Такие вот днепровские и иные казачьи плавни. Они компанию любят. Укроют, накормят, чистой проточной водой напоят…
Наевшись и напившись, махновцы спали вокруг костра, помалу съедавшего ветки сухой вербы. Дымок был душистый.
Дозорный Корнеев, дежуривший неподалеку, вынырнул из зарослей. Он был встревожен, потряс Махно за плечо:
– Нестор Иванович! Проснитесь! Там люди подкрадаются!
– Какие люди? – вскочил Махно. Он сразу пришел в себя, будто и не спал.
– Чорт их знает. Но много. С оружием.
– Сашко! – Нестор растолкал Лепетченка: – Поднимай хлопцев, ставь вкруговую!
Рассовывая по карманам гранаты, махновцы разбегались, прятались за деревьями, готовясь к бою.
– Ставь сюда пулемет, – скомандовал Нестор Кожину.
Фома был, как всегда, спокоен и меланхоличен. Сунул за пояс гранаты.
– В таком лесу, Нестор Иванович, пулемет – як слепой на ярмарке. Все слышно, ничего не видно… Я лучше с бомбочками!
И тоже исчез в зарослях.
Нестор проверил свой маузер и револьвер «вебли». Прилег у кострища. Командиру метаться ни к чему. Лесной бой – это действительно бой слепых. Не знаешь, что приказывать, и как, и кому…
Послышались приглушенные возгласы, возня, и мощный Марко Левадный выволок к кострищу незнакомого парня, зажав ему рот. Грузнов приставил к спине захваченного ствол карабина.
– Ось, – доложил Нестору запыхавшийся Марко. – Одын зовсим блызько подкрався. З бомбою!
Махно неожиданно усмехнулся. Пленный силился что-то сказать, но мощная ладонь Левадного не давала ему открыть рот.
– Убери руку! – приказал Махно.
– Так загорланит!
– Не.
Левадный отнял руку.
– Сашко! Калашник! – Нестор вглядывался в знакомое лицо.
– Нестор Иванович!
Они обнялись. Сашко, обернувшись, погрозил кулаком Левадному:
– Чуть голову, зараза, не открутыв! Ничого, Марко, в долгу не останусь!
– Сам виноватый! Крався, як змеюка…
Калашник обернулся и, сунув в рот два пальца, громко свистнул.
Вскоре вокруг кострища собрался отряд Федоса Щуся – молодые и старые, разношерстно одетые кто во что и вооруженные кто чем.
Федос, глядя на Нестора и его бойцов, качал головой:
– «Державна варта», «офицеры»… Ще б чуть-чуть, и перебили б мы вас, як кошенят.
– Это, Федос, бабка надвое гадала, – улыбнулся Нестор. – То ли вы нас, то ли мы вас.
Только теперь они обнялись. Все же никак не предполагали, что, так решительно разойдясь, встретятся в плавнях, на Великом Лугу. Могли и вообще не увидеться. Время такое: человек может на минутку от костра отойти – и больше никогда не вернуться. Иной сбежит, иного украдут и убьют.
Федос достал баклажку с самогоном.
– Лекарствие, – сказал он и подмигнул.
Они с Нестором сделали по глотку и пустили баклажку по кругу. Хлопцы гутарили, обменивались впечатлениями. Среди появившихся с Щусем парней кроме Сашка Калашника был и Сёмка Каретников, отчаянный черногвардеец, несколько хлопцев из гуляйпольского анархистского воинства и еще Алёшка Чубенко – из новеньких, крепенький, востроглазый, односельчанин Щуся. К отряду пристал недавно, но числился не то заместителем Федоса, не то начальником разведки, потому что был грамотным: церковно-приходскую окончил и даже на каких-то курсах полгода учился…
– А мы тут настоящого гетьманского хорунжого прихватили, – похвастался Щусь. – По плавням шастал.
Хлопцы Щуся подвели к кострищу Семёнова-Турского. Его форма была изорвана и испачкана кровью, лицо разбито, руки связаны. Один глаз заплыл.
– Но така ж зараза! Били его, били! А он, гад, молчит!
– Это ж Семёнов-Турский, – ухмыльнулся Махно. – Наш… Розвяжите!..
– Не узнал! – удивился Щусь.
– Сперва излупили до полусмерти, а потом стали допрос сымать, – пробурчал Семёнов-Турскпий. – «Не узнал».
– Так говоришь, Константин, ничего им не сказал? – спросил Нестор.
– А откуда я знал, кто они, за кого? – отвечал бывший прапорщик, с трудом раздвигая запекшиеся в крови губы и обнаруживая отсутствие переднего зуба.
– А били, смотрю, как следует… Ты ж Федоса хорошо знаешь. И других тоже. Чего ж молчал?
– Не успел. Они для начала какой-то дубиной по голове огрели.
– А говорил, Константин, шо ты не анархист, – заключил довольный Махно. – Ты как есть анархист. Настоящий!.. Ничего, главное – голова цела! А зуб тебе Щусь новый вставит, как только власть возьмем. Золотой!.. Налейте ему як следует!
Чуть позже Нестор и Щусь отошли в сторону, от всех подальше.
– Такое дело, Нестор… Надо бы нам вместе действовать. Сообча мы бы добре оккупантам та гетьману перцем зад натерли! – сказал Федос.
Морячок даже за время жизни в плавнях сохранил свою фатоватость и привычку любоваться собой, своим «боевым видом». На нем была матросская бескозырка с вылинявшей надписью «..анн зла…ст». Нестор помнил: когда-то на ней хорошо читалось «Иоанн Златоустъ». Длинные вьющиеся волосы никак не соответствовали бескозырке. Гусарский парадный доломанчик со шнурами, необъятные, уже порванные морские клеши. Офицерская двойная кожаная амуниция, на которой висели всевозможные гранаты, револьверы, пистолеты, бинокль, а сбоку еще и сабля. Настоящий ходячий арсенал.
