— А чем я хуже других?
— А вот меня он никогда не навещал! — гордо произнес Абдулла. — А к тебе, святому человеку, заглядывал.
— Да, но он приходил жаловаться на тебя, Абдулла!
— На меня? — вскричал базарный староста.
— Конечно. Он со слезами говорил, что это ты его пытаешься сбить с пути, а не он тебя.
Все засмеялись, а Абдулла от возмущения потерял дар речи.
— Достаточно об этом, — поднял руку Ахматбей. — А вот скажи нам, Насреддин: раз ты святой человек, то тебе, вероятно, под силу творить какие-нибудь чудеса.
— Конечно, я могу читать мысли, — ответил ему ходжа.
— О! Скажи, о чем же я сейчас думаю?
— Вы думаете: этот оборванец лжет.
— Хм-м, — Ахматбей поскреб переносицу ногтями. — Предположим. А еще что я думаю?
— Еще вы думаете: удастся ли ему выкрутиться и сегодня? А Хасан, — услыхав свое имя, мираб вздрогнул и прекратил вертеть головой, — думает, как бы побыстрее разделаться со всем этим и вернуться в свой тихий горный домик, потому что надоели вы все ему со своими глупыми придумками — Насреддин опять всех облапошит.
— Ничего я такого не думал! — выкрикнул Хасан, но ответом ему был хохот бедняков.
— Ну, ладно, — вздохнул Ахматбей. — А скажи, ходжа, куда попаду я после смерти: в рай или в ад?
— Разумеется, в ад, — пожал плечами Насреддин, которому все эти глупые вопросы уже наскучили.
— Ай-яй, ходжа! — проглотил оскорбление Ахматбей. — Ты непочтителен.
— Вы хотели услышать правду или лесть?
— Предположим. Но я принес в праздник курбан-байрам в жертву барана. А говорят, что те, кто это сделал, в день страшного суда проедут на нем в рай через адскую пропасть, по мосту тоньше волоса. Разве это неправда?
— Возможно, — не стал с ним спорить ходжа.
— Но как же в таком случае ты утверждаешь, что я не попаду в рай? Ты противоречишь сам себе.
— Никакого противоречия нет, почтенный Ахматбей. Сколько вы принесли в жертву баранов за всю жизнь?
— Э-э… — задумчиво протянул тот. — Думаю, много. А что?
— Так вот, когда все эти бараны соберутся в стадо, и вы решите переехать на них через волосяной мост, он оборвется под их весом, и вы полетите вверх тормашками прямиком в ад.
Ахматбей от возмущения надул щеки, но тут в разговор встрял Нури:
— Ходжа, а сколько ты баранов принес в жертву?
— Если честно, ни одного.
— Выходит, ты тоже не попадешь в рай?
— Отчего же? Бедные люди пересекают мост над адской пропастью на спине тех, кто при жизни измывался над ними.
— Что ты плетешь, оборванец?! — вскипел, не вытерпев, Ахматбей.
— Мулла я или не мулла?! — вскричал Насреддин так, что притихли все богачи. — Мне виднее, кто, куда и как попадет.
— Ты никакой не мулла, а языкатый самозванец! — вскочил со своего места взбешенный Абдулла.
— Разве я когда-либо утверждал, что я мулла и разве это я просил, чтобы меня сделали муллой? Этого хотели вы. Так чего вы теперь ругаетесь? — обернулся Насреддин к нему.
— Не нужен нам такой мулла! — яростно взмахнул рукой Абдулла. — Ты все утро насмехаешься над нами, говоришь всякие глупости, и даже не произнес проповеди. Мы не услышали ни одного мудрого слова.
— Когда задаешь глупые вопросы будь готов услышать глупый ответ, а мудрость услышит лишь тот, кто хочет ее услышать, — напутственно произнес ходжа. — А вот вам и проповедь. Бог спросил Мусу: «Знаешь ли ты, почему я ниспослал глупцам земные блага?» «Нет», — ответил ему Муса, и Аллах тогда сказал: «Для того чтобы мудрецам было ведомо, что земные блага обретаются вовсе не знаниями и умом». Что же касается мест в раю, то рай — это не базар, а всевышний — не базарный староста, чтобы продавать их за баранов. А богатства… Человек, уходя в мир иной, сможет забрать с собой лишь груз своих грехов и поступков, и именно о них надлежит нам думать.
Ходжа развернулся и покинул мечеть, а с ним ушли и остальные бедняки, оставив посрамленных богатеев наедине с собой.
У ворот мечети топтался слуга Шарифбека, и когда толпа бедняков рассеялась, он скользнул к Насреддину и подергал того за рукав.
— Что тебе? — обернулся к нему ходжа, старательно игнорировавший его.
— Почтеннейший Шарифбек просит ходжу к себе, — выдал тот елейным голоском.
— Просит? Это что-то новенькое. Раньше он требовал.
— Именно просит, — склонил голову слуга. — Так он изволил выразиться.
— Разве он опять болен?
— Нет, нет, кази — да прибудет над ним милость Аллаха! — совершенно здоров.
— Тогда что же?
— Это как-то касается Зариф-ако, — на этот раз снизошел до ответа слуга.
— Ну что ж, передай кази, я скоро приду к нему.
Слуга еще раз поклонился и заспешил обратно, а Насреддин, раскланявшись с последними из знакомых, зашагал торопливой походкой к дому Икрама.
— Что ему было нужно от тебя? — спросил Икрам, который стоял чуть в стороне и потому не слышал разговора ходжи со слугой кази.
