— И что же справедливейший кази имеет мне предложить? — уточнил Насреддин, уклонившись от ответа.
— Я хочу тебе предложить двадцатую часть всего, чем владел Зариф. Мы сделаем все по закону, ни о чем не беспокойся!
— М-м. — Ходжа сделал вид, будто раздумывает над предложением, и принялся оглаживать бородку.
— Ты сомневаешься? Да, ты прав. Я бы тоже сомневался на твоем месте. Что такое двадцатая часть? Тьфу! Я дам тебе пятнадцатую часть! Нет? Десятую, десятую часть! Ходжа, имей совесть — все-таки это я едва не отправился на тот свет от руки этой собаки Юсуфа, или как там его.
— Да, но если вы помните, то я тоже по чистой случайности избежал подобной участи.
Шарифбек нахмурил лоб и прекратил крутить четки. Ему этот разговор совсем не нравился.
— Сколько же ты хочешь получить, в таком случае? — спросил он, недовольно пожевав губами. — Не половину же, в самом деле!
— Конечно, нет.
— Уф-ф, ходжа! — выдохнул Шарифбек с непередаваемым облегчением. — Не пугай меня так больше, ладно? Так сколько же ты требуешь?
— Все, — тихо произнес ходжа, но это слово донеслось до слуха судьи раскатом грома.
— Все?! Ты в своем уме? — побледнел кази, почувствовав сильное головокружение.
— Конечно, я в своем уме. И вот тому доказательство, — ходжа достал из-под халата свиток и передал его обомлевшему кази.
— Что это такое? — уже совершенно ничего не понимая, пролепетал пораженный Шарифбек.
— Это дарственная на мое имя, написанная рукой Зарифа.
— Какая еще дарственная?
— На все имущество. Да вы прочтите, там все сказано.
Шарифбек долго смотрел на ходжу невидящим взором, потом развернул мелко дрожащими руками бумагу и, шевеля губами, прочел ее.
— Этого не может быть! Это подделка! — лицо его налилось кровью, кази задыхался от негодования. — Признавайся, негодный старик, где ты ее взял?!
— Вы зря меня оскорбляете. Эта бумага была составлена лично Зарифом, заверена им и еще двумя свидетелями, один из которых присутствует здесь, — ходжа указал на Икрама, — а другой скоро подойдет.
— Но это невозможно! — Кази все еще никак не мог прийти в себя от свалившегося на него потрясения. — Когда… — сглотнул он. — Когда же Зариф успел ее составить?
— Вчера, после того как вы его осудили. Он позвал меня и сказал следующее: «Будь проклят кази Шарифбек! Я не дам ему завладеть моим имуществом и лучше раздам его нищим». Это его слова. А после он потребовал бумагу и чернила и написал дарственную. Так что, уважаемый Шарифбек, давайте уже перейдем от слов к делу и начнем раздел имущества.
Шарифбек откинулся на стену позади себя, чтобы не упасть — ему и вовсе стало худо.
— Но тут сказано, что его дом отходит тебе, свои земли он отдает тем, кто на них работает, а все остальное имущество подлежит продаже, а после должно быть поровну роздано беднякам.
— Что же вас смущает, почтенный кази? Или вы отказываетесь исполнить волю дарителя?
Шарифбек судорожно соображал, как поступить, но в этот момент в двери дома вбежал Саид и, поклонившись кази, обратился к Насреддину.
— Народ пришел, ходжа.
— Видите, Шарифбек, народ требует причитающееся ему.
— Требует?! — вскричал в гневе Шарифбек. — Ну, хорошо, будь по-твоему! Мы поступим так, как указано в этой паршивой бумаге. Но знай: ты обязан внести четверть той суммы, что указано в завещании, — со злорадством уставился кази ходже в лицо. — Так полагается по закону!
— Мудрейший Шарифбек ошибается, — покачал головой ходжа. — Во-первых, Зариф еще жив. А во-вторых, это вовсе не завещание, а дарственная.
— Ну и что же? Оформление дарственной тоже стоит денег! Или ты думал, я буду работать бесплатно?
— Нет, я честный человек, и потому готов оплатить причитающееся вам.
— Ты готов и не откажешься потом от своих слов? — прищурил левый глаз кази.
— Не откажусь.
— Так и быть! — кази спешно, но со знанием дела произвел необходимое, придав бумаге силу, и помахал ею.
— Плати четверть!
— Четверть? Вы ошиблись, о кази.
— Никакой ошибки нет! Сумма слишком велика, и потому оформление ее требует внесения соответствующей случаю оплаты.
— Ай-яй-яй, кази. Я понимаю, что радость за бедняков затмила ваш разум, и вы позабыли истинные расценки, но этой беде очень просто помочь. Саид, подай-ка мне во-он ту черную книгу.
— Что ты себе позволяешь?! — вскричал кази, но не успел он двинуться с места, как Саид уже передал книгу ходже. — Это моя книга, мой дом. Это я кази!
— Не утруждайте себя, о мудрый кази, — остановил его ходжа, листая книгу. — Мы сами посмотрим. Итак, при оформлении дарственной, кази надлежит взять: если сумма невелика — медную монету; если велика — динар.
Ходжа закрыл книгу, вернул ее Саиду, а сам порылся в кармане и извлек один динар. Повертев его в пальцах перед носом Шарифбека, он сунул динар ему в ладонь и вытянул из другой свою дарственную.
— Вот, получите! Это ваше вознаграждение, справедливейший кази. Благодарю, и всего вам хорошего.
