А в кабаке, в котором мы так уютно расположились в этот час, не было ни души. Хозяин и деваха лет тридцати, прислуживавшая при столе и недовольно воротившая нос (ели и пили мы, разумеется, за счет заведения), не в счёт. Наши "добровольные" помощники из числа стражников, как помнится, были временно отпущены, с наказом явиться по первому зову. Немножко покушавши ясноградского вина, я было захотел ломануться с "ответным визитом" к местному магистрату, но был вовремя остановлен отцом Клементием, верно заметившим, "что теперь никого из магистров ни то что ночью, но и днем с огнем не сыщешь.И следует не торопясь все обдумать, прежде чем диктат свой в городе устанавливать. А обдумывать это дело лучше в хорошей корчме за скромной едой и питием умеренным". Я не смог с ним не согласиться, так как еще с детства знаю, что утро вечера мудренее. Хотя, что не говори, а в том, чтобы побродить по городу, пламенным мечом разгоняя тьму и местных "аристократов" ,тоже есть своя волнующая сердце и потешающая русскую душу прелесть. Как бы то ни было, но в третьем часу ночи мы по-прежнему сидели в самом роскошном кабаке города и "скромно откушивали". Рассказ отца Иннокентия изобиловал образными сравнениями и метафорами, шёл, что называется, от души и слушать его было одно наслаждение. В целом, дело обстояло примерно так: почти сразу после нашего ухода местные старожилы, неизбалованные телевидением и прочими развлекательными шоу, стали требовать показательной казни заезжего еретика (доходя до этого места, Иннокентий плевался, исходя праведным гневом, как это ЕГО, истинного поборника веры, могут посчитать за богоотступника). Манифестации скучающих бездельников день ото дня становились многочисленнее, и местному магистрату во главе с "преподобным" магистром Илларионом (к своей чести настаивавшем на выполнении договора) пришлось уступить. Было решено отца Иннокентия казни предать, меч да буде тот принесен отобрать, а "еретиков прочих на крестах распяти".
Нашему спутнику еще повезло. Несмотря на то, что городишко был маленький, местная бюрократия имела столетние традиции, что сильно отсрочило начало действа. Почему? Во-первых, адвокаты (хотя финал всех процедур был известен) долго собирали материалы на упорно отрицающего свою вину священника. Во-вторых, писцы записывали и переписывали жизнеописание приговоренного, дабы у потомков не могло возникнуть и тени сомнения в виновности оного. В-третьих, делопроизводители (читай палачи) требовали точного соблюдения ритуала, как то: времени суток начала казни, качества и количества используемых пут, размеры крестов и сорт древесины. Естественно для отца Иннокентия, быстро смекнувшего, что к чему, не составило большого труда день ото дня оттягивать казнь и добиваться наилучших условий. Хотя, по словам, "святого мученика" делать это было далеко не просто. Глаза отца Иннокентия выкатывались из орбит, когда он повествовал о том, каких трудов ему стоили знания о самых редких деревьях. Но каково же было его удивление, когда оказалось, что самой редкой и ценимой здесь породой является обыкновенная осина, и что растет она аж у самых Андалузских гор (а это, по меньшей мере, верст семьдесят с гаком), вот туда и отправились подводы с добытчиками. В общем, отец Иннокентий тянул волынку как мог. Но сколько веревочке не виться, казнь назначили на вечер, "чтоб смерть от солнца палящего не принесла казнимому слишком быстрого избавления". Но даже при этом наш спутник остался верен себе и сумел выторговать ночь одинокого тихого спокойствия, "чтоб проститься со звездами хладными да помолиться за упокой души в одиночестве". Правда, мне мыслится, что отец Иннокентий "ночью хладной" просто-напросто намеревался смыться, недаром всё то время, пока мы шли к харчевне, вокруг нас вертелся какой-то мужичок и всё норовил с помощью знаков объясниться со спасенным "еретиком". Что уж ему наобещал наш преподобный и как собирался осуществить свой побег доподлинно неизвестно, как я уже говорил однажды, по другому поводу, "тайна сия велика есть".
Когда закрома гостеприимной харчевни значительно опустели, а желудки, наоборот, наполнились приятной тяжестью ,и восток уже загорелся во всю, явив нам верхний край солнца, что ,багрово мигая, выполз из-за земной тверди, наш диспут по поводу нового "мирового" устройства в отдельно взятом городке, наконец, подошел к концу. Доблестные богословы сдались, не в силах опровергнуть мои аргументы, а если честно, то просто уснули, устав от изрядно выпитого. Я остался в одиночестве. Даже меч, будто ещё с вечера нажравшийся бражки и до полночи оравший похабные песни, тихо храпел в углу. Мне ничто не мешало выпить еще сто грамм и идти к людям претворять свою теорию "строительства коммунистическо - демократического общества в отдельно взятом городе" в практику. Предложение отца Иннокентия о создании здесь "Христианского государства по канонам и уложениям монастырским" я отмел начисто. (Чем обычно заканчиваются богословские диспуты в масштабах государств- мы знаем, проходили).
Итак, раз святые отцы были не в состоянии стояния, то пришлось брать бразды правления в свои не совсем трезвые руки.
