В слегка погнутом зеркале блюда кривилась, будто издеваясь и ехидно посмеиваясь над Мустафой, гнусная рожа. Мустафа сплюнул и в сердцах запустил блюдом в стену. Протяжный грохот разнесся под сводом его каменного жилища, заметался в коридоре и затих, затерявшись в закоулках и многочисленных переходах пещеры. Мустафа поднялся с подушек, подобрал и заткнул саблю за пояс — сабля, по его разумению, придавала ему важности — и, расправив плечи, главарь направился туда, где его ожидал гость.
Зариф уже порядком извелся от ожидания, а близкое присутствие головорезов, следящих за каждым его шагом, никоим образом не добавляло ему бодрости духа и уверенности в себе. Он не понимал причины задержки Мустафы, и оттого все новые и новые переживания накатывали на него. К тому же дело, с которым он прибыл в разбойничью пещеру, было вовсе не из приятных, и оттого Зариф нервничал еще больше. И когда Мустафа наконец показался из дальнего прохода, вступив в широкую, с высоким потолком залу, Зарифа подбросило будто пружиной, и он кинулся со всех ног навстречу главарю.
— О Мустафа! Рад вас видеть!
— Взаимно, — сухо отозвался тот, поведя орлиным носом. — Но отойдем в сторонку.
— Да-да, так будет лучше, — согласился с ним Зариф, бросив боязливый взгляд на кучку разбойников, стоявшую совсем рядом.
Мустафа проследовал к самому выходу из пещеры, слева от которого лежал большой валун, и опустился на него, уперев ладони в колени. Зариф присел на краешек другого валуна, поменьше, лежавшего рядом с первым.
— Я слушаю тебя, Зариф, — кивнул Мустафа.
— Мне хотелось бы поговорить с вами насчет… — начал Зариф, поведя плечами, но Мустафа не дал ему договорить.
— Да-да, я уже в курсе.
— Как? — поразился Зариф. — Вы уже знаете, с чем я пришел?
— Разве в этом есть какая-то тайна? Но видишь ли, здесь дело в следующем, — Мустафа почесал переносицу кончиком пальца. — Непреодолимые обстоятельства…
— Вы отказываетесь? — еще больше удивился Зариф.
— Но что вы от меня хотите, почтеннейший? — развел руками Мустафа. — Обстоятельства сложились так, что наша предыдущая договоренность… м-м, как бы это сказать… в общем, я потерял очень хорошего вора…
— Да, да, я это знаю, — поерзал на камне Зариф. — Ваш вор, дорогой Мустафа, вместо того, чтобы красть, заделался паршивым строителем и возводит дом оборванцу по имени Икрам.
— Что ты болтаешь? — взревел оскорбленный Мустафа, хватаясь за саблю. — Саид, лучший мой вор, строит дом какому-то вшивому нищему?!
— Давайте не будем горячиться, уважаемый, — остановил его Зариф, вдруг почувствовав себя более уверенно. Он сразу смекнул, что неосведомленность и растерянность главаря банды выходит ему на руку. — Если вы не верите мне, то можете послать в дом к Икраму своего человека, и там вы застанете Саида с лопатой или молотком в руках.
— Но как это возможно? — ошалело уставился на Зарифа Мустафа. — Чтобы Саид так поступил… Нет, я не могу в это поверить!
— Я бы тоже рад был поверить в обратное, — криво усмехнулся Зариф, — ведь в этом случае бумага была бы уже у меня. Но это, к сожалению, не так. Однако, я прекрасно понимаю ваше возмущение, и даже готов простить те деньги, что я уже передал вам ранее.
— Правда? — окончательно запорол все дело Мустафа.
— Истинно так! Ведь дело, которое привело меня к вам сегодня, гораздо серьезнее.
— Слушаю тебя, Зариф! — Мустафа принял важный вид, выпрямив спину и возложил левую ладонь на рукоятку сабли.
— Ваш Саид попал под влияние Насреддина, этого гнусного нечестивца, которого нелегкая принесла в наше селение!
— Ты сказал, Насреддина? — порывисто вскочил с валуна Мустафа.
— Вы не ослышались, почтенный Мустафа. Именно Насреддина. И именно у него должен был выкрасть бумагу ваш Саид.
— Так почему же ты не сказал мне об этом заранее? — от возмущения уши у Мустафы стали алыми, словно вобрали в себя пламя факелов, освещавших пещеру.
— Разве я мог подумать, что вашего знаменитого вора может остановить ходжа?
— Да, ты прав! Ну, только попадись мне в руки этот бестолковый Саид.
— Насреддин, — произнес Зариф. — Вы хотели сказать Насреддин.
— При чем здесь он?
— От него все беды. У меня он украл важный документ, у вас увел лучшего вора. Нашего муллу выставил из селения. А что будет дальше, ведает лишь один всевышний.
— Что же ты предлагаешь?
— Мне кажется, — лицо Зарифа потемнело, будто на него набежала тень, — он слишком зажился на этом свете!
— Ты прав, — немного поразмыслив, сказал Мустафа. — Но кто поможет ему закончить свой жизненный путь на земле?
— Не совсем понимаю вас, Мустафа. Разве у вас нет ни одного отчаянного головореза?
— Как не быть? Но это дорогая работа. Очень дорогая, — покачал он головой.
— Э, разве можно в такой момент думать о деньгах, когда речь идет о нашем с вами благополучии? Возможно, самой жизни! И вот тогда уж точно для нас с вами наступят те обстоятельства, о которых, почтеннейший Мустафа, вы изволили говорить. — Зариф немного помолчал и добавил: — К тому же, как я уже говорил, я готов простить вам долг за невыполненную работу.
