Я еще надеялась, что все это несерьезно. Однако он тут же провозгласил:
— Сегодня же расправлюсь со Жнейцером!
— Почему именно с ним? — спросила я.
— Надо же с кого-то начинать…
— И что ты собираешься… с ним сделать?
— Я ждал этого вопроса, — довольно произнес Герман. — Ответ на него был подсказан мне самим жнейцеровским фильмом.
— То есть?
— Помнишь, о чем там идет речь — на судебном заседании? Героиню обвиняют в отравлении, так? Вот тебе и ответ.
— Ты отравишь Жнейцера, — догадалась я.
— Именно! — обрадованно подтвердил Герман.
— И чем же?
— Крысиным ядом. Подмешаю ему в коньяк, как сделала та же Катюша Маслова, и дело в шляпе.
— А вдруг тебе это не сойдет с рук? — сделала я последнюю попытку образумить его.
— Еще как сойдет, — отвечал Герман, уже надевая шляпу.
Я схватила его за рукав:
— Нет, я тебя не пущу… Это безумие…
Герман аккуратно освободил свой рукав из моих пальцев.
— Дорогая, успокойся. Помяни мое слово, все будет хорошо.
— Ты сумасшедший, — прошептала я.
— Напротив, я так здоров, что даже сам удивляюсь, — невозмутимо парировал Герман.
— Если кто-нибудь узнает, то… то…
— Поскольку ни ты, ни я никому не скажем, никто и не узнает! — воскликнул Герман и быстро вышел за дверь, чтобы я не успела возразить ему снова.
5
Всего через пару часов он уже вернулся обратно. Я понадеялась было, что он передумал или у него ничего не получилось, но Герман с порога развеял подобные надежды.
— Жнейцеру — каюк! — почти прокричал он, после чего чуть не запрыгал по квартире от радости.
— Тс-с, — зашептала я, — подумай о соседях…
— На соседей мне в высшей степени плевать, — заявил Герман, — равно как отныне и на Жнейцера. Ибо до покойников мне тоже дела нет, пусть они и бывшие конкуренты… Кстати, недурная поговорка получается, — возликовал он. — «Хороший конкурент — бывший конкурент». А? Каково?
— Герман, успокойся, — взмолилась я. — Ты что, действительно это сделал? Действительно?
— Я, как ты знаешь, слов на ветер не бросаю, — самодовольно отозвался он.
— Да как же тебе это удалось?
— А чему тут удивляться? Пришел, увидел, победил — вот и вся недолга.
— Вернее сказать, пришел, подсыпал яду, заставил выпить… — поправила я.
— Никто никого не принуждал, — покачал головой Герман. — Я против таких мер. Все прошло добровольно, очень мило, по-дружески…
— Жнейцер добровольно согласился принять яд?!
— Милая, ну не надо… — протянул Герман. — Ты все прекрасно понимаешь. Жнейцер оказался человечком, крайне падким на коньяк. Вот ему и урок: не пей, Мойшенька, покойничком станешь…
Я лихорадочно соображала:
— Так… так… Тебя кто-нибудь видел?
— Только сам Мойша, — сказал Герман.
— Ты уверен?
— Он был дома один.
— А соседи?
— Да не было никого! Успокойся, май дарлинг. Все олл райт.
— А отпечатки?! — спохватилась я. — Ты их там не оставил?
Герман посмотрел на меня со снисходительной усмешкой, как на ребенка:
— Если бы я стал разливать коньяк в перчатках, даже такой лопух, как бывший Мойшенька, обо всем бы догадался.
— Понятно, — заключила я. — Стало быть, в его квартире полным-полно твоих отпечатков…
— Да кто их будет проверять? — поморщился Герман. — Ясно же как день: Мойшуся отравился. Покончил с собой.
— С чего бы это? — возразила я. — У него только что вышел успешный фильм. Зачем ему самоубийство? Кто в это поверит?
— А вот мне, — парировал Герман, — куда сложнее поверить в то, что можно добровольно взяться за экранизацию такой муры, как «Воскресение». Однако же это факт…
Я тем временем схватилась за голову:
— Я так и знала… так и знала… И зачем я только с тобой связалась?
— Полагаю, ты связалась со мной по любви, — улыбнулся Герман. — Вернее, не полагаю, а уповаю…
— А я уповаю, что тебя не разоблачат, — посмотрела я на него со слезами на глазах. — Но, кажется, надежды мало…
— Может, поспорим? — запальчиво воскликнул Герман. — Ставлю сто рублей новыми, что никто меня не разоблачит!
— Тебе бы все шутить… — Я не договорила и закрыла руками лицо.
Герман не переносит, когда я плачу. Вот и сейчас он сжал меня в объятиях и зашептал мне на ухо:
— Дорогая, да поверь же: все в порядке. Ну, даже если найдут там мои отпечатки… У Жнейцера там миллион отпечатков — самых разных. У него дома пол-Москвы побывало… Да и не будут там никакие отпечатки снимать! Все удовольствуются версией о самоубийстве, вот увидишь…
Я и в самом деле слегка успокоилась.
— Очень бы хотелось… — прижалась я лицом к его щеке. — Очень бы хотелось, чтоб я оказалась тебе должна сто рублей новыми…
6
С недавних пор в моей жизни появился человек, от которого у меня нет секретов. Раньше таким человеком был Герман. Но теперь у меня есть от него один-единственный секрет… А именно тот, что я общаюсь с Виктором.
