— Только внешне, уверяю вас, почтенный Шарифбек.
— Что за глупость?
— А масло, превратившееся в мочу в одном из кувшинов — это, по-вашему, не глупость? Подменить их никто не мог, да и кувшинов было не три, не четыре, а всего два. А теперь ответьте мне, о мудрейший: разве могут два человека купить по кувшину масла, а после, ни с того ни с сего, в одном из них оказывается моча? Поэтому я и сказал, что им нужен хаким.
— Но я все равно не понял, при чем тут хаким? — честно признался кази.
— Чего же тут непонятного? Купец Али торгует негодными лошадьми, а Васид — телегами, которые разваливаются на ходу, из чего можно заключить, что у них совсем плохо со зрением или с мозгами. Возможно даже и то и другое разом.
Купцы, сопя от возмущения, уставились на ходжу.
— Э, ходжа, но, может быть, дело вовсе не в них? — попытался спасти Шарифбек разваливающее на глазах дело, на изобретение которого он потратил немало сил.
— Возможно и так. Но в таком случае, если они оба совершенно здоровы и при этом уверены, что покупали масло, то им следует разбираться не друг с другом, а с торговцем, продавшим это масло им, и не донимать меня глупостями о волшебном превращении масла в нечто! А на будущее могу дать вам совет: не мешало бы смотреть, что вы покупаете, — повернулся ходжа к купцам. — Приведите торговца, продавшего вам это масло, и мы возобновим дело.
— Но мы покупали у заезжего купца, поскольку масло у него было недорогое, и он, верно, уже уехал, — сказал Али, немного поразмыслив.
— В таком случая я ничем не могу вам помочь, — ответил им ходжа, вращая четки. — Вся вина лежит на вас обоих. Ведь когда гонишься за дешевизной, всегда можно получить вместо масла то, что вы получили. Все, можете идти!
— Но как же… — пробормотал Васид, указывая на горшок, в котором находилось масло.
— Яблоко вашего раздора, то есть, масло оставьте в уплату за рассмотрение вашего столь путаного дела. Мочу можете забрать.
Шарифбек надулся, но ничего не смог возразить: Насреддину и в этот раз удалось выкрутиться.
— Это не моя моча! — воскликнул Али. — Пусть забирает он.
— И не моя! Сам забирай, — в тон ему рявкнул Васид.
— Не буду я ее забирать!
— И я не буду. Нашел дурака!
— Видите, почтеннейший Шарифбек, — сказал ходжа. — Я оказался прав. Их, вероятнее всего, облапошил тот торговец, что и немудрено.
Кази с мрачным лицом пожевал губами и вдруг рявкнул:
— Все, идите! И заберите свой кувшин. Там разберетесь, чей он.
Али пожал плечами и поднял кувшин с пола, но в него мгновенно вцепился Васид.
— Кази мне сказал!
— Нет, мне! Чего привязался?
— А я говорю: мне!
— Видите? Теперь они дерутся из-за кувшина с мочой, — усмехнулся ходжа, и Шарифбек только хлопнул себя по лбу ладонью.
— Вон отсюда, оба! — гаркнул он, и купцов в один миг вынесло в дверь. — Дурачье, — процедил сквозь зубы Шарифбек и повернулся к ходже, протягивая свою пиалу. — Налей и мне чаю!
— С превеликим удовольствием.
Ходжа взял в руки чайник, но налить не успел: в двери вломился чайханщик Сахоб.
— О кази! — Насреддин окинул его долгим взглядом и опустил чайник.
— Слушаю тебя, чайханщик Сахоб.
— Защиты и справедливости!
— Да, да, я понял тебя. Дальше, — нетерпеливо перебил его Насреддин, опуская чайник. Шарифбек заглянул в свою пустую пиалу, нахмурился, но ничего сказал и взялся вертеть в руке пиалу, пытаясь напомнить ходже о себе. Но тот, казалось, не замечал ничего вокруг.
— Вот его корова, — Сахоб схватил за рубаху бедняка, что прятался за его спиной, и вытянул его вперед себя, — взбесилась и забодала мою насмерть. Прошу наказать его как следует.
— Как его наказать, решу я, — осадил чайханщика Насреддин. — Расскажите по порядку, как было дело.
— А чего тут рассказывать? Его корова забралась на мой двор, я ее хотел прогнать, а она набросилась на мою и проколола ей рогами бок.
— Так ли все было, как говорит почтенный Сахоб? — спросил ходжа у бедняка.
— Так, но…
— Говори правду и ничего не бойся, — подбодрил его ходжа.
— Правда в том, кази, что мой сосед Сахоб убрал часть забора…
— Да, да, я решил сделать ремонт, — закивал чайханщик.
«Ну, разумеется, — подумал ходжа, — и как раз в тот момент, когда кази приспичило опорочить меня. Что-то ты еще скажешь».
— Он убрал забор, а моя корова случайно забрела в его двор. И когда я прибежал на шум, все было кончено.
— Хм-м, — потрепал бородку ходжа.
— Да что тут долго думать, ходжа? — не выдержал Шарифбек. — Дело проще простого: Сахобу нанесен ущерб, и этот босяк должен возместить его.
— Не все так просто, уважаемый Шарифбек, — не согласился с ним Насреддин. — Сахобу нанес ущерб не босяк, как вы изволили выразиться, а бестолковое животное, не имеющее понятия о чужих и своих дворах и ремонтах заборов. Какой спрос с животного? Возможно, уважаемый Сахоб даже напугал его, и оно случайно, от страха, сделало то, что сделала.
