Воюет муравей, конечно, за царицу-матушку. Колония муравьев обычно состоит из огромного количества рабочих (часть из которых могут быть «солдатами» или какой-нибудь другой шестеренкой муравьиного общества), которыми правит плодовитая царица, их мать. Рабочие самоотверженно трудятся на благо матки и ее потомства.
С высоты наших представлений все это выглядит продуманной стратегией, наподобие государственного строя или хотя бы семейного этикета. Но самоотверженность муравьев имеет совсем другую природу. Все дело в том, что рабочие муравьи не умеют размножаться.
Не вдаваясь в интереснейшие, но запутанные детали (за которыми я настоятельно рекомендую читателю обратиться к книге Э. Уилсона «Социобиология: Новый синтез» Sociobiology: The New Synthesis), суть муравьиного общества в том, что оно поделено на размножающуюся и неразмножающуюся касты. Именно этим – так называемой эусоциальностью – объясняются все поразительные способности муравьев. То же самое характерно для пчел, термитов и голых землекопов (я не шучу)[12].
Суть рабочего муравья в том, что он никогда не эволюционировал сам по себе. Все его гены даны ему муравьиной маткой. Он как бы входит в комплект ее организма, вроде дистанционно управляемого органа. Он искренне хочет строить муравейник и воевать за царицу, потому что он часть ее тела. Та дает рабочему его гены, в которых записано, что именно этот рабочий должен для царицы делать. Это пропаганда на совершенно ином уровне. Муравейники в целом даже называют «суперорганизмами».
Если бы рабочий муравей умел размножаться, то у него бы наверняка рождались муравьята, лояльные бабушке-матке в чуть большей или чуть меньшей степени. Потомства было бы больше у свободолюбивых. Поколение за поколением рабочие избавились бы от «генов лояльности», что бы они собой не представляли, стали бы самостоятельными видами и им не приходилось бы трудиться на матку. Если ты размножаешься, то эволюция работает на тебя. Но если ты не размножаешься, то эволюция работает на того, кто размножается.
КСТАТИ
В связи с рабочими муравьями нельзя не вспомнить о евнухах в человеческой истории. Каким бы варварским ни казался акт оскопления с современных позиций, у него обычно была совершенно определенная цель: лишить человека потомства. Этим как бы перестраивается его мотивационная система. Дело не только в том, что евнухи не будут приставать к женам в гареме, потому что у них меняется гормональный фон. Евнухам незачем заботиться о собственном наследии, а значит, они безопасны для тех, кто оперирует династическими интересами. Евнухи числились в советниках у китайских и римских императоров, а в исламском мире составляли целый политический класс (что любопытно, кастрация формально запрещена Кораном, поэтому евнухов законопослушные граждане импортировали из неисламских стран)14, 15.
Такие отношения размножающихся цариц с рабочими можно изобразить в виде стрелы с отростками, как на рисунке. Поколение за поколением царица производит новых цариц, которые производят новых цариц, но, помимо этого, все они производят рабочих, которые никого не производят – их жизнь ведет в тупик. Рабочие – это отростки на древке стрелы, соединяющей прошлое с будущим через чередование поколений цариц. Это и делает их рабочими.
На самом деле, рассуждения про муравьев и евнухов мне потребовались именно для того, чтобы нарисовать эту картинку16. Муравьи – это просто метафора. А вот картинка с непрерывной стрелой и тупиковыми отростками описывает для нас нечто гораздо более значимое: принцип организации многоклеточного организма.
Многоклеточный организм – это не просто много клеток. Это много клеток, работающих как одна. Этим многоклеточный организм отличается от колонии одноклеточных. Бактерии, например, образуют биопленки – бляшки особого плотного вещества, в котором сидят собственно бактериальные клетки. В каком-то смысле эти бляшки могут вести себя как отдельные организмы из множества клеток. И все-таки биопленка – не многоклеточный организм, а колония одноклеточных.
Разница в том, что каждая бактериальная клетка, входящая в состав биопленки, умеет делиться, поэтому способность к размножению равномерно распределена по всей биопленке. В настоящем же многоклеточном организме – в нашем собственном, например, – большинство клеток размножаются только в ограниченных пределах. Они делятся до тех пор, пока продолжается рост организма, а затем останавливаются и только изредка обновляются новым делением.
В этом большинство клеток нашего тела сродни муравьям-рабочим. Почти весь наш организм сделан из клеток, чьи гены, строго говоря, обречены на смерть. Клетки мышц или клетки мозга содержат ДНК точно так же, как яйцеклетки и сперматозоиды, но кожная или мозговая ДНК никогда не выйдет за пределы нашего организма, а значит, никогда не произведет потомства. То есть большинство клеток организма – это эволюционный тупик. Шанс оставить генетический след в истории есть только у особой, привилегированной, можно сказать, элитной группы половых клеток и их предшественников в семенниках и яичниках.
У этих двух «каст» клеток организма – размножающейся бесконечно и размножающейся ограниченно – есть названия. Клетки мозга, мышц, кожи, печени и в принципе клетки, из которых состоит наше тело, называются соматическими, от греческого слова σῶμα – «тело». Их подавляющее большинство. Сома – это «тупиковые» клетки-рабочие, которые подчинены меньшинству размножающихся клеток, живущих в половых органах. Те же несут генетическую эстафету, как олимпийский факел: от бабушки и дедушки, через папу с мамой – к внукам и так далее. Это они подвержены эволюции и собирают плоды отбора. Это они задают организму его свойства, дирижируя генами всех остальных клеток. Подобно муравьиной матке, эти размножающиеся клетки производят для своих целей вспомогательные тела – то есть нас с вами.
«Передача эстафеты», непрерывная линия, соединяющая поколения, отражена в названии этих «элитных» клеток многоклеточного организма. Они называются половой или зародышевой линией. В современном русском языке чаще используется термин «половая линия», а в английском – germ line, «зародышевая линия». Лучше всего, на мой взгляд, звучит старомодный вариант – germplasm, или «гермоплазма». Так давно никто не говорит, но зато в этом есть что-то от «Фауста». Этим термином я и буду пользоваться назло всем учебникам.
Сома и гермоплазма разделяются не сразу. Сразу после оплодотворения они представляют собой единое целое, потому что в этот момент весь зародыш – одна клетка с двойным набором хромосом, или зигота.
Разделение на две «касты» клеток у человека происходит только на третьей неделе развития17. Зигота поначалу дробится на две, четыре, восемь клеток, и вот через три недели, когда клеток уже тысячи, среди них обособляется группа, которой суждено развиться в предшественников половых клеток в яичниках или семенниках, в зависимости от пола. Это и есть гермоплазма. Остальные клетки сформируют кости, кожу и органы, но все это тупики, смертная материя, одноразовая сома. Задача половой линии – бессмертие, и достичь она его может только через половые клетки, потому что только оттуда гены могут отправиться в следующее поколение. А значит, только гены гермоплазмы определяют свойства потомков, включая и свойства их сомы.
Итак, с точки зрения одноклеточного многоклеточность – это форма общественных отношений, при которых меньшинство клеток, занятых половым размножением, подчиняет себе большинство клеток, обреченных на смерть. Самое интересное здесь в том, что мы смотрим на мир именно с точки зрения этих самых обреченных клеток. Наше тело, наш мозг, наше сознание – все то, что мы называем «я», – это тупиковая ветвь эволюции, произведенная на свет движением нашей гермоплазмы.
С одной стороны, звучит удручающе. Неужели человек просто орудие своего сперматозоида? На самом деле в разделении сомы и гермоплазмы – главный источник нашей свободы. Если бы мы были едины со своей гермоплазмой, то мы бы принципиально не могли пойти против своих генов, как не могут пойти против своих генов бактерии. Но соме, в принципе, ничего не мешает не подчиняться гермоплазме. Конечно, ей не свойственно это делать, потому что сомы, которые не обеспечивают выживание гермоплазмы, быстро вымирают. Но полностью контролировать сому гермоплазма просто не может. Многоклеточный организм – это сложнейшая конструкция, количество деталей в котором существенно превышает количество генов в геноме. Тем не менее все инструкции к этим деталям должны умещаться в одной клетке, отправляемой в следующее поколение. Поэтому чем такой организм сложнее, тем больше у него свободы от собственных генов.
Как даже самым нервным родителям на каком-то этапе приходится отпускать детей в школу с ранцем и обедом в кульке, так и генам гермоплазмы приходится на каком-то этапе довольствоваться общими напутствиями клеткам развивающегося тела. Остальную информацию клетки сомы получают друг от друга и от окружающей среды. У животных кульминацией этого антигенетического свободолюбия организма становится изобретение специальной машины, которая в течение всей жизни учится новым инструкциям, вообще никак не упомянутым ни в каких генах. Эта машина называется мозгом.
Благодаря половому размножению мы отличаемся от предков. Благодаря многоклеточности мы умеем думать сами за себя. Но за эту уникальность мы дорого платим. Как бы высоко мы ни парили над своей гермоплазмой, как бы ни возвышались над властью собственных генов, один аспект наших взаимоотношений остается незыблемым. Гермоплазма бессмертна, а сома – нет.
КСТАТИ
Бесполое размножение – это из одного два, а половое – из двух один. Так почему тогда это вообще размножение?
Разгадка тут в том, что с изобретением многоклеточности изменился смысл слова «размножение». Мы считаем свой организм продуктом