— Упустили! — разочарованно произнес Али. — Эх, ушел, растворился.
— Никуда он не ушел, здесь он, — морщась от боли в зашибленных ногах, произнес Садык, поднимаясь с земли.
— Да где его тут сыщешь, в такой темноте?
— Сейчас принесу лампу, а ты пока постереги, — и он, чуть прихрамывая, поковылял к дому.
— Хорошо, только поторопись!
— Ну же! Чего ты! Откройся! — заскулил мулла, скребя когтями дверь, и вдруг случайно задел задвижку. Калитка сама собой распахнулась, и мулла сиганул со двора.
— Вот он, держи его! — бросился в погоню Садык, не дойдя до дома.
— Где? — вскинулся башмачник.
— Калитка скрипнула. Пытается сбежать, гад!
Мулла заметался у калитки, выбирая направление для бегства, а потом, не разбирая дороги, припустил прочь, только бы подальше скрыться от этих ненормальных: ведь забьют до смерти, и даже слушать не станут.
Сердце муллы бешено колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. Копыта он потерял, еще когда боролся с дехканином, и это к лучшему — на деревянных колодках ему бы ни в жизнь не скрыться от преследователей. А рога и шкура были так хорошо примотаны, что избавиться от них простым способом не представлялось возможным. Мулла метался по ночным улицам, подвывая от ужаса и потрясая огромными рогами. Своих преследователей он чуял, казалось, спиной. Вот-вот они настигнут его — и прости-прощай мулла. И тут ноги муллы почуяли под собой пустоту. Вскрикнув, тот рухнул в какую-то канаву, заполненную вонючей жижей.
Погоня уже была совсем близко. Над головой муллы разгорелось пламя факелов, а возмущенный людской гомон забил уши. Преследователи пробежали мимо канавы, затем повернули обратно. Мулла затих. Только грязный нос и рога торчали из грязи.
— Он должен быть где-то здесь, — сказал один из мужчин. — Дальше ему некуда бежать.
— А вдруг он свернул в тот проулок? — спросил другой.
— Нет, он бежал сюда. Мы почти нагнали его.
— Тогда где же он? — полюбопытствовал третий.
— Может, исчез? Что ему стоит исчезнуть.
— Тогда чего же бежал? Исчез бы сразу, и всего делов.
— Эх, просил же ходжу: заговори дубину так, чтобы с одного удара рога в разные стороны.
«Ходжа? — насторожился мулла, выставив из грязи левое ухо. — Никак это его проделки?»
— Таких заговоров не бывает, — возразил ему высокий молодой голос.
— Почему это не бывает?
— А потому! Шайтан — он ведь бессмертный. Как ты его убьешь? Скажи спасибо, что заговоренные дубинки помогли изгнать это исчадие ада.
— Да-а, — протянул первый из мужчин. — Тут ты прав. Спасибо Насреддину: мудрый человек, дай бог ему долгих лет.
— Это да!
— Так что делать-то будем?
— Что, что? Пошли домой, нечего тут больше искать. Но дубинку я далеко убирать не стану.
— Это верно. И еще надо будет к ходже сходить, отблагодарить как следует.
— Ты прав. Он столько для нас сделал. А мулле…
Мулла не расслышал последних слов, потому как говоривший уже порядком отдалился. Выбравшись из грязи, мулла поправил застившие левый глаз рога и погрозил кулаком:
— Значит, это все твои проделки, поганый старик! Значит, освещенные дубинки, да? Ну, я тебе еще это припомню, — заскрежетал зубами мулла, отплевываясь от грязи, и вздрогнул, заметив, как задрожали ветви большого тутовника, росшего неподалеку.
— Ой-ей, — попятился мулла, когда с дерева, с широкой развилки, соскочила на землю тень.
— Хозяин? — тень приблизилась, и мулла признал в ней своего пропавшего слугу.
— Уф-ф! Уф-ф! — схватился за сердце мулла. — Да покарает тебя Аллах, о бестолковый трус! Зачем ты меня пугаешь?
— А я вас едва признал, да и то по рогам, — обрадовался Гази. — Но зачем вы прыгнули в эту канаву?
— Так было нужно! Не задавай глупых вопросов.
— Простите, хозяин. Но вы весь в грязи.
— Я знаю!
— Вам нужно помыться.
— Я знаю!
— Или мы еще кого-нибудь будем сегодня пугать? Так вы еще больше походите на шайтана.
— Придержи язык! — прорычал мулла, отталкивая слугу. — Никого мы больше пугать не будем. Все, хватит!
— А я ведь говорил вам, но вы не слушали. Зачем слушать Гази?
— Говорил, говорил… — проворчал мулла. — Пошли домой.
Окольными путями, стараясь держаться как можно дальше от переполошенного района, они добрались до мечети, и мулла первым юркнул в любезно приоткрытые слугой ворота. И застыл, словно ноги его приросли к земле.
— Вы чего, хозяин? — спросил Гази, входя следом и затворяя ворота, но разглядев, что так напугало муллу, слуга скользнул прочь со двора и задал деру.
— Ма-ма, — по слогам проблеял мулла, чья бледность стала заметна даже сквозь приличный слой грязи, и прилип спиной к створке ворот. Единственное, что он еще мог — вращать округлившимися глазами, что мулла с успехом и проделывал.
На его любимом топчане в окружении свечей, установленных по резному деревянному ограждению, с пиалами в руках сидели два… шайтана! Неяркие колышущиеся отсветы, отливавшие красным, скакали по их страшным размалеванным клыкастым мордам и длинным закрученным рогам.