— От страха или нет, — вскипел чайханщик, сжимая кулаки, — а моя корова померла! Кто мне возместит убытки? Знал бы наперед, что так выйдет, я бы ее до смерти забил палкой, — выпалил он.
— Так ты, о несчастный, бил ее палкой? — прищурился ходжа.
— А что мне оставалось делать, если она не хотела уходить с моего двора? — прорычал Сахоб, не обращая внимания на знаки Шарифбека заткнуться. — И это вообще никакой не суд, а насмешка!
— Ах ты, гнусный живодер! Да как только твой язык повернулся оскорбить меня, кази? — прикрикнул на него ходжа. — Не хотел по-хорошему, тогда получай: тебе надлежало всего лишь позвать соседа, чтобы он прогнал свою скотину. Ты же, вместо того, чтобы поступить таким образом, взялся избивать почем зря чужое животное — оно и отплатило тебе за побои. Так чего же ты еще хочешь? К тому же ты сам признался, что едва не извел чужое имущество, за что тебе следует возместить своему соседу ущерб в размере ста динаров.
— Ста динаров?! — охнул пораженный Сахоб. — Да вы что, с ума спятили?
— И двести динаров за двойное оскорбление кази. А если не успокоишься, то я велю всыпать тебе двадцать палок по пяткам.
— Но?..
— Также в уплату за мою работу тебе надлежит внести четверть коровьей туши — треть мне и две трети справедливейшему Шарифбеку, — ходжа обернулся к кази и склонил голову, приложив ладонь к груди.
— Справедливо, — согласился с ним Шарифбек облизнувшись. — В этом я с тобой полностью согласен.
— О Шарифбек! — воскликнул, падая на колени, Сахоб.
— Все, иди! Да не забудь принести нам с кази шашлык, слышишь? Что касается этого босяка…
— Он может идти, Шарифбек, поскольку ни в чем неповинен.
— Мда! — только и сказал на это Шарифбек, которому хотелось положить в свой карман часть назначенной Насреддином суммы. — Ты можешь идти. И ходжа, налей мне, наконец, чаю!..
Жалобщики валили без остановки целый день, и уже к вечеру ходжа изнемогал от усталости, а от всех этих глупостей, которые ему приходилось выслушивать, у него кружилась голова, но «больной» Шарифбек никак не мог остановиться. Гора мешочков с деньгами росла у его ног, и он уже давно позабыл о причине, по которой решил сделать Насреддина кази. Он едва не визжал от счастья, когда ходжа вытаскивал деньги из очередного проигравшего дело просителя, которыми сегодня оказывались исключительно люди из числа обеспеченных и даже богатых. Такого прибыльного дня у него давно не было, если вообще когда-нибудь был. Но наконец и Шарифбек пресытился, устало завозился на подложенных ему под бок мягких подушках и дал отмашку закрыть двери.
— Все, на сегодня достаточно! — сказал он усаживаясь.
Двое стражников закрыли двери перед носом очередной пары торговцев, и в комнате воцарилась тишина.
— Ты удивил меня ходжа. У тебя явные способности к работе кази.
— Рад был вам помочь, уважаемый Шарифбек, — Насреддин спустил затекшие ноги с возвышения, размял их и засобирался домой. Потуже затянув пояс халата, он наклонился и стал складывать мешочки с деньгами себе за пазуху. Шарифбек сначала онемел, глядя, как быстро убывает приличная гора денег, но потом очухался, не на шутку забеспокоившись.
— Постой, ходжа, что это ты делаешь?
— Я беру свою часть дохода. Ведь это я вершил правосудие, а не вы.
— Но не много ли ты берешь? Все-таки это я назначил тебя кази, значит, и мне причитается… э-э… часть денег.
— Разве я спорю с этим? — ходжа засунул еще один мешочек за пазуху, а остальные ногой подвинул к кази. — Вот ваша доля!
— Но здесь же меньше, чем ты взял себе! — охнул Шарифбек.
— Разве может быть иначе? Большую часть работы выполнил я, выходит, и денег я должен получить больше. Впрочем, — ходжа засунул руку за пазуху и вынул последний мешочек, — вы правы. Это вам за то, что вы устроили меня кази.
— Ох, ходжа! — Шарифбек навалился на мешочки, сграбастал их и притянул к себе. — Жадность — великий грех.
— Я тоже так считаю, почтенный кази. И поэтому пусть он лучше ляжет на меня, чем на вас, на больного человека! — с этими словами ходжа подхватил свою часть коровьей туши, которую притащил Сахоб, и направился к дверям, но у самого выхода обернулся. — Да, если вы не поправитесь, то завтра зовите меня снова. Я с удовольствием подменю вас еще раз.
— Нет, нет, спасибо тебе, Насреддин. Я уже чувствую себя гораздо лучше.
— Что ж, рад это слышать, — сказал ходжа и выскользнул на улицу.
Как только двери за ним закрылись, Шарифбек набросился на мешочки, раскрывая их по очереди и осыпая себя звонкими монетами, но в какой-то момент он застыл с очередным кошелем в руках, потом выронил его, медленно обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону.
— Ой-ё-о-о! — застонал он. — Что же я натворил? Что я натворил?
И тут его дом начал наполняться недовольными богачами, теми, которые согласились помочь ему в изобличении Насреддина в глупости, а в результате распрощались с деньгами. Пришли, конечно, не все, а самые влиятельные — остальные предпочитали не связываться с кази.