— Я тоже в деле, — почесал ноющий бок мулла. — Но к Мустафе не пойду.
— Я сам пойду. Нужно только деньги собрать.
— Это терпит, — заколебался мулла. — Сначала бы неплохо подкрепиться, — сказал он, заметив слугу Хасана, направлявшегося к топчану с деревянным подносом, на котором лежали исходящие паром лепешки и разогретый вчерашний плов в широком лагане.
— И это правильно! — поддержал его Хасан.
Они втроем уселись в кружок и молча приступили к еде. Каждый думал о своем, но мысли их все как одна вертелись вокруг Насреддина, который и не подозревал о грозящей ему опасности.
Глава 13Непреодолимые обстоятельства
— Вы жестокий человек, Насреддин-ако, — сказал ходже Саид, когда они вернулись к Икраму и взялись достраивать дом. За всеми этими проблемами с муллой работа застопорилась и за два дня не сдвинулась ни на шаг. — Но вы и несказанно добры. Попадись этот мулла мне в руки, я бы на нем живого места не оставил! И уж точно не выпустил бы из селения, — сжал кулаки Саид.
— И это ты обвиняешь меня в жестокости?
— Но ведь именно вы придумали колотить «шайтана» дубинками!
— А ты предлагаешь увещевать его пустыми словами?
— Предположим, что так. А потом? Зачем вы его напугали в мечети? Ведь ему и без того досталось. Всего-то и нужно было созвать людей и отвести муллу к кази.
— Разумеется, — дернул подбородком ходжа, — а тот бы нашел проделкам муллы тысячу оправданий, как это пытался сделать сегодня. Когда же Шарифбек сам стал невольным участником этого маскарада, то здесь отвертеться гораздо сложнее. Ведь что главное? Главное — это обелить себя. А мулла ему не брат и не сват.
— Неужели вы знали, что кази поведет себя именно так?
— Трусы и лгуны — они предсказуемы, — пожал плечами Насреддин. — Но ведь мы все-таки избавили людей от наглого муллы, и это уже неплохо, согласись?
— Очень даже хорошо. Только вот кто станет муллой после него? — в сомнении покачал головой Саид, прибивавший доски к потолку. — Как бы тот не оказался шайтаном почище муллы.
— Кто бы ни пришел на его место, а ему нужно время, чтобы освоиться здесь, навести связи. К тому же, я уверен, судьба прежнего муллы должна немного попридержать его пыл и спесь. Главное — не давать ему спуску и не баловать, как вы это делали с прежним.
— Но почему мы всегда думаем о плохом? — не согласился с ним Икрам. — Возможно, новый мулла окажется хорошим человеком, и наши опасения напрасны.
— Все возможно, мой друг, — не стал спорить с дехканином Насреддин. — Почему бы хорошему человеку не стать муллой? Только вот очень многих хороших людей сгубили властолюбие и жадность — эти едва ли не самые худшие из пороков.
— Кстати! — спохватился Икрам. — А ты слыхал, что пропал Зариф?
— Как пропал? Куда? — нахмурился ходжа.
— Никто не знает. Но сегодня, когда мы шли домой, я немного отстал от вас, заговорив с Садыком об урожае, и он поведал мне, что вчера заглянул к Зарифу отдать долг. Слуга же сказал, что того нет дома.
— Может, он вышел куда-нибудь прогуляться?
— Нет, нет. Слуга сказал, что его не будет день, а то и два. Он отбыл по крайне срочным делам.
— И часто с ним это случается?
— Очень редко. На моей памяти он покидал селение всего лишь дважды, но это было давно.
— Это плохо, — вздохнул Насреддин, выравнивая доску по предыдущей.
— Что тебя беспокоит?
— Странно все, что случается вдруг, особенно если это связано с вашим баем Зарифом.
— Почему?
— Скажи, какие у богатого землевладельца могут быть срочные дела, по которым он должен отбыть куда бы то ни было? Все его имущество находится здесь — это ваши поля и сады. А что ему делать в чужих краях?
— Ну, мало ли, — пожал плечами Икрам. — Всякое случается. Может, праздник какой где или, наоборот, горе.
— До праздников ли ему сейчас, — покачал головой ходжа. — И, тем более, не до чужих горестей. Ему бы свои проблемы решить. Бумагу-то Саид ему так и не вернул.
— А может, у него еще где-нибудь есть земля. Он богатый человек.
— Земли на свете много, но тех, кто хочет владеть ею еще больше.
— Вы хотите сказать, — усмехнулся Саид, — каждый грабит на своей земле?
— Вот именно, мой друг. В других краях есть свои Зарифы — какой им прок делиться друг с другом. Нет, мне все-таки кажется, что срочное дело, заставившее Зарифа спешно отбыть, как-то связано с бумагой. И со мной. К тому же куда отсюда можно попасть и вернуться обратно так быстро, если до ближайшего от вас селения как раз два дня пути? Получается туда-обратно четыре, ну, пусть, три дня, но никак не два и не день тем более. И потому место, в которое он спешит попасть совсем рядом.
Саид насторожился, и это не укрылось от наблюдательного ходжи.
— Бумага — вот причина его беспокойств, — повторил Насреддин.
— Думаешь, он еще не успокоился? Неужели она — эта бумага так важна для него? — нахмурил лоб Икрам.
