Все более пронзительным становился взгляд Махно. Он и сам уже искренне поверил в то, что такая встреча произошла, и как бы заново переживал ее.
– А на крыльце, когда прощались, обнял он меня и сказал… – Нестор потупил голову, как бы не решаясь передать последние слова вождя. Вздохнул: – Даже неудобно пересказывать, но Петро Лексеич сказал на прощание: «Берегите себя, потому шо таких, как вы, людей мало. Вождем угнетенных станете!»
Он покачал головой, как бы не веря в эту оценку, и присел на лавку. Задумался. В наступившей тишине все смотрели теперь уже не на портрет Кропоткина, а на Нестора, на глазах которого еле заметно сверкнула слеза.
– Так что прикажете делать? – наконец спросил прапорщик Семёнов-Турский. Он, хоть и бывший офицер, был из «простых» интеллигентов. Военному делу обучен хорошо, а вот насчет политики – «не письменный».
Махно не сразу пришел в себя. Трудно было ему после воспоминаний о встрече с Кропоткиным перевести разговор в русло будничных дел.
– Организуем отряд. Большой. Може, в сотню, може, в тысячу человек, – мечтательно сказал он. – Но при командире будет только ядро. Остальни – тихо, до сигнала, сидят по своим хатам. По сигналу все собираемся. Бой! И расходимся!.. По селам пустим слух, что люди тут видали Махна. И там. И там… Пусть гоняются. Селяне будут держать для нас свежих коней. За все отблагодарим. Но главное: нам нужна форма. Офицерска, гетьманской варты, рядовых. Всякая… Скоро они нагонят в наш уезд этой варты – искать нас. А мы меж нимы, как щука меж водорослямы. – Его рука изобразила этот извилистый и быстрый путь. – Какие будут предложения?
– Вдарить по варте и снять з ных форму! – сказал Марко Левадный.
– Вдарим, но немного попозже. Потому шо нема у нас сейчас ни сил, ни оружия для настоящого боя, в лоб.
– У пана Резника четыре сына в офицерах гетьманской варты. На ночь приезжають додому. У их дома циеи одежи, як навозу! И охрана там – гетьманци, – сказал худой, как держак лопаты, селянин. – Тут недалечко. Верст сорок. В Осокорах…
– О! – обрадовался Нестор. – И панов пощекочем, и формой розживемся. Только ж операцию надо хорошенько продумать. Она должна быть с заковыкою. Хитрая…
По пыльной дороге ехал свадебный поезд. Гости, видимо, уже порядком подвыпившие, горланили песни. Здесь и Сашко Лепетченко, и Марко Левадный, и Григорий, и бывшие вояки Московского полка…
«Невеста» – Юрко Черниговский – был в нарядной юбке-плахте и в такой же цветастой кофте, на которую набросили белую кисею. Весь нарумяненный, с наведенными угольком бровями, усыпанный всякими травами и степными цветами, он сидел в тачанке в окружении дружков и «бояр». Через плечо у каждого – вышиванные рушники, в петлицах пиджаков свежие степные тюльпаны. Были в свадебном поезде и женщины, тоже наряженные, нарумяненные.
Пыль, гомон, гармошка, песни, смех….
В одной из бричек, которой правил бывший конюх пана Данилевского Степан, сидел Махно. Его тоже с трудом можно было узнать. В глубоко нахлобученной барашковой шапке, с козлиной бородой, с белыми бровями он казался совсем древним.
Нестор, который любил при случае блеснуть артистическими способностями и умением перевоплощаться, был, кажется, искренне рад веселью, словно настоящей свадьбе. На время он даже забыл, что последует за радостным оживлением.
Рядом с Нестором сидел Лашкевич, без портфеля. В руках он держал, по-видимому, икону: из-под рушников выглядывала только часть бороды и один глаз святого. Махно раздвинул рушники. С «иконы» на него глянуло лицо Кропоткина.
– У Трохима позычив, – объяснил Лашкевич.
– Молодец, – похвалил «булгахтера» Нестор. – Какая ж свадьба без иконы!
В небольшом хуторке, близ клуни расположился конный разъезд гетманской варты, подкрепленный полудюжиной австрийских «синих» гусар с карабинами и пулеметом в повозке. Гусары были очень красивы в своих доломанах с золотыми шнурами.
– Стий! – Немолодой усатый гетманский хорунжий с недовольством оглядел поезд.
Смолкла гармошка, оборвалась дробь бубна. Гусары потянулись к саблям.
«Невеста» незаметно полезла рукой под складки юбки, извлекла и поближе перепрятала револьвер.
Хорунжий отыскал взглядом самого старого и трезвого среди свадебных гостей – Махно. Подошел. Нестор отметил обновленную форму офицера гетманской армии, фуражку с незнакомой кокардой.
– Шо вы так не во время свадьбу справляете, диду! Серед лета! У нас, украинцев, принято осенью свадьбы справлять. А зараз же сама горяча работа в степу!
– Так девка наша… тое самое… хиба не понятно? – Голос Нестора прозвучал хрипло, по-старчески.
Офицер понимающе усмехнулся. Подкручивая ус, поглядел на «невесту».
– Ну и молодежь пишла! – укоризненно сказал он. – В церкву не ходять, старших не слухають! Не то шо в наше время!
– И не кажить, пан офицер!
Нестор никак не мог определить звание офицера. Все было по-другому, и его хлопцам предстояло еще это выучить. Вот на узеньких зеленых погонах один ромбик. Кто этот офицер по званию? Вроде бы прапорщик… или… Нет, надо знать точно!