— Похоже, наш справедливейший решил наложить лапу на богатства отправленного им в каменоломни Зарифа.
— Ну а ты-то здесь при чем?
— Такие дела в одиночку не делаются, Икрам. Пусть он и кази, но чтобы все было по закону, должны быть свидетели. Однако, кази жаден, и ни с кем не хочет делиться. К тому же друзей у него после моего судейства, похоже, вовсе не осталось. Вот он и решил найти лопоухого осла в моем лице.
— И ты пойдешь к нему?
— Икрам, но это самый подходящий момент дать ход дарственной Зарифа.
— Представляю лицо нашего кази, когда он узнает, что ослом-то оказался он, — усмехнулся до того молчавший Саид.
— Главное, чтобы его не хватил удар раньше, чем он даст ход этой бумаге.
— А ты уверен, что он его даст?
— Куда ж ему деваться? Но ты прав. На всякий случай собери человек десять или двадцать, пусть тоже подходят к дому кази.
— Хорошо, ходжа! — и Саида простыл и след.
Забрав из дома дарственную Зарифа, ходжа в сопровождении Икрама отправился к дому кази. Тот же в нетерпении поджидал его, стоя на пороге дома. Шарифбеку и вправду не терпелось разобраться с имуществом Зарифа. Кази чудились несметные богатства, которые вскоре станут только его. Правда, придется часть отдать этому оборванцу. Совсем маленькую часть — много ли надо Насреддину? Но это будет менее затратно, чем привлекать кого-либо из его дружков — тем придется отдать как минимум десятую часть каждому.
Шарифбек примерно знал, сколько можно поиметь на этом деле. Зариф от природы был крайне скуп, и каждую копейку откладывал. Жил он по меркам богачей довольно скромно. У него не было жены — бай считай это бесполезным расточительством, — не было шикарного дома. Держал он всего одного слугу. Скромный одноэтажный дом давно требовал ремонта, но Зарифу было жаль денег. Двор его тоже не блистал ухоженностью: чахлый яблоневый сад и виноградник — вот все, что у него росло за забором. Взглянув на все это, можно было и вправду подумать, что бай действительно так беден, как пытается это представить. Но кази-то знал: у Зарифа должно быть не менее пятидесяти, а может, и поболее тысяч динаров. И как не наложить лапу единолично на подобное богатство? «Но, — рассуждал Шарифбек, — если он разберется с наследством, оставшимся от Зарифа, самолично, без свидетелей, то наживет себе недругов и даже врагов. Не проблема найти нужный закон — проблема оказаться чистым в столь прибыльном деле». К тому же кази и так уже перессорился со всеми. Не хватало ему еще прослыть вором, обобравшим до нитки крупного бая, для чего пришлось отправить того в ссылку — ведь именно так все и решат!
Потому кази нужен был свидетель, недорогой, но надежный. И выбор пал на Насреддина. К тому же именно он так ловко изобличил этого проходимца и душегуба Зарифа, и тут никто и ничего не сможет возразить. Выходило так, будто Шарифбек на правах пострадавшей стороны становился хозяином всего, что имел этот гнусный преступник.
Когда наконец кази завидел приближающегося Насреддина, он с трудом сдержался, чтобы не побежать ему навстречу — радости Шарифбека не было предела.
— О, ходжа, наконец-то! — воскликнул Шарифбек, едва тот ступил на первую ступеньку.
— Салам алейкум, уважаемый Шарифбек! — поздоровался с ним Насреддин.
— Салам, салам. Проходи в дом, у меня к тебе очень важное дело, — поторопил ходжу кази.
— У меня к вам тоже.
— Ходжа, я уверяю тебя: мое дело гораздо важнее твоего. Но зачем ты взял с собой этого… — кази поморщился, — этого Икрама?
— Поверьте, его присутствие необходимо.
— Разве? Впрочем, неважно! Пусть подождет снаружи.
— Нет, нет, он необходим именно внутри дома.
— Да? — занервничал кази. Лишние глаза и уши ему были вовсе не нужны. — Ты настаиваешь?
— Именно, справедливейший.
— Ну, хорошо. Пусть будет, как ты просишь, — сдался Шарифбек. Вынужденная задержка раздражала его. В конце концов, чем может помешать им этот оборванец?
Когда они вошли в дом, Шарифбек тут же взобрался на возвышение и начал:
— У меня к тебе очень выгодное предложение, ходжа. Помнишь Зарифа?
— Конечно, помню.
— Так вот, я… м-м… мы! Да, именно мы с тобой, должны что-то сделать с тем, что оставил Зариф.
— Что вы имеете в виду? — наивно вскинул брови Насреддин.
— Ты не понимаешь? Его накопления, земля, дом. Это большие деньги, ходжа! Очень большие. — Сказав так, Шарифбек облизнул пересохшие губы.
— Догадываюсь, — кивнул в ответ ходжа.
— Зариф очень меня огорчил, очень. Подослал убийцу — сначала к тебе, а потом и ко мне, — снюхался с Мустафой, ай-яй! — сокрушенно покачал головой Шарифбек. — И поэтому, мне кажется, будет вполне справедливо в оплату наших с тобой страданий разделить его имущество между пострадавшими от его черных делишек. Как ты считаешь?
— Интересная мысль, — согласился, немного поразмыслив, ходжа.
— Правда? Я так рад, — поерзал на курпаче Шарифбек. — Я знал, ходжа: ты деловой человек. С тобой можно иметь дело. К тому же ты спас меня от этого треклятого разбойника. Выходит, ты мне друг! Правда? — с надеждой спросил кази.