— Хм-м, — Мустафа в сомнении потрепал бороду. — Хорошо! Подожди здесь.
«Да!» — едва не выкрикнул счастливый Зариф. Такой удачной и прибыльной сделки у него давно уже не было. Еще бы! Все его предыдущие расходы окупились с лихвой, а заодно и Насреддину пришел конец. Вернее, придет. Ведь хладнокровный убийца — это не малолетний слюнтяй Саид. С ним-то уж наверняка ходже не совладать. А деньги, которые ему удалось вытянуть из Хасана и муллы, оказавшегося еще жаднее, чем полагал Зариф — об этом он будет молчать. Ни мулле, ни мирабу совершенно необязательно знать о стоимости сделки. Да и вряд ли они пойдут уточнять у Мустафы, сколько именно тот взял за работу: Хасан труслив, а мулла выше этого. Впрочем, тоже порядочный трус. А уж если Насреддину придет конец, в чем Зариф нисколько не сомневался, то и о деньгах никто не вспомнит…
Глава 14Юсуф — Бешеный пес
Душа Юсуфа была черна, как и его одежды. Чужая жизнь для этого человека не стоила и ломаного гроша, даже еще меньше. Впрочем, и человеком-то Юсуфа можно было назвать с большой натяжкой. Не зря он от своих подельников получил кличку Бешеный пес. Зато свою жизнь безжалостный убийца, как это часто случается с подобными ему людьми, очень ценил, полагая, будто она важнее жизни какого-нибудь бедного дехканина в расцвете сил, дряхлого немощного старика или малого ребенка. «Нищих, измученных тяготами жизни, — частенько рассуждал про себя Юсуф, — на свете пруд пруди — одним больше, одним меньше. Старики же достаточно пожили на свете, к тому же дряхлый старик — это сущая обуза для родни. Поэтому и те и другие должны быть благодарны мне, отнимающему их никчемные жизни. Что же до детей, так ни к чему плодить лишних голодранцев. Эти тоже должны сказать мне спасибо — я не позволяю изведать им мук бедности». Поистине страшная философия, но таков был Юсуф. Богатых он ненавидел за их богатства, бедных — за бедность, счастливых — за то, что те счастливы, а плачущих — за их слезное, как он полагал, слюнтяйство. Себя же Бешеный пес мнил себя не иначе как умелым огородником, пропалывающим сорняки, или даже хакимом — лекарем, врачующим неизлечимые болячки человечества. Именно поэтому ценность своей жизни циничный Юсуф считал выше других.
Юсуф уже не помнил, откуда в нем развилась подобная жестокосердность, да и никогда не задумывался над этим: что проку в пустых размышлениях? Был он крайне раздражителен, а раздражение мгновенно перерастало в неуправляемую ярость — так было с ним в молодые годы. С тех пор он стал мудрее, как ему казалось, и научился с презрительным пренебрежением относиться ко всему, что ненавидел, давая выход ненависти в согревающих его черную душу набегах и нечастых поручениях главаря банды, после чего Юсуф ощущал небывалый подъем настроения, переполняясь прямо-таки бурлящим в нем счастьем.
Мустафа был единственным человеком, к которому Юсуф испытывал некое подобие благодарности, ведь именно Мустафа спас его от сабли палача, выкупив столь нужного и полезного человека за баснословную сумму. Но Юсуф знал: у благодарности есть цена, и ее нужно отдать. И, любя жизнь, он со рвением отплачивал Мустафе за собственное спасение.
В тот день Бешеному псу Юсуфу выпал очередной случай погасить часть «долга чести».
— Юсуф! — сказал ему Мустафа. — Мне нужны твои услуги.
— Конечно, главарь, о чем разговор! — радостно воскликнул Юсуф, ощущая, как в нем нарастает возбуждение, зудом отдаваясь во всех конечностях разом.
— Хорошо, Юсуф, — удовлетворенно кивнул Мустафа, держась за рукоятку сабли. Юсуфу он нисколько не доверял, даже по прошествии стольких лет, которые этот страшный человек провел подле него.
Главарь хорошо понимал: Юсуфа держит при нем лишь благодарность за спасение его никчемной шкуры, но благодарность не бывает вечной и со временем забывается, а мысли о долге всегда тяготят разум. И когда-нибудь чаша благодарности переполнится. Тогда Юсуф вполне может решить, что банде нужен новый главарь, более сильный, более жестокий, более кровожадный, и прочие «более», то есть, он — Юсуф. И хорошо, если Мустафа закончит свои дни подобно дряхлому Хашиму, но, скорее всего, Юсуф окажется не столь милосерден к нему, ибо милосердие ему чуждо.
Несмотря на несколько легкомысленное отношение к жизни, Мустафа был прав: Юсуф и вправду подумывал о том, что набегов должно бы быть больше, как и жертв, но главарь не любил лишнего кровопролития и всегда выговаривал Юсуфу за излишнюю жестокость, отчего в том постепенно нарастало молчаливое презрение к Мустафе. Однако, в голову Юсуфа пока не приходило мысли занять место главаря. Но кто мог поручиться, что в один прекрасный день она не поглотит его разум всецело, как неистовый сель, бурля и беснуясь, проглатывает целые кишлаки.
Выходя на задание, Юсуф радовался подобно голодному ребенку, которому подарили лакомство — кусок сахара. Или нет, скорее, как радуется собака брошенному ей куску мяса — такое сравнение скорее отражает состояние Юсуфа. Он разве что не рычал и не повизгивал в предчувствии расправы над еще одним гадким оборванцем, которых Юсуф, как мы уже говорили, ненавидел всем сердцем. Но Мустафа вновь со