Одна из молодиц подошла к офицеру с подносом и чаркой:
– Выпейте, ваше благородие, за щастя молодых!
Тот выпил. Махно выставил перед ним «икону»:
– Целуйте икону, пан офицер! Свадьба – боже дело!
– Шо за святый?
– Не угадуете?.. Мыкола-Мерликийськый, спаситель на водах.
– Добрый святый! – Офицер приложился губами к бороде Кропоткина, сняв фуражку.
Надо было бы побыстрее уезжать. Но торопиться нельзя. Свадьба на Украине – дело неспешное. Каждого встреченного по дороге следует приветить, угостить. Свадебный поезд расписания не знает. А иной раз попадаются такие гости, что и пригласить требуется, чтоб, не дай Бог, не обиделись, не сглазили, не наслали на молодых порчу.
Вновь забили в бубен, растянули гармошку, запели «весильную»: «Ой ходыла та Маруся по крутий гори, побачила селезня на тыхий води…»
Оживился хутор. Всюду за заборами возникли, как круги подсолнечников, лица любопытствующих. Офицер вспомнил о своих обязанностях. Достал из сумки пачку листочков, несколько штук отдал Нестору:
– Визьмить! Роздайте десь там, по дороги. Хай люди почитают!
Махно внимательно рассмотрел листок, где текст был на русском и украинском. Здесь же был и портрет, довольно плохо отпечатанный. Присмотревшись, Нестор узнал себя, только молодого, времен еще Александровской тюрьмы.
– «Имеються сведения, что в нашем уезде объявился опасный преступник и убийца, каторжник Нестор Махно…»
Та-ак, стало быть, кто-то уже узнал и донес!
Нестор стал читать дальше:
– «…Приметы: роста малого, слегка горбат, узкоплеч, руки длинные, глаза светло-карие. Вознаграждение за поимку или указание места пребывания – миллион карбованцев…»
– Читай, читай, дед! Може, де його побачишь та розбагатеешь.
– А скилькы дають? – поинтересовался Махно. – Сам-то я не сильно грамотный.
– Мильйон.
– Мильйон? За такого страшного разбойника? Маловато!
– Проезжайте! – рассердился офицер и обернулся к стражникам: – И шо за дýрни ци селяны! Сто рублив в руках не держав, а мильйон для нього – маловато!
Кортеж проехал мимо улан. Приняв по доброй чарке самогона, они довольно вытирали губы, ухмылялись, переговаривались, разглядывая симпатичную невесту.
Пыль скрыла и свадебный поезд, и гетманскую стражу…
К ночи они подъехали к имению пана Резника. Тихо подъехали. Все, что могло громыхнуть или прозвенеть, было тщательно обмотано тряпками.
Стрекотали сверчки. Где-то в глубине рощицы потягивал однообразную песню коростель. Дерк-дерк…
В имении светилось несколько окон.
Хлопцы залегли неподалеку от особняка, в траве. К Махно подполз в сопровождении Сашка Лепетченка парубок.
– Це Мыкола, работник у пана Резника…
– Говоры, Мыкола!
– Окно в тому крыле я открыв, тилькы штовхнуть, – прошептал он, указывая на край длинного усадебного дома.
– А стражники? – спросил Нестор.
– У флигели. Тамочки, де лампа горыть, – указал Мыкола. – В карты грають… Ну, я поползу, бо можуть позвать… – И Мыкола исчез.
Но вот погас свет во флигеле… Затем, одно за другим, померкли окна и наверху, в господских покоях.
Махно жестами распределил хлопцев. Одни тихо и незаметно подкрались к флигелю, другие – к господскому дому. На Несторе уже не было ни седых усов, ни бороды, а у дружек с плеч исчезли расшитые рушники. Свадьба кончилась.
– А что делать, если там малые дети? – спросил у Нестора Семёнов-Турский.
Махно насупил брови, немного подумал:
– Всех! Под корень!.. Надо, чтоб панов лютый страх взял!
– С детьми я не умею, – потупившись, сказал Семёнов-Турский. – Не учили меня… с детьми…
– Не бойся, москаль! – успокоил Семёнова-Турского Лашкевич. – Мыкола, работник Резника, сказав, шо пан ще в прошлом годе семью за границу вывез.
Семёнов-Турский отошел к телеге, достал из-под сена винтовку.
Стояла глухая тишина, лишь изредка нарушаемая сонным криком какой-то ночной птицы.
Но вот двое, по плечам сгрудившихся хлопцев, поднялись к полукруглому окну господского дома. Едва слышно проскрипела открываемая створка окна. Темные фигуры мягко переползли в дом. Одна, другая, третья, четвертая…
Несколько человек затаились под окнами флигелька.
И снова долгая тягучая тишина…
Но вот ее прорезали выстрелы.
В доме зазвенело стекло, должно быть, посуда. Крики, стоны, возня. Чье-то тело в белом исподнем мелькнуло в окне, вывалилось, с мягким стуком упало на землю…
И тут же, высадив окна, остальные хлопцы ворвались во флигель. В темноте едва была видна возня людей в белом, в белье, и других одеждах. Длилось все это недолго…
Махно вошел в дом в сопровождении «невесты» – Юрка, уже избавившегося от своего наряда. Споткнулись об чьи-то тела.
Работник Мыкола зажег в мезонине керосиновую лампу.
– Форму и оружие! И больше ничего! – коротко приказал Нестор.