– Он той… наш, гуляйпольский немец. Не узнаешь? Ну, шо приказчиком в галантерейной лавке у Липшиця був… Сашко Кляйн. Сочувствуе анархистам!
– Надо же! Приказчик, холуйска душа – и анархист! – удивился Савва. Он взобрался на воз, вытянул из кармана шинели бумажку. Впился в нее глазами. – Граждане австрияки, германци, венгеры! – обратился он к пленным.
Пленные слушали внимательно. Вид вооруженных с головы до ног анархистов внушал ужас.
– Мы понимаем, шо вы не враги, шо вы есть подневольни солдаты, которых пригнали сюда силой, як баранов… Возвертайтесь додому! Берить пример з нас, вольных анархистов! Делить господску землю, занимайте их хаты, делайте свою революцию! Свобода або смерть! Третьего путя немае! Нихто вам не допоможе, нихто вас не пожалие! Вы сами кузнеци свого счастя!
Кляйн переводил, но смысл призывов Саввы не доходил до солдат. Не привыкли они к таким речам.
– Дорога у вас дальня. А шоб вы добыралысь в свий фатерлянд весело та нас добром вспомыналы, мы вам, кажному, на дорогу подарок: по бутылки самогона, по-вашему, значить, шнапса, по караваю хлеба и по фунту нашого украинского сала! Ну и ще по сто марок!..
Хлопцы сдернули с возов парусину, и взорам пленных открылось все, что было привезено: бутылки с самогоном, клунки с едой. Лашкевич распаковал укутанный в мешковину, плетенный из лозы конский сапет, там лежали, перевязанные бечевками, пачки денег. Он разложил их перед собой.
– Подходи по одному! – скомандовал бухгалтер.
Пленные не трогались с места, боялись подвоха. Потом несмело потянулись к возу. Получив подарки, отходили, удивленно заглядывали в клунки.
Вскоре и самые робкие двинулись к возам. Затолпились. Хлопцы как могли пытались установить порядок.
– По одному! По одному! – кричал Кляйн и, повернувшись к Савве, сердито сказал: – Командуй, если взявся!.. Тьфу, мать их!.. А еще немцы!
Савва засмеялся.
Получив продукты и деньги, построившись в колонну по четыре, немцы покидали Гуляйполе. Прошли по разбитым улицам, вышли за околицу, побрели по степи…
Разведчики докладывали, да и сам Нестор хорошо понимал, что если не сегодня вечером, то уж завтра им несомненно придется оставить родное село. И в Гайчуре уже скопилось порядочно войск, и в Пологах. К утру подтянутся и те, что располагались в Александровске.
Долгий день клонился к вечеру, солнце уходило за большую тучу, обещавшую ночной дождь.
В сопровождении Юрка и своего «почета» батько смотался на бричке к станции, еще раз продумал, где он встретит карательный десант, который прибудет непременно на поездах: взбешенные его ультиматумом карательные власти и начальники варты будут действовать как можно быстрее.
Нестор понимал, что значительная часть повстанцев и те гуляйпольцы, которые помогали ему в селе, не успеют уйти. Не было у него столько лошадей и повозок, чтобы взять всех желающих. Да и большое количество людей повиснет на нем тяжелой гирей, лишит маневренности. А сейчас оккупанты еще достаточно сильны, и его может выручить лишь молниеносный маневр, неожиданные укусы в местах, где они его не ждут. Даже маленькие победы способны создать ему необходимый авторитет, чтобы потом в короткий срок можно было сформировать настоящую армию и овладеть хотя бы одним уездом. Для начала. А впоследствии вся Украина станет великой анархической республикой. Конечно, в союзе с Россией, пусть и большевистской.
Малороссийский крестьянин, хлебнув воли, не примет диктаторские методы большевиков, а Москва, в свою очередь, не обойдется без хлебной Украины. Что ж, они пойдут рука об руку с Лениным: ведь умнейший человек, все поймет. Анархисты и большевики – близкие по духу и целям политические силы. Должны сойтись. Как Ленин сказал тогда: «Победим – доспорим. Сядем за круглый стол – и доспорим. На чем-то сойдемся».
Поездка по шляху, знакомый степной пейзаж с тополями и крошечными хуторами, вдохновили Нестора, внушили самые радужные мысли о будущем. Он уже понял, где должны настигнуть оккупантов тачанки, чтобы в спину им произвести шквальный огневой налет и мгновенно раствориться…
Этот удар на марше разозлит карателей. В Гуляйполе будут не только контрибуции и шомпола. Виселицы тоже будут. Но что поделаешь – война! Он уже знал ее законы. Победителей не судят.
На обратном пути со станции он увидел странное шествие. Пленные. Впереди шло деятка два немцев, за спинами у них были клунки и мешки с гуляйпольскими подарками. Лашкевич, Савва и Кляйн выполнили его приказ и теперь сопровождали пленных до границы уезда. Немцы, а вслед за ними и несколько мадьяр, узнали его, сдержанно поприветствовали.
Австрийцев было гораздо больше. Они шли не колонной, а толпой, горланя песни. Видно, не выдержали, успели приложиться к самогону. Они тут же обступили Нестора, и один из австрийцев, то ли чех, или словак, немного знающий русский, принялся что-то объяснять, но так как остальные тоже орали и пытались вмешаться в разговор, Нестор ничего не мог понять, пока к нему не подъехала тачанка с Лашкевичем, Саввой и Кляйном.