— О, это очень ценный документ! Она ему может стоить многого. Но ее нужно применить только в подходящий момент.
— Когда же он наступит, этот ваш момент? — спросил Саид, возвращаясь к прерванной работе и лихо вколачивая один гвоздь за другим.
— Кто бы знал, мой друг, кто бы знал. Я еще не до конца сам разобрался, что тут у вас к чему.
— Значит, вы считаете, следует ждать каких-нибудь новых неприятностей?
— Почти уверен в этом.
— Почти?
— Всегда найдется место сомнению, если чего-то не знаешь наверняка. А ты ровнее вбивай, а то, не приведи Аллах, эти тяжелые доски рухнут нам на головы, и Зарифу уже не о чем будет беспокоиться, так как его проблема разрешится сама собой, — пошутил Насреддин. — Впрочем…
— Что? — замер Саид с отведенным вниз молотком.
— Вбивай криво.
— Но зачем?
— Так надо!
— Вы уверены в этом?
— О Аллах, долго ты собираешься мучить меня пустыми сомнениями? Делай, как тебе говорят.
Саид обернулся к Икраму, но тот только пожал плечами.
— Хорошо, я сделаю, как вы велите, только потом не обессудьте.
— Молодец! Только начни прибивать доски кое-как со следующей, — сказал ходжа, примерившись к чему-то на глаз. — А когда покончишь с этим, то сделай следующее…
И ходжа, понизив голос, объяснил Саиду, что тому надлежит делать.
Но оставим их на время предоставленными самим себе и перенесемся в горы, туда, где в одной из потайных пещер располагалось разбойничье логово, чьи обитатели держали в страхе не только селение, в котором остановился Насреддин, но и несколько близлежащих в трех днях пути. Это были кровожадные бандиты и убийцы, отъявленные воры и грабители, ради наживы не щадившие никого и охотно берущиеся за самую отвратительную работу, только бы за нее хорошо платили.
Главарь по имени Мустафа, как и полагал Саид, действительно переживал из-за столь длительного отсутствия своего едва ли не лучшего вора. Мустафа нервничал, страдая от неясности, что могло пойти не так. Впервые на его памяти пропал его человек, которому была поручена крайне важная работа, тем более, за нее внесена крупная предоплата. И вот уже прошло несколько дней, а о Саиде ни слуху ни духу. Разумеется, Мустафа больше переживал вовсе не за Саида — ему было наплевать, где он и что с ним произошло. Виной всему были деньги, и Мустафе вовсе не хотелось держать ответ перед баем Зарифом и, тем более, возвращать увесистый кошель. Вора, если будет нужно, пусть и не столь толкового и умелого, как Саид, он отыщет без особого труда, а вот деньги с такой легкостью добыть едва ли удастся. Денег, правда, у главаря банды, имелось хоть отбавляй, но разве бывает много денег? Единожды узрев их весомые блеск и очарование и ощутив сладость обладания ими, многие не в силах уже остановиться. К таким людям относился и Мустафа — ему было все мало. Ему хотелось брать, брать и брать, но отдавать то, что попало к нему в руки — разве можно придумать нечто более страшное и худшее? Поэтому Мустафа пребывал в крайне дурном настроении, не находя себе места, и оттого остальные разбойники сторонились его, боясь попасть под горячую руку. Рука у Мустафы, особенно в гневе, была тяжела и неразборчива. Никто не решался перечить главарю или что-либо советовать. Но все же был один человек, к которому Мустафа прислушивался — самый старый из бандитов. Ему, по его собственным заверениям, минуло восемьдесят с хвостиком, хотя откуда ему было знать о том, если бандит никогда не вел счета своим годам. Однако, он был умудрен жизненным опытом и славился тем, что всегда находил выход из любой, даже самой сложной ситуации. К нему-то и поспешил Мустафа, не найдя иного решения.
Старик жил в самой дальней комнатушке пещеры, совсем один, но оттого вовсе не страдал. Есть люди, которым нравится одиночество. Ему каждый день приносили пищу и воду, оставляя принесенное у входа в его жилище. Никто не входил внутрь, зная, что старик не терпит назойливости. А на другой день забирали пустую посуду, заменяя ее полной. Так становилось ясно, что старый разбойник еще жив.
К этому старику и спешил теперь Мустафа за советом, неся кувшинчик дорогого вина — маленькой, едва ли не единственной слабости старика, хотя его редко баловали хмельным. Была и другая слабость — старик обожал сабли. Но сабля у него была всего одна, и с ней старик возился денно и нощно: аккуратно затачивал, полировал лезвие, а потом долгими часами любовался игрой света в лучезарном зеркале металла. Свет давала тусклая масляная лампа, но она вполне устраивала старика. Его глаза давно привыкли к полумраку и едва ли могли выдержать яркие лучи дневного светила.
— Хашим-ако? — позвал Мустафа, останавливаясь у низкого арочного проема в стене и подбирая край длинного черного плаща на руку, чтобы не извозить его в пыли, приличным слоем покрывавшего пол каменной комнатушки старика.
— Кого там еще принесло? — донеслось стариковское ворчание из тесной каморки. — Это ты, Абдулла? Проваливай к иблису!
— Это Мустафа, Хашим-ако, — откашлялся в кулак Мустафа.