Собрать "кворум" удалось только к полудню. Местные мужичонки никак не хотели являться пред наши очи "светлыя". Думали ,что после всего хорошего разговор у нас к ним может быть лишь один: через плаху. Вот и прятались по подвалам и конюшням. Пришлось пригрозить ,что ежели не явятся: пожжем, попалим град, а горожан предадим казни "лютой, не виданной". Вот народ под стоны и пьяные песни и начал стекаться к площади. Под конец приволокли и магистров. Мне, как самому продвинутому, было поручено (мной) вести "протокол собрания". Я вышел на "трибуну", высоко поднял руку, призывая к молчанию, и придал лицу как можно более благостное выражение (все-таки в этот момент я как- никак творил историю).
-Граждане и гражданки славного города Трехмухинска! - толпа настороженно замерла. - Свершилось! Сбылось не единожды предсказанное и столь долгожданное явление трех пилигримов, о котором так давно слагали песни ваши менестрели и кричали ваши летописи! - тут я зыркнул глазами в сторону главы магистрата, как и все недоуменно таращившего на меня свои зенки, и тот, быстро поняв, что к чему (а малый, как вы помните, он был сообразительный), согласно закивал головой. - Я не думаю, что случившееся с нами в вашем городе было случайностью, - при этих словах Трехмухинцы повалились в колени и запричитали. Я повысил голос, стараясь перекричать толпу. - Вы поступили мудро, подвергнув нас суровому испытанию, - мой голос, наконец, обрел уверенную твердость. Я входил во вкус, - только успешно пройдя которое мы доказали, что Мы есть те кто есть Мы. Встаньте с колен и возрадуйтесь!
При этих словах толпа восторженно загудела, но я еще не закончил.
-С сего дня мы берем власть в свои руки. Мы будем править справедливо, - но помня, что самый короткий путь к демократии лежит через диктатуру добавил, - но жестко. - Толпа немного приутихла и, судорожно дернувшись, выпихнула поперед себя маленького оборванного мужичонку в коротком зипунишке и валенках с протертыми сталинками, из которых торчали давно не мытые пятки.
-Я тут вот представитель от народа, так сказать, - промямлил мужичонка, пытаясь задом отыскать щелку в толпе и юркнуть обратно, но народ стоял плотно, в монолитном, едином строю, как стена.
-И чего хочет народ? - в моём голосе появилась величественная мягкость.
-Да вот, интересуемся, - мужичок поскреб макушонку и вытер рукавом обильно выступивший на лбу пот, - как жа теперь с зрелищами-то? Казнить будем кого, али как?
-Нет, казнить до особого разрешения теперь не будем.
-Да эт как жа, разве можа без казней? Да не по-людски это, - раздался со всех сторон недовольный ропот. Пришлось нахмурить брови и рявкнуть как можно громче.
- Баста! Казней не будет! Теперь будем только карать. Жестко, быстро, но в рамках революционной законности. А начать можем с недовольных, есть такие? -Тишина.
-Ну, ежели в рамках, то, значится, можно и без казней, - мужичонка виновато развел руками и снова попытался юркнуть в глубину толпы, но дурных не было, - а шо, и даже в праздники ни-ни? Даже на Первоапостольский и урожайный?
-Кажется, кому-то надо прочистить уши медной проволокой, - народ возбужденно загудел. - Я накладываю вето на проведение казней в вашем Трехмухинске. - Ой, чует моё сердце, зря я это сказал, в смысле про вето.
-Значит -таки вешать будем?! - с неподдельной радостью на лице уточнил стоящий перед толпой "камикадзе", - на медной проволоке? Через уши? Мудрёно...
-Не-е-ет! - чувствую, тяжко мне придется. Уж не поспешил ли я со своей диктатурой? Если их не образумить, то скоро сами на эшафот станут бросаться. - И завтра же к утру, нет, сегодня к вечеру, всё здесь к чертовой матери разобрать, кресты и виселицы сжечь, топоры переплавить, цепи продать на сувениры.
-Значит нельзя-с... А может, маленькую такую, малюсенькую виселечку оставить, на всякий случай?!
Моё терпение лопнуло, я ткнул в мужичонку пальцем:
-Стража! - стоявшие подле меня вчерашние "гвардейцы" - стражники подобострастно вытянулись. - Схватить юродивого и колесовать через расстрел хлопушками из противотанкового ружья!
Мужичонка, посерев лицом, метнулся вдоль толпы, но стражи оказались проворнее. Зажав с двух сторон ,они подхватили его под белы рученьки и потащили к эшафоту. Несчастный пару раз дернулся и, мученически закатив глаза, взвыл на всю площадь:
-Помилуйте!
Я жестом приказал остановиться. По толпе пробежал вздох разочарования.
-Казнь временно отменяется и заменяется принудительными работами по демонтажу сих сооружений, - я указал на эшафоты. - К вечерней трапезе я жду выборных от сословий и.., - я сделал драматическую паузу, - попрошу не опаздывать. Магистрат тоже должен прислать своего представителя. Со стороны бывших хозяев города послышались ропот, тут же смолкший под грозным взглядом входящего в роль "гвардейца". - Всё, концерт окончен. - Я повернулся и в раскачку двинулся в направлении столь гостеприимного трактира. Отойдя с полсотни шагов, я незаметно оглянулся и искоса огля