— Здравствуй, брат шайтан! — сказал тот, что выглядел поменьше ростом и был менее широк в плечах. — А мы к тебе в гости.
— Н-но в-ведь, м-мечеть!.. — пролепетал мулла.
— Э, какие мелочи! Вот если бы здесь жил праведник. Так что заходи, присаживайся, — указал щуплый на место рядом с собой.
— Я… — во рту у муллы пересохло, и язык прилип к гортани.
— Кровь пить будешь? Свежая! — похвастался шайтан и сделал глоток, причмокнув губами. — Ух, вкуснотища!
Мулла закатил глаза и сполз по створке ворот на землю.
— Послушай, ходжа, — сказал плечистый и высокий шайтан, стягивая с головы рога, — а не перестарались ли мы с тобой?
— Нет, Икрам, в самый раз, — ответил Насреддин, выплеснув остатки чая в сторонку. — А чай, надо заметить, у него отменный!
— А что если он того, помер? Вдруг у него не выдержало сердце? — взволнованно произнес Икрам, приподнимаясь с топчана. — О всевышний, какой грех на душу!
— Разве у него есть сердце? — прищурился ходжа. — К тому же он столько сил сэкономил на совести, которой у него тоже нет, что их вполне достанет и на более сильные потрясения.
— Хорошо, если так.
— Ну, хватит рассуждать. Нужно завершить начатое, пока он не очухался.
— Думаю, ему это не грозит еще очень долго, — произнес Икрам, присмотревшись к рогатому мулле, и они с ходжой расхохотались.
Глава 11Конец муллы
— М-м-м, — завозился мулла, приходя в себя. Корочка подсохшей грязи лопнула и отслоилась чешуйками от бараньей шкуры. Но что это: белый высокий потолок, просторная комната, рассветные лучи, слепящие глаза?.. Это все не его. В доме муллы окна выходят на юг и запад, но никак не на восток! И потолки слишком высокие — у муллы не такие. И комната… Где он находится и как сюда попал?
Постель! Мулла пошевелился, ощущая мягкость курпачей. Нет, его гораздо жестче и старее, а эта новая. Мулла провел ладонью по поверхности курпачи — гладкая! Даже руке приятно… Странно.
Глядя в потолок, мулла пытался припомнить события прошлой ночи. Это была страшная ночь, мулла едва остался в живых, и даже ощущал на себе ее последствия: все его тело ныло и болело — это, верно, от дубинок. От чего же еще может так болеть? Муллу за всю его жизнь ни разу не били, разве что в медресе, но то были розги, а они не идут ни в какое сравнение с дубиной. Поэтому мулле тяжело было сравнить эту ноющую тупую боль с чем-либо, начинавшую проявлять себя в полную силу, как только мулла пытался пошевелиться. Поэтому мулла старался вовсе не двигаться.
Он хорошо помнил, как они с Гази вернулись в мечеть, как увидал двух шайтанов, нахально развалившихся на его топчане, а потом… Что было потом?
Но сколько мулла ни силился вспомнить, просветление никак не наступало. Может, кто из друзей его, беспамятного, перенес к себе. Ведь богачи и мулла — братья. Ну, конечно, так оно и есть! Это Гази сбегал за помощью…
О Аллах, почему же все так болит?..
И тут мулла замер. Рядом с ним кто-то всхрапнул и пошевелился. Страх горячей волной накатил на муллу. Он медленно повернул голову вправо и встретился взглядом с сонными глазами на полном нежно-розовом лице. Где-то он их уже видел — эти глаза и лицо, но вот где? Несколько мгновений смотрящий изучал чумазое лицо муллы, а тот все морщил лоб, пытаясь припомнить довольно знакомое лицо. И от напряжения со лба муллы отслоились пластинки грязи и упали на курпачу.
— Салам алейкум, — смущенно произнес мулла, почесав нос.
Лицо напротив вытянулось, а глаза стали размером с пиалы.
— А! — вскрикнул проснувшийся, отшатнувшись от сплошь покрытого грязью рогатого священнослужителя. — Шайтан!
— Я не… — и тут мулла вспомнил лицо напротив — видно, сильно ему досталось по голове дубиной, если он сразу не признал кази. Но хуже того оказалось, что мулла до сих пор был замотан в бараньи шкуры, а на голове… — О всевышний! — пробормотал мулла, ощупывая рога. — Простите, почтеннейший Шарифбек, но это не то, что вы думаете.
— Шайтан, — еле слышно повторил кази, с сомнением взирая на огромные рога и бараний череп, из-под которого виднелась часть очень знакомого, только невероятно чумазого лица.
— Нет-нет, что вы, — мулла, превозмогая боли во всем теле, медленно, чтобы окончательно не испугать кази, сел. — Это я, мулла.
— Мулла? — лицо Шарифбека еще больше вытянулось. — Но… Что вы делаете в моем доме, в моей постели? И что это за дурацкий костюм на вас?
— Я все объясню, дорогой Шарифбек, только не волнуйтесь.
— Объясняйте! — кази наконец полностью пришел в себя и принял грозный вид, уперев правую руку в колено.
— Дело в том, что… — начал мулла, но замолчал.
— В чем же дело? — поторопил его кази.
— Я…
— Ну же!
— Я не знаю, как к вам попал.
— О всемогущий Аллах, вы не знаете, как попали в мой дом и улеглись на мою постель? — густые брови кази взлетели на лоб. — Мулла, вы в своем уме?