В десяти шагах от костра было уже темно. На деревья падали мечущиеся отсветы: хлопцы гомонили, переходили с места на место, махали руками, перебивая друг друга. Во всем этом было что-то нереальное. Театр.
– А чекчиры ты чего не надел? – спросил Нестор.
– Яки чекчиры?
– Гусарски штаны в обтяжку. Как их… рейтузы. Тоже со шнурамы. Красивые. И весь твой мужской элемент был бы наружу.
– Та ну тебя в баню! – рассердился Щусь. – Я про дело, а ты про тело!
Но, похоже, он был сбит с толку иронией Нестора.
А Махно вдруг посерьезнел, пригнул к себе ивовый прутик, откусил кончик, пожевал, выплюнул горечь.
– Конечно, вместе воевать… разумно, – произнес он.
– Ну вот. Тут и задачка. А в задачке спрашивается: хто из нас будет за главного командира? – спросил Щусь.
Махно молчал, ожидая, когда Щусь сам даст ответ на свой вопрос. Старое соперничество!
– Я б и не против: ты всегда был впереди, – говорил Федос. – Коренником был… Но зараз совсем другое дело. Все переменилось. Пока ты там у затишку отсижывался, мы отряд соорганизували, воевали, кровь свою анархическу проливали… Может, я шо не так говорю?
– Так, так, – согласился Нестор.
– Ну от… – ободренный, продолжил Щусь. – И так получаеться, шо хлопцам будет трошкы обидно, если не я буду главным. А ты, Нестор, будешь у меня… ну… заместителем.
– У тебя ж вроде есть заместитель?
– Алёшка Чубенко? Его б в начальники объединенного штаба. Сильно, зараза, в маневрах разбираеться.
Махно задумчиво теребил в руках веточку верболоза. Она не ломалась, и куст ее не отпускал.
– Отломи, – нагнул он веточку к Щусю.
– Фокусы? – Федос, недоумевая, начал ломать. Но гибкий верболоз гнулся, складывался пополам, но не ломался. – Так верболоз же! – сказал он.
Махно подтянул к себе ветку и моментально посередине перекусил ее острыми зубами.
– От и все, – улыбнулся он.
– Ты это к чему? – нахмурился Щусь, чувствуя подвох.
– К тому, что настоящий командир тот, кто быстро находит решение, – сказал Махно. – Мне, Федос, тоже будет неудобно перед хлопцамы, если я под тебя пойду…
– Шо, разойдемся? – спросил друг-соперник.
– Зачем? У тебя гуляйпольцы, и у меня гуляйпольцы. Будем вместе воевать. Ты своими командуешь, я – своими. А бои покажут, кто из нас лучший командир.
– Согласный. В боях я никому не уступаю, – сказал Федос. – Проверено и печаткою проштемпельовано! Спроси хоть у Калашныка чи у Каретникова. Ты ж им доверяешь?
– А зачем спрашивать? Увидим. Жизнь покажет. – Махно узлом завязал верболозину и затем резко, с силой отбросил ее. – А может, ще вражеска пуля нас когда-нибудь рассудит…
Щусь улыбнулся. Красавец и смельчак, он сейчас, после первых боев, не боялся ни черта, ни смерти и был убежден в своей правоте. Вот только ирония Нестора раздражала и смущала морячка.
Глава девятнадцатая
Как огненный и кровавый смерч, пронеслись Нестор Махно и Федос Щусь по Александровскому уезду. Похоже, они соревновались в смелости, отваге и… в крайней жестокости. Чужая, «вражья» кровь – гетманцев, оккупантов, панов – ударяла в голову, пьянила.
Даже самые отчаянные хлопцы опасались этого странного дуэта командиров. Объединенный отряд то ударял одним кулаком, с размаху, по разъезду варты, а то, разделившись на несколько групп, путая следы, жег усадьбы и беспощадно вырезал семьи сразу в нескольких местах. Уезд-то большой: от Александровска до Веремеевки, с запада на восток, сто верст, а от Павловки до Новоспасовки, с севера на юг, и того больше. И если случалось залететь в соседние уезды Екатеринославщины, так еще лучше, совсем сбивали с толку погоню.
Нестор наслаждался своим беспощадным к действующим лицам театром, где он был и режиссером, и актером и где причиной провала кровавого спектакля могла стать только его собственная гибель. Он непрестанно переодевался, менял «чины» и «звания», был то гетманцем, то германским уланом, то австрийским военным чиновником, то мадьярским латифундистом. Костюмерная сама шла ему навстречу по пыльным шляхам, а сценой служила вся необъятная таврическая степь с ее балками, плавнями, речками.
Переодевшись, не раз он заезжал в дальние усадьбы, где еще не знали о том, что случилось с Данилевскими. И оставлял после себя лишь пепел. Начальника местной варты, сотника, который принял махновцев за мадьярских гонведов, карателей, Нестор приказал повесить на самом высоком кресте местного кладбища. На старых козацких могилах ставили кресты из мореного дуба, ванчеса, очень высокие и крепкие… На таком и четверых гетманских сотников можно было пристроить в петлях.
Сбитые с толку, мечущиеся, раздосадованные неудачами и нагоняями от начальства, каратели мстили крестьянам. Налагали огромные штрафы на крестьян первого попавшегося на пути села, секли до полусмерти шомполами, конфисковывали скот и зерно «в пользу Германии». Кое-кого арестовывали и увозили, после ч