Виктор — коллега Германа. Такой же неудачливый мосфильмовский режиссер. С Германом они, однако, всегда порознь. Даже ни разу ни одним словом друг с другом не перекинулись, как уверяет Виктор…
Познакомились мы так. Когда я заканчивала сниматься в последнем фильме Германа, то неснятых сцен с моим участием в картине уже почти не оставалось. Я, как обычно, с утра вместе с Германом приходила в павильон, но теперь мне по большей части приходилось дожидаться, пока он закончит работу. Вот я и слонялась по студии — то в буфет зайду, то еще куда-нибудь…
В буфете-то Виктор впервые в жизни со мной и заговорил.
— Можно? — неуверенно спросил он, когда я задумчиво сидела над своими сосисками.
Я подняла глаза и невольно улыбнулась. Виктор очень к себе располагает. Я и раньше всегда обращала на него внимание, когда он встречался мне на студии…
— Пожалуйста, садитесь, — ответила я.
— Спасибо, — произнес он и сел напротив меня, аккуратно поставив около себя стакан с чаем. — Вы знаете, а я ваш поклонник, — тотчас одарил он меня первым комплиментом. Вскоре этими комплиментами он станет меня буквально осыпать…
Но после этого, первого, я растерялась.
— Поклонник? — переспросила я. — В каком смысле?
— В обыкновенном, — пожал плечами Виктор. — Зрительском. Вы очень красивая и талантливая актриса.
— Благодарю, — кивнула я. Однако не удержалась и заметила ему: — Слово «красивая» вы поставили на первое место. А мне как актрисе хотелось бы, чтобы прежде всего оценивали мой талант…
— Не думаю, — улыбнулся Виктор. — Уверен, любой актрисе гораздо приятнее считаться сначала красивой женщиной, а уж потом талантливой, профессиональной и так далее.
— Что ж, возможно, вы и правы, — миролюбиво сказала я.
— Впрочем, если говорить о таланте, — продолжил Виктор, — то он у вас таков, что может поспорить только с вашей же красотой.
— И снова благодарю, — еще раз кивнула я.
— Не сомневаюсь, что ваш талант наконец раскроется на экране в такой картине, которая будет вам под стать… Пока еще таких, насколько я знаю, не было, — с сожалением добавил он.
— А где вы меня видели?
— В фильме этого… как его… — поморщился Виктор. — Баронова, что ли?
— Графова, — подсказала я. — Но, по-моему, эта картина была мне как раз очень даже под стать…
Виктор не стал спорить и слегка сменил тему:
— Знаете, когда я вас впервые увидел на экране, то сразу навел справки: что за актриса, где играла… И с удивлением обнаружил, что у вас только одна главная роль… А все остальные — совсем мелкие эпизоды…
— Однако сейчас, — с гордостью сказала я, — я как раз заканчиваю сниматься в своей второй главной роли. Этот фильм вновь ставит Герман Графов.
— А у меня вы бы хотели сняться? — вдруг быстро спросил Виктор.
Я почему-то замялась:
— Ну… возможно… Смотря какой сценарий…
— Вам я осмелюсь предложить самый лучший сценарий, — заверил Виктор. — Я давно бы обратился к вам с просьбой… нет, с мольбой сниматься у меня, если бы только у меня был сценарий, достойный вас…
7
Я снова поблагодарила Виктора и пошла назад, к Герману.
Однако на следующий день я намеренно отправилась в буфет с надеждой, что Виктор тоже там будет. При этом мне не хотелось признаваться даже самой себе в том, что я хочу опять его увидеть…
В буфете я, как всегда, взяла привычные сосиски с пюре. Не спеша поела. Виктора поблизости не наблюдалось.
«Ну вот и славно», — сказала я себе. Я даже испытала какое-то облегчение. Но как только я собралась уходить, Виктор вошел в буфет и тотчас встретился со мной взглядом.
Через две секунды он уже сидел напротив меня.
— Я знал, что я вас здесь застану, — заверил он.
— Это вышло случайно, — сказала я.
— А я вот верю в судьбу, — улыбнулся Виктор.
— Серьезно? — не поверила я.
— Серьезно, — подтвердил он. — Быть может, вы — моя судьба.
Я нахмурилась:
— Не говорите так. У меня есть любимый человек.
— В данный момент есть, — согласился Виктор. Как видно, он знал о нас с Германом.
— И в данный момент, и в любой другой момент, — сочла нужным заметить я. — Я однолюбка.
— Это делает вам честь, — сказал Виктор. — Но кто может поручиться, что ваш избранник — такой же однолюб?
— Я могу поручиться, — твердо произнесла я. — И не надо больше об этом.
Виктор цокнул языком:
— Если вы говорите «не надо», значит, вы не так уж уверены в этой вашей любви…
— Уж поверьте, — сказала я, — как раз в этом я уверена больше, чем в чем-либо другом. Но это не значит, что я хочу обсуждать такие вещи с теми, кто подвергает их сомнению…
Виктор поднял обе руки:
— Убедили. Я больше не посмею подвергать ваши чувства сомнению.
— Так-то лучше, — одобрила я.
— Но я вам все же нравлюсь? — спросил Виктор.
— Нравитесь, — не стала скрывать я.
— И как это понимать, — вскинул он брови, — если у вас такая любовь?