— Что значит, отсидеться? Здесь мой летний дом, — указал он на невысокое строение за скалой у самого водопада.
— Ой хитришь, Хасан, — покачал головой Зариф.
— С чего бы это мне хитрить? — сделал удивленное и очень наивное лицо мираб.
— Я тебя насквозь вижу, — качнул пиалой Зариф. — Насреддина боишься.
— Вот еще, стану я бояться какого-то вшивого оборванца! — вспыхнул Хасан, поерзав на курпаче. — Просто здесь мне больше нравится: птички, прохлада.
— Боишься, — убежденно повторил Зариф, допивая чай и выплескивая из пиалы его остатки с крупными чаинками. — И правильно делаешь. От Насреддина не стало никому житья.
— Да ну?
— Истинно так! Мулла скоро, видать, кончится, тряпичник Пулат носа из дома не кажет, а судья не желает связываться с Насреддином, опасаясь подвоха.
— Да ну? — опять пробормотал Хасан и отер вспотевшую шею платком.
— Да что ты заладил: «ну» да «ну»! — взорвался Зариф, грохнув пиалой о доски топчана. — Если так дальше дело пойдет, нам всем будет крышка, и вряд ли тебе удастся отсидеться в своей прохладной берлоге с птичками. Разве что с райскими.
— Э-э, — отмахнулся от его слов Хасан. — Сам трус и других пытаешься напугать. Чего мне бояться этого Насреддина. Да если хочешь знать, я с ним уже сталкивался, вот тут, на этом самом месте, — ткнул пальцем в землю мираб. — Я на него как прикрикнул, так он сразу решил расплатиться со мной — Аллах свидетель! Но я простил ему плату и не взял с него ни монеты. Теперь мы с ним друзья!
— Друзья ли?
— Ну, по крайней мере, не враги. Чего ему со мной делить?
— А вода? Думаешь, Насреддин позволит тебе обирать каждого прохожего за глоток воды? Ой, смотри, Хасан, доторгуешься!
— Глупости все это, — скривил лицо мираб и широко зевнул. — Поздно уже, давай ложиться спать.
— Но я еще недоговорил!
— Завтра договоришь. Устал я что-то, — Хасан сполз с топчана и поковылял к дому. — Да, — обернулся он, сделав несколько шагов, — ты спи на топчане, а я посплю в доме. Там места мало. Да и на свежем воздухе лучше спится!
— Но здесь прохладно ночью. Я замерзну! — возмутился Зариф. — Дай хоть чем укрыться.
— Не замерзнешь. К тому же у меня всего одно одеяло. Спокойной ночи! — И, не дожидаясь ответа, Хасан скрылся в доме.
Зариф долго смотрел на дом с черными провалами окон, потом закутался поплотнее в халат и улегся на жесткий топчан, свернувшись калачиком. От воды тянуло свежестью, а шум водопада убаюкивал, и уставший, измученный дорогой Зариф быстро уснул. Ночью сильно похолодало, и несчастный Зариф проснулся оттого, что продрог до костей. Остаток ночи он провел, ворочаясь с одного бока на другой и все пытаясь укрыться узкой курпачой, но ее ширины хватало либо на живот и грудь, либо на спину. И только под утро, стуча зубами от холода, Зариф забылся тяжелым, беспокойным сном. Однако и тогда выспаться как следует ему не удалось. Казалось, не успел он сомкнуть глаз, где-то совсем близко раздался треск ветвей и яростное рычание. Зариф вскочил с топчана и огляделся, закрываясь курпачой — не иначе как дикий зверь притаился где-то поблизости в надежде полакомиться им. Но вокруг никого не было, шум тоже не повторялся. Зариф было решил, что ему все это привиделось во сне, и он уже собрался продолжить прерванный сон, как вдруг ниже по течению, затрясся, словно в припадке, росший у самой скалы куст барбариса.
— О Аллах всемогущий! — пролепетал Зариф, натягивая курпачу на лицо. — Кто там есть? Выходи!
Куст затрясся сильнее, и из него послышалось утробное рычание.
— Я сейчас возьму копье и проткну тебя, слышишь?
Куст перестал трястись, и все стихло.
— Ага, страшно! Убирайся отсюда подобру-поздорову, пока жив.
И тут из куста рывком выскочила, вернее, вывалилась странная зверюга: баран — не баран, человек — не человек. Она была сплошь покрыта шерстью, а вполне человеческая голова, только очень грязная, гневно сверкала глубоко посаженными глазами. Также у страхолюдины наличествовали руки с длинными пальцам-когтями и ступни, покрытые слоем грязи. Страхолюдина клацала зубами и периодически взрыкивала.
— Ай! — подскочил на топчане Зариф. — Уйди! Уйди, слышишь? Уходи прочь!
— Дурак! — огрызнулась образина, выпрямляясь во весь рост. — Это же я, мулла.
— Кто? — Глаза Зарифа полезли на лоб.
— Мулла! Ослеп, что ли? — мулла приблизился к воде и почесал орлиными когтями тощий зад. — Все зудит, — пожаловался он. — Проклятая шкура, будь она неладна.
— Э, эй! — выкатился из дома сонный Хасан. — А ну, пла… — но тут он разглядел стоявшего у воды раскоряченного «шерстистого» муллу с растопыренными когтями, покачнулся и хлопнулся в обморок.
— Чего это он? — не понял мулла. — Зариф, будь другом, помоги снять шкуру.
— Я это… Да, конечно, — пришел в себя Зариф, сполз с топчана и приблизился к мулле. Тот с трудом сорвал с пальцев на совесть примотанные когти и зло побросал их в воду. — Но что с тобой произошло, о мулла? Это Насреддин тебя так?