– Выслушай, шо они хотят? – спросил Нестор у Кляйна, пожимая руки австрийцам, которые все тянулись к нему, повторяя: «батка», «батка».
– Это они в ваш отряд просятся, – перевел Кляйн. – Сильно, Нестор Иванович, на них подействало наше гостеприимство.
– Скажи им: для меня важнее, шоб они там, у себя, раздали прокламации и агитировали своих прекратить войну. Кончится война, пусть приезжают. Устроим интернационал. Земли хватит, жинок им найдем. У нас красивые жинкы, сами видели… Ну, прощайте.
Бричка с трудом вырвалась на свободу. Некоторые австрийцы, держась за спинку тачанки, бежали следом, что-то лопотали. Наконец отстали.
Махно был не в силах сдержать улыбку.
– Вот ведь какая штука: воюем друг против друга, а оказывается, делить-то нечего. Зачем кому-то надо народы стравливать?
Он обернулся, попросил Юрка остановить коней. Долго смотрел вдаль, туда, где, пыля, шли по дороге военнопленные. Длинная мышиного цвета колонна растянулась до впадины, скрылась в ней. Снова возникла на другой ее стороне и таяла на горизонте…
– От який интересный факт, – задумчиво глядя вдаль, сказал Махно. – Бутылка первача и сало – сама лучшая агитация. А если ще и грошей добавить, можно всю Европу перевернуть!
Глава двадцать вторая
На рассвете, как и предполагал Нестор, на станцию Гуляйполе прибыли два эшелона хорошо экипированных карательных войск смешанного состава, с тремя пушками. Там же, на платформе, австрийский полковник узнал, что махновцы покинули село и ушли на восток, к Веремеевке. Это ободрило полковника, поглядев на карту, понял, что партизанский вождь по своей неграмотности попадет в район, окольцованный железными дорогами.
Несколькими походными колоннами каратели двинулись по шляху на Гуляйполе, чтобы, миновав село и оставив там небольшой гарнизон, продолжить преследование банды и прижать ее к какой-либо станции, где уже заранее ее будут ждать войска.
Махно же, заранее отправив отряд в днепровские плавни, оставил возле себя только тачанки. И выжидал в небольшой роще, пока войска покинут станцию. Затем, промчавшись на тачанках, он на полпути к Гуляйполю ударил по карателям сзади. Пока те рассыпа́лись, пока отцепляли от передков и устанавливали пушки, тачанки унеслись, догоняя своих немного раньше ушедших товарищей. Переправившись через железную дорогу, они исчезли на просторах Новороссии.
А на пыльном шляху неподалеку от Гуляйполя осталось тридцать – сорок трупов солдат и офицеров.
В войсках поднялся ропот. Солдаты собирались кучками, митинговали. И полковник принял верное решение: заняв большое и богатое село Гуляйполе, дальше никуда не идти, а солдат ободрить хорошей пищей и возможностью грабежей местных жителей. К тому же не век же им здесь воевать, пора и «нах хауз, нах фатерлянд»! Об этом бандиты пишут во всех листовках и прокламациях, а солдаты очень внимательно вчитываются в такие призывы.
Отряд Махно, осваивавший азбуку партизанской войны и изобретая новые, еще нигде не испытанные способы (которые значительно позже войдут во все учебники и пособия), метался по Александровскому уезду и за его пределами. Оккупанты чувствовали себя уверенно лишь в крупных населенных пунктах и железнодорожных узлах, где они были защищены пулеметами и пушками, установленными на укрепленных позициях.
Главными пособниками «германа» выступали местные богатые хуторяне и часть немецких колонистов, из числа зажиточных. Эти люди прекрасно понимали, что как только анархисты во главе с Махно возьмут власть, их в лучшем случае лишат хозяйств и «излишков» земли. Они уже видели, как наводил порядок Нестор в относительно мирном семнадцатом.
Оккупационные войска снабдили своих добровольных помощников оружием, неподготовленных обучили, как им пользоваться – и пошла борьба не на жизнь, а на смерть. «Кулацкая гвардия» дралась за свое, нажитое, кровное.
Но они чувствовали: немецко-гетманский режим неустойчив. И «паны», латифундисты, стали постепенно покидать поле боя. Как военная сила крупные землевладельцы уже почти иссякли. Молодые уходили на Дон и Кубань. Старики уезжали в Киев, Одессу и еще дальше, потому что и Киев уже качался, как козацкая «чайка» среди волн, раскачиваемая крестьянскими волнениями.
Последним исчез Кернер, бросив и свои филиалы, и мукомолку, и завод в самом Гуляйполе, где давно уже остыли печи, а готовые сельхозорудия разошлись по селянским дворам. А что было делать? Взыскивать ущерб с помощью гетманских и германских шомполов? Нет уж! Исаак Наумович знал козацкие нравы и обычаи. Боком вылезут эти шомпола. Лучше уж, прихватив то, что можно, нацепив драгоценности на себя, под рубаху, под необъятный бюстгальтер жены Фиры, под ее шелестящие юбки, пуститься в путь до Одессы, пока еще при гетмане ходят поезда, а там на пароход и куда глаза глядят – подальше от строптивых праправнуков Тараса Бульбы, от бывшего артиста Нестора Махно, игравшего когда-то Красную Шапочку, а потом ставшего Волком. И отнюдь не сказочным.