Ошарашенный кази долго смотрел на динар, потом как-то весь обмяк. Монета выпала из его ладони и, гремя, покатилась по полу, замерев у ног Саида, но тот даже не наклонился, чтобы поднять ее. В следующий миг кази сорвался с места и на четвереньках бросился к ходже.
— Отдай мои деньги, укушу!
Ходжа едва успел увернуться, как крепкие зубы кази клацнули возле его ноги. Кази развернулся и, продолжая стоять на карачках, обвел собравшихся в его доме людей недобрым взглядом.
— Покусаю, всех покусаю! — предупредил он.
— Совсем озверел, шакал паршивый, — покачал головой Икрам.
— Сам шакал! — огрызнулся на него кази. — Я пес! Покусаю.
— Да-а, — только и сказал ходжа. — Был у вас судья хитрой лисой, а стал бешеной собакой. Идемте, друзья, пока он не исполнил того, что обещает.
Ходжа быстро вытолкал всех за двери и закрыл их, просунув в железные ручки, сделанные в виде широких колец, прислоненные к стене грабли. Шарифбек скребся в двери с той стороны, скулил, створки ходили ходуном, но выбраться кази не мог.
А когда люди отошли от дома, из его окон вдруг раздался душераздирающий визг и крики слуги:
— Ай, почтеннейший Шарифбек, вы что, с ума спятили?! Это же я, ваш слуга!
— Укушу!
— Но за что, что я такого сделал? Ай! Ах ты так! Ну, держись проклятая собака! Ой! Помогите-е!!!
Слуга вывалился в распахнутое окно и задал деру, петляя меж кустов, и в доме все стихло. В двери больше никто не ломился.
— Вот что делают деньги с человеком, — назидательно произнес ходжа, и все с ним согласились. Да и трудно было с этим не согласиться, особенно когда все видишь собственными глазами.
Весть о том, что кази тронулся умом, а все, что имел бай Зариф, ходжа разделил меж бедняков, быстро распространилась по селению. Перепуганные богачи притихли. Да и было отчего: отколоченный мулла изгнан с позором, Зариф долбит в горах камень, а кази сошел с ума. Никому не хотелось стать следующим.
Между тем раздел имущества Зарифа был завершен, на что понадобилось ни много ни мало три дня. И так много оказалось в селении бедняков, что на каждого пришлось всего по жалких десяти монет, но и это для всех было огромной радостью. Особенно радовались дехкане, которые наконец избавились из-под гнета жадного бая — теперь поля принадлежали им, и не нужно было за них никому платить и ни на кого батрачить.
Однако, радовались не все — Саид был печален и не находил от волнения себе места: труппа канатоходцев вот-вот должна была покинуть их селение, и Саид не знал, как ему поступить. Волновалась и девушка, которой, невзирая на мнение отца, молодой человек пришелся по душе — мягкий и добрый, он вошел в ее жизнь внезапно и запал в сердце, не желая его покидать. Они встречались тайком, в укромных местах, чтобы ненароком не прознал отец. В этот раз они встретились в саду друга ходжи, который очень доброжелательно относился к Саиду — тот частенько помогал ухаживать ему за садом.
— О Саид, мы слишком часто видимся с тобой. Боюсь, отец уже подозревает что-то, — Гульнора прильнула к молодому человеку.
Тот нежно приобнял ее за плечо, и прижал к себе.
— Не догадается, — однако особой уверенности в голосе Саида не слышалось.
— Он не понимает, зачем мне в день по несколько раз ходить по лавкам смотреть товары, которые мы не можем позволить себе купить. А если он проследил за нами и вот-вот будет здесь?
— Не бойся, хозяин этого сада обязательно предупредит нас, если что-нибудь пойдет не так — он мой друг и к тому же большой друг ходжи, — Саид протянул руку к ветке и сорвал спелое яблоко. — На, поешь, лучше. Оно сладкое.
— Саид, но это неудобно, — Гульнора отстранила руку Саида с протянутым ей спелым плодом. — Нужно было сначала спросить хозяина.
— Разве от одного яблока убудет? Тем более, Ибрагим сам всех угощает яблоками — ему не жаль. Посмотри, как их много уродилось в этом году! — Саид повел рукой. Гульнора проследила взглядом за ней.
Сад был не очень велик, но ухожен и красив. Деревьев было так много, что вдали они сливались своими белеными стволами в сплошную стену, за которой даже не был виден забор. Упругие ветви деревьев сгибались под тяжестью крупных, налитых соком яблок. Гульнора перевела взгляд на крону дерева, под которым стояли они с Саидом. Сквозь листву, едва колышимую слабым ветерком, проникали яркие лучи солнца, скача солнечными зайчиками по лицу девушки. Гульнора прищурилась, смешно наморщив носик, и улыбнулась.
— Ты чего? — спросил Саид.
— Да так. Люблю смотреть сквозь листву на небо, особенно когда по нему плывут легкие облачка. Если долго смотреть, начинает казаться, что листья покрываются белым серебристым пухом.
— Глупости все это, — отмахнулся Саид. — Держи яблоко.
— Ничего не глупости.
Гульнора повертела в руке яблоко, примериваясь, откуда лучше откусить, потом осторожно надкусила нежную тонкую шкурку белоснежными зубами. Яблочный сок брызнул, оставшись на нежных губах девушки жемчужными каплями. Как хотелось Саиду ощутить их вкус и нежное тепло. Неужели им никогда не суждено быть вместе…