— Нет, это я себя так! — зло прорычал мулла. — Не придумал ничего лучше, как запугать этих оборванцев шайтаном. Вот и допугался. Ох, как меня колотили, как колотили.
— Насреддин? — участливо спросил Зариф, перепиливая ножом, который всегда носил с собой, многочисленные завязочки.
— Чего ты привязался ко мне со своим Насреддином? Колотили меня эти босяки, будь они все прокляты Аллахом! — потряс кулаками мулла, сдирая с себя шкуры. — До сих пор все тело ноет. А потом меня притащили к судье, и этот слюнтяй ничего не смог сказать против.
— А вот здесь уж точно не обошлось без Насреддина, — вставил Зариф, убирая нож в кожаные ножны.
— Если ты еще хоть раз назовешь его имя, я тебя задушу и утоплю, так и знай! — мулла наскоро скинул одежду и полез в ледяную воду. — Ох, как холодно-то!
Окунувшись несколько раз, он спешно, но тщательно вымылся и выбрался на берег. Там он натянул подштанники и взялся стирать остальные свои вещи, ополаскивая их в реке и все время нюхая. Но результат, видно, не удовлетворял его, и мулла принимался вновь окунать в воду то штаны, то рубаху, то халат.
— Э, эй, — между тем очухался Хасан, — ты чего там делаешь?
— Все нормально, — успокоил его Зариф. — Это мулла.
— Мулла? Наш?
— Уже нет, — буркнул в ответ тот.
— Как так? Ай-яй, что с тобой стряслось, почтеннейший? — сочувственно всплеснул руками Хасан, доковыляв до сидящего у самой воды муллы.
— С тобой вскорости стрясется то же самое, если решишь, что ты здесь в полной безопасности, — ответил за муллу Зариф.
— Ох, это его Насреддин так?
Мулла окатил мираба ледяным взглядом и опять ничего не ответил.
— Он, он. Так что ты решил, Хасан? Будешь отсиживаться и дальше или как?
— А что мы можем, если даже такого человека, как мулла…
— Ходжа ничто, — обронил мулла, тщательно выжимая халат.
— Судя по тебе, это не совсем так, — криво усмехнулся Хасан, указывая пальцем на синяки, сплошь покрывавшие спину муллы.
— Ходжа ничто, — глухо повторил мулла, встряхнул халат, подхватил остальные вещи и побрел к иве, на ветвях которой развесил их на просушку. — Это я дурак. Сам дал ему повод.
— Вот видишь! — Хасан ткнул локтем в бок Зарифа. — А я что тебе говорил? Главное — не связываться с ним.
— Тогда он свяжется с тобой, — мулла забрался на топчан, нацедил в пиалу оставшегося со вчерашнего вечера чаю и отхлебнул.
Зариф с Мирабом приблизились к топчану, почему-то не решаясь сесть рядом с муллой.
— Но что все-таки произошло? — не вытерпел тягостного молчания Хасан.
— Разве это важно? — скосил на него глаза мулла. — Завари-ка лучше чаю.
— Ага, сейчас! Эй, слуга! — крикнул он. — Вскипяти нам чаю, да подай свежих лепешек.
В доме кто-то завозился, и все опять стихло.
— Важно другое, — продолжал мулла. — Ходжу поддерживает нищий сброд.
— Да кто они такие? — воскликнул Хасан, но притих под новым взглядом муллы.
— Посмотри на мои ребра, и тебе все станет яснее самого ясного дня, о неверующий! Ходжу нужно выставить отсюда, пока он не выставил всех нас. Уже судья пляшет под его дудку. Мне назад дорога заказана. Подумать только! Меня, муллу, гнали до самого предгорья, смеясь и улюлюкая!
— Что ты говоришь! — испуганно вытаращился на муллу Хасан.
— Да, да, так и было. И с тобой это случится. И с ним, — кивнул мулла в сторону Зарифа.
— Аллах с нами! — побледнел Зариф, а Хасан забормотал молитвы, воздев очи горе.
— С нами-то с нами, хотя не очень в это верится, — набычился мулла, поморщившись от болей в спине. — Только нужно что-то и самим делать.
— Так я же с этим и шел к Хасану! — обрадовался Зариф.
— Да? — заинтересовался мулла. — И что же ты ему хотел предложить?
— Убить ходжу! — округлив глаза, процедил сквозь зубы Зариф. — Как убивают бешеную собаку, как топчут ядовитую змею!
Хасан от этих слов вздрогнул всем телом, а мулла выронил из пальцев пиалу, и она, гремя, покатилась по доскам.
— Ты с ума сошел! — наконец обрел дар речи Хасан. — Да если нас поймают…
— Э-э, ты ничего не понял, — махнул рукой Зариф. — Нам ничего не нужно делать самим.
— Тогда кто же совершит это весьма богоугодное дело? — поинтересовался мулла, отирая замоченные чаем подштанники.
— Мустафа!
— Какой еще Мустафа?
— Главарь разбойников. Он мой большой друг! — похвастался Зариф, выпячивая пузо.
— Ах, разбойники, — дошло до муллы, и он разулыбался. — Только…
— Что?
— Разбойникам нужно платить, — потер он палец о палец, — а у меня нет ни гроша. Я нищий!
— Э-э, мулла, не скупись, — покачал головой Зариф, которому тоже хотелось сэкономить. — Все мы прекрасно знаем, что ты очень много всего припрятал в горах.
— Много знаешь, — недовольно буркнул мулла. — Сколько он берет за работу, этот твой Мустафа?
— Я думаю, на троих выйдет совсем по чуть-чуть. Ну, как?
— А-а, — Хасан сорвал с головы новенькую чалму и хлопнул ей об землю, — была не была!