ому. Я им устрою ночь веселья! Ох, они у меня посмеются, — мулла погрозил кулаком в сторону базара.
— А может, не надо, а? Может, ну их, — прогундосил Гази.
— Остолоп, что ты понимаешь?! — рявкнул на него мулла. — Готовься, ночью выходим…
Когда покрывало ночи укрыло селение, смолкли птицы, цикады до утренней зари затаились в траве, а правоверные вкушали положенный им всевышним сон, к дому башмачника Али крадучись пробрались две казавшиеся угольными в плотной, почти осязаемой тьме фигуры. Одна выглядела вполне человекообразно: несколько упитанная, с боязливо согнутой спиной и опасливо озирающаяся по сторонам. Ноги этого человека были согнуты в коленях, а ступал он на цыпочках. Вторая фигура, подобно первой, старалась производить при настороженной ходьбе как можно меньше шума, но это было единственное, что их роднило. В остальном это была образина, не приведи Аллах! Над казавшейся маленькой головкой высоко возвышались рога, голова же под ними была несколько вытянута, а ее верхняя челюсть была утыкана пеньками зубов — нижняя вовсе отсутствовала. Пустые же круглые глазницы светились малиновым огнем. Далее рогатая морда переходила в тонкую шею, державшуюся на щуплом теле, покрытом черной, словно смоль, шерстью колечками. Ноги образины походили на широкие копыта, на которых ее под тяжестью рогов водило из стороны в сторону, отчего неизвестное существо то и дело изрыгало хриплые, едва слышные проклятия. Длинные подвижные руки козлоподобного существа заканчивались тонкими пальцами с длинными-предлинными загнутыми когтями.
— Может, пока не поздно, все-таки, вернемся, хозяин? — спросила первая фигура, следующая за козлоподобной.
— Молчи, презренный трус! — прошипела в ответ вторая, в которой читатель, разумеется, без труда признал каверзного муллу. — Святая месть должна свершиться. Уй-юй, что я сейчас сотворю! — сжал когти мулла, но разжать уже не смог, потому как те зацепились друг за друга и ни в какую не желали разгибаться. — Да что же это? Помоги мне!
— Хозяин, вы больше не сжимайте кулаки, ладно? — Гази подскочил к мулле и помог ему расплести когти, сделанные из когтей огромного орла и примотанные к пальцам. — Это уже третий раз. А еще вы дважды цеплялись ими за шерсть.
— Без тебя знаю! — прорычал мулла в ответ. — Давай лезь через забор и открывай мне дверь.
— А может?.. — сжался слуга, перебирая пальцами подол рубахи.
— Не может!
Гази издал тяжкий вздох и, громко сопя, полез через забор.
— Да чего ты сопишь, как бык?
— А вы сами попробуйте взобраться, — огрызнулся слуга и принялся сопеть еще громче, теперь уже от обиды.
— Ты в своем уме? Как же я тебе полезу во всем этом?
— Не знаю как! И вообще, все это плохо кончится, помяните мое слово.
— Да помолчи ты, наконец! — замахал на него когтями мулла. — Вот же идиот! Он, похоже, решил перебудить всех раньше времени.
Черная фигура Гази исчезла, и со двора донесся глухой звук упавшего тела, треск веток и ворчание.
— Чего там у тебя? — шепотом спросил мулла.
— Я в крыжовник упал, будь он неладен! — донеслось из-за забора. — Ай! Ох!
— О Аллах, зачем ты ниспослал мне этого дурака! — мулла хотел хлопнуть себя по лбу ладонью, но вовремя остановился, вспомнив о когтях. — Разве ты не видел куста?
— Да здесь темень, хоть глаз выколи! Уй! Ай, проклятые колючки.
— Тиш-ше ты!
— Я стараюсь, хозяин.
Мулла только головой помотал, отчего рога потянули его вправо, и ему пришлось переступить пару раз, чтобы не растянуться на земле — деревянные копыта, покрытые черной краской, оказались на редкость неудобными и непрактичными.
Наконец шум во дворе башмачника стих, а калитка, скрипнув, отворилась.
— Проходите, хозяин, — отодвинулся в сторонку Гази.
— Чего так долго? — проскрипел мулла, втискиваясь в узкий дверной проем.
Бум-м!
— Что это было, хозяин? — Гази весь подобрался, готовый в любой миг задать стрекача.
— Ничего не было, — хрюкнул мулла, пригибая голову. — Это я рогами зацепился, будь они неладны!
— А, понятно, — немного расслабился Гази. — Я вас не вижу. Вы уже вошли?
— Вошел, вошел!
Гази отпустил калитку.
Бац! Бум-м!
— А это? Что это было? — застыл Гази, боясь шевельнуться.
— О, олух! — взвыл мулла. — Это мне калиткой по лбу заехало и проклятые рога зажало.
— Погодите, я вам помогу.
— Не подходи ко мне, я сам! — остановил его мулла.
— Как пожелаете, хозяин, — пожал плечами Гази и вновь взялся теребить рубаху, косясь на окна дома. — Хоть бы луна, что ли, вышла из-за облаков…
Мулла на это ничего не ответил. Он долго возился с тяжелой деревянной дверью, скрипя ей и что-то ворча себе под нос, затем ему все-таки удалось высвободить рога, и он, распахнув калитку, ступил во двор.
— Ай-я-а-а!!! — разорвал тишину ночи душераздирающий вопль.
Если бы у муллы были волосы на голове, то они обязательно встали дыбом, но борода его точно в этот миг лишилась последних черных волос, став сплошь седой. Мулла рванулся из шкуры, но, крепко спеленутый ей да еще и на неудобных копытах… Дальше вновь захлопнувшейся калитки сбежать ему не удалось.
Бац!
— Ох-х! — протянул мулла, почесав орлиными когтями дважды зашибленный лоб. — Что это было?
— Вы изволили наступить мне на ногу своим копытом, о хозяин, — захныкал слуга.
— И чего так орать?
— Да-а, а вы себе попробуйте наступить, — плаксивым голосом протянул Гази, шевеля пальцами отдавленной ноги. — Знаете, как больно!
— О, ты еще не знаешь, что такое боль, — зашипел на него мулла. — Но если ты кого-нибудь разбудил, то тебе доведется это узнать.
— За что, хозяин? Сначала наступают на ногу, а потом еще и грозят.
— Э, много говоришь. Открывай дверь!
— Как пожелаете, — сухо ответил Гази и направился к дому. Мулла, шурша шкурой и цокая по мелким камешкам копытами, направился следом за слугой.
— Да не вздумай ее отпустить как калитку, — предупредил он, когда Гази взялся за рассохшуюся деревянную ручку.
— Как пожелаете! А вы пригните голову, а то опять рогами зацепитесь.
— Не учи меня, глупец! — презрительно бросил ему мулла, но голову все же пригнул и вступил в дом.
Гази остался снаружи, удерживая дверь открытой, как ему и было приказано. Он вытянул шею и выставил правое ухо, вслушиваясь в гнетущую тишину, царившую в доме.
Некоторое время все было тихо, после из дома донеслась неясная возня, затем что-то грохнуло, еще раз и еще.
— Ва-ау!!! А-а-а! Хр-р-р! Трепещите, смертные! — донесся до слуха Гази рев муллы. Вновь раздался грохот разбиваемой посуды. Кто-то вскрикнул, послышался истошный женский визг. Гази тихонько захихикал. — А-ар-ры! Я пришел покарать вас! Я…
Бац!
— Ай!
Хрясь!
— Ой!
Бум-м!
— Ох-х! — мулла, запнувшись за порог, вывалился из дому к ногам обомлевшего слуги и задергал левой ногой.
— Во имя Аллаха, изыди, адское отродье! — вскричал Али, появляясь в дверном проеме. Вид башмачника был страшен: встрепанная шевелюра, лучащаяся праведной яростью и целеустремленностью физиономия, оскал ровных зубов и, главное, огромная дубина в руках. — Будешь знать, поганый шайтан, как беспокоить правоверных! Эх, выручай, освященная дубина!
Бац!
Дубина опустилась на голову силящегося подняться на ноги муллы, но его спасло то, что тяжелое орудие возмездия скользнуло по рогам и ушло в сторону. Рога от удара перекосило вместе с черепом, и наполовину ослепший мулла, взвыв дурным голосом, рванулся из последних сил, вывалился из дома на двор, а Гази мгновенно захлопнул дверь и привалился к ней спиной.
— Бегите, хозяин! Я подержу! — крикнул мулле Гази, пригибая голову от каждого нового удара по дверям. — Куда вы? Не туда! Левее! Да что же это?!
Но ошалевший от ужаса «нечистый» несся напролом через двор, не разбирая дороги. Из темноты то и дело слышались попеременно то «ай», то «ох», доносились треск веток и глухие удары — это мулла наскакивал впотьмах на яблони и, отлетая от их упругих стволов, спешил дальше. А дверь за спиной Гази, казалось, вот-вот слетит с петель от ударов.
— Уй-юй! — вздрагивал Гази, беззвучно шевеля губами и молитвенно возводя глаза к застланному тучами небу. Но господь, похоже, решил отвернуть свой взор от несчастного Гази, укрывшись за плотными облаками. — Что же будет, что бу…
И вдруг в дверь кто-то саданул плечом с разбегу — так подумалось Гази, которого откинуло далеко в сторону и прихлопнуло сверху дверью. Слуга, прикрыв голову руками и зажмурив глаза, затих. Из дверного проема вынесся Али, резко остановился, вслушиваясь в шум в своем саду, производимый муллой, затем вскинул дубину и со всех ног бросился вслед за уносившим ноги «шайтаном».
— Ага, проклятый шайтан! Вот я тебе задам!
Вконец перепуганный мулла, заслышав топот ног приближающегося Али, одним махом взлетел, подобно горному орлу, на забор, по стене которого он до того шарил руками в поисках калитки, но не удержался на его верхушке и опрокинулся в сад дехканина Садыка. Садык, в этот самый момент выбежавший из дому на непонятный шум, поднятый соседом, быстро сообразил, в чем тут дело, и, вернувшись в дом, поспешно схватил свою дубину. С ней он вновь спешно вернулся во двор и набросился на муллу.
— Ай, шайтаново отродье! Будешь еще лазать по заборам, будешь? — охаживал он повизгивающего муллу дубиной. — Вот я тебя отучу от этого недостойного занятия, рогатая бестия!
А над забором уже показалась голова Али.
— Держи его! — гаркнул тот, потрясая дубиной. — Бей, собаку!
— А! — выкрикнул мулла и, изловчившись, лягнул Садыка в ноги.
Тот упал на землю, а мулла, не мешкая, вскочил и понесся вдоль забора, нащупывая когтями калитку. Та обнаружилась всего в нескольких шагах, и мулла, хрюкая от напряжения и страха за собственную жизнь, задергал ее когтями, но та все никак не поддавалась. Мулла облился холодным потом, заметив краем глаза, как Садык поднимается с земли, а Али уже слез с забора и озирается во тьме, выискивая врага рода человеческого.