– Ну, так и россказуй! Не тяны кота за яйца!
Глава двадцать четвертая
Уже через сутки махновское войско выступило на Екатеринослав. Далеко по Гуляйполю растянулись повозки, брички, сани…
– Батько Нестор Ивановыч, визьмить мого Васыля! – просила гуляйпольская баба, догнав тачанку с Махно. – Добрый солдат буде!
– Сколько ему?
– Шистнадцять.
– А винтовка есть?
– Берданка.
– И мого Петра! – кричала другая. – У нього шабля, а ружжо добуде.
– Люди нам нужни будуть, – подсказал Лашкевич. – Город велыкый…
– Главное, богатый, – усмехнулся Махно. – Они ж на грабеж рассчитывают. – И повернулся к бабам, бегущим рядом с тачанкой и все еще ждущим ответа: – Ладно. Пусть идуть. Но если грабить будут, расстреляю!..
– Спасыби, батько. Мий не буде. Хиба шось в карман визьме. Маленьке!
Далеко по степи растянулись вереница людей и повозок. Первый большой поход Махно…
Еще задолго до рассвета почти тысячное войско остановилось близ Игрени.
Батько молча ходил вдоль стоявших в ряд на дороге телег. Никто не понимал, почему остановились, тихо переговаривались между собой, гадали.
– Батько диспозицию продумуе, – прошелестело по телегам. Мудреное слово успокаивало. Внушало уважение. С диспозицией-то уж точно победим!
На самом же деле Нестор ждал Кляйна, которого накануне отправил в Екатеринослав на разведку. Тот уже должен был его здесь ждать. Но его не было, и это нервировало батьку. Он верил в народную примету: если что в начале не заладится, не жди в конце удачи.
Махно впервые командовал такой армией, собранной с миру по нитке. Не все были хорошо обучены. Хромала дисциплина. Понимал: не надо бы пока идти на Катеринослав. Большой город, около двухсот пятидесяти тысяч жителей. Не брал он еще такие города. Не было опыта…
Бывший приказчик появился почти вовремя, опоздание на какой-то час в таком деле вполне простительно. В форме австрийского цугфюрера, в сопровождении еще одного махновца, Кляйн бесшумно возник из темноты, словно проявился на фотографической пластинке.
– Ну, докладай! – с ходу попросил Нестор. Его тяготило бездействие, волновала неопределенность.
– С железнодорожниками в Нижнеднепровске договорено. Хлопцев перевезут. В пять утра рабочу смену в город повезут. С ними.
– Шо в городе? – спросил Махно.
Кляйн рассказал о том, в чем за короткое время смог сам разобраться. В городе еще держались оккупанты, не успевшие покинуть Украину из-за нехватки транспорта. Они скучились в одном районе, никого не трогали, ни во что не вмешивались, однако бешено сопротивлялись, если возникала угроза их жизни. В нижней части города формировался какой-то офицерский корпус. По слухам, деникинцы. Но их пока было мало, и никакой опасности они не представляли. Гнездышками, как птицы на большом дереве, обосновались большевистские группы. У заводов и промышленных кварталов начеку стояли «рабочие дружины», неплохо вооруженные, подчиняющиеся профсоюзам.
И при всем этом в городе как бы властвовали петлюровцы, которые, однако, ни один из своих приказов не смогли провести в жизнь. Разве что из учреждений изгнали служащих, плохо говоривших на украинском языке. Поскольку город был в основном русскоязычный, то учрежденческая жизнь до поры до времени замерла.
Рабочие дружины и большевики были готовы вышибить Петлюру. Надеялись на помощь Нестора.
– А бронепоезд? Бронепоезд этого, мать его, генерал-хорунжего не стоит там, у моста? – вспомнил вдруг Махно.
– В городе его нет, это точно, – улыбнулся Кляйн, сверкнув в темноте зубами. – В городе он был бы как коняка в церкви.
У Махно отлегло от сердца. Бронепоезда он побаивался. А если бы он стоял у моста, пришлось бы бесславно сворачивать поход…
К рассвету они уже были у Днепра. Впереди был длиннейший мост, за ним тусклыми огоньками мерцал большой город. Река еще не стала, по темной воде плыли огромные льдины, поднимался пар. Но забереги уже застыли. Реку вот-вот скует мороз…
Темно, только фонари тускло светились на станции в Нижнеднепровске. Отсюда, как положено, на рассвете отправлялись в город несколько «рабочих поездов». Теплушки, покрикиванье «овечек», простуженные сиплые гудки. Серо, тускло.
– Первый поезд! – разнесся в сыром воздухе голос дежурного. – Приготовиться к отправлению!
Рабочие стояли в товарном вагоне, облокотясь о перегораживающий широкую дверь брус.
А с тыльной стороны в вагоны забирались махновцы. С винтовками, ручными «Льюисами», Фома Кожин со своими подручными даже втащил «Льюис»…
Народу в вагонах – не продохнуть. Многие махновцы присели на пол. Тыльные двери закрылись.
Дежурный ударил в колокол. «Овечка», тяжело вздохнув, тронулась, потянула состав к мосту. Медленно въехала на мост. Здесь располагался первый петлюровский пост – впускной.
Паровоз замедлил ход, остановился возле дощатой будки. Здесь стояли человек пять-шесть петлюровцев в папахах со шлыками и в жупанах. Два фонаря высвечивали французский пулемет «гочкис», установленный на деревянном помосте, и двух пулеметчиков.
Кто-то из рабочих бросил вниз цыгарку. Она летела, роняя искры.
– Не курыть на мосту! – сердито выкрикнул петлюровский бунчужный.
– Це ты, Григорий? – спросил рабочий. – Здорово!
– Здоров, Петро! – подобревшим голосом отозвался бунчужный. – Никого не забулы? Нихто не проспав?
– Все на месте… Така вже наша жисть заводська! В тры вставай, в десять вертайся. Жинку только рукою помацаю, та й сплю.
Петлюровцы ответили хохотом.
– Рука, це не те, шо баби треба! Позовы – поможем!
Снова рассмеялись.
– Шо они за базар розвели! – сердился зажатый в тесной массе тел Щусь.
– Терпи, – прошипел ему Махно.
– Вси свои? – спросил бунчужный.
– А якый дурак в таке время в город поедет! – ответил Петро. – Открывай семафор, Григорий!
Один из петлюровцев помахал фонарем, и на дальнем конце моста, на выпускном посту, загорелся зеленый огонек. Поезд набрал ход. Уже совсем рассвело, и внизу был хорошо виден могучий ледоход…
Пулеметчики на первом посту, глядя на проплывающие мимо них вагоны, получше укутывались в полушубки. В фермах моста посвистывал декабрьский ветер.
– Хорошо им там, в вагонах. Затишно! – завистливо вздохнул один из них.
А поезд двигался над покрытой льдом рекой, и, несмотря на стук колес, было слышно, как с глухим шорохом и треском ломались, наезжая одна на другую, огромные льдины. Кое-где они уже смерзлись. Ворча, неохотно, река останавливалась…
В паровозной будке, помимо машиниста и кочегара, находился и Трохим Бойко.
– Ты мне так подгадай, шоб третий вагон аккурат став супротив тех пулеметив, – высмотрев вдали приближающийся петлюровский пост и пулеметное