
Подъём стал круче, идти было тяжело, дыхание сбивалось, ноги деревенели и подгибались. Ну вот же: я споткнулась, да так, что с трудом удержалась на ногах! Гога спокойно, будто перед ним не человек, а чурбан, обогнал меня и пошёл дальше, зато Владик галантно подал руку и заметил, что пора бы и передохнуть. Посветил фонариком между деревьями, нашёл упавший у дороги ствол, прислонил к нему рюкзак и стянул с себя лямки.
Гога продолжал идти.
– Не останавливайтесь, – велел он, не оборачиваясь. – Наверху отдохнём!
Владик переставил рюкзак на землю, потянулся всем своим длинным телом и сел, положив включённый фонарь рядом с собой на бревно.
– Если остановитесь, будет уже не подняться! – Не прекращая идти, Гога театральным жестом подкинул на плечах рюкзак и, чтобы взбодрить себя, затянул: «Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовёт, мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход…»
– Тише едешь, дальше будешь, – откликнулся Владик.
Я рухнула на ствол рядом с ним.
Страшно хотелось пить, а в рюкзаке только и было, что бутылка вина. Я достала её.
– За Отчизну, что ли! – Владик криво улыбнулся, достал флягу и чокнулся с моей бутылкой.
– Ваше здоровье!
Мы молча сделали по паре глотков, потом обменялись. В его фляге был дешёвый коньяк, приторный и дерущий горло. Сначала я поперхнулась, второй глоток проскочил легче. Подобрала фонарь и огляделась: деревья показались мне ниже, а земля суше, чем раньше, по другую сторону бревна – куча пустых пивных бутылок.
За нашими спинами ухнула сова, другая, дальняя, ей отвечала. Зашелестели листья на той стороне дороги, хрустнула ветка. По едва долетающему голосу Гоги можно было проследить его движение вверх по горе. Чем дольше мы сидели, тем оживлённее становился лес вокруг нас.
– У меня есть лук и персики, – сказала я.
– Лук?
– На базаре сказали, что ялтинский лук – сладкий, как яблоко.
Владик полез в рюкзак и достал каравай хлеба:
– Это будет получше лука, – отломил мне кусок.
Мы сидели и ели хлеб с персиками.
В очередной раз, забравшись в рюкзак, он извлёк из него спрей от комаров и принялся опрыскивать сначала себя, а потом меня, мои исцарапанные ноги и руки. Рукой задел моё колено. Я вздрогнула. Подумалось: встреть я его где-нибудь в Москве – возможно, нашла бы привлекательным. Сейчас в темноте трудно было собрать в общий портрет освещённые фонариком острые, угловатые черты его лица, разве что тяжёлые тёплые ладони сами собой вызывали симпатию.
Снизу приближался автомобиль.
– Ага, – встрепенулся Владик, вскочил, и, сложив руки рупором, закричал: – Гога! Гo-o-гa-a!
Я тоже поднялась. Мне уже хотелось считать эту экскурсию законченной. Большую часть дня я провела на ногах, устала, от выпитого меня разморило – хорошо было бы найти тёплый приют, поесть и завалиться спать. Глубокая усталость овладела мной; на время удалось отодвинуть мысли об Андрее, но пустота в голове больно пульсировала. Я посветила на дорогу и отчаянно замахала машине. Владик присоединился ко мне.
Потрёпанный «форд» остановился, водитель опустил стекло. – Вас двое? – спросил он. – По двадцать пять с каждого.
Двадцать пять гривен, то есть пять долларов – совсем недорого, но Владик решил поторговаться: – Двадцать пять за обоих.
– Ну не знаю, – заколебался водитель. – Ночь всё-таки.
– Нормальная цена, – вступилась я.
Владик быстро зажал мне рот, это было неожиданно, но не неприятно – жест старых друзей, которые только что преломили хлеб и разделили питьё. Я почувствовала губами мозоли на его ладони.
– Ладно, не буду торговаться, – водитель склонился к пассажирскому месту и открыл Владику дверь. – Всё равно мне в ту сторону.
– Вот что, приятель, – сказал Владик, пропуская меня на заднее сидение. – Подберёшь по дороге нашего друга, получишь тридцать! – Он помог мне устроиться, а сам втиснул своё долговязое тело рядом с водителем, с трудом запихнув рюкзак себе под ноги.
«Форд» сорвался с места, мотор заработал с заметным усилием и при переключении скоростей всякий раз ревел так, будто собирался взорваться.
Через несколько поворотов мы подобрали Гогу. Тут мотор всё-таки заглох, и водителю потребовалось несколько попыток, чтобы снова завести его. Тем временем Гога уютно расположился на заднем сиденье рядом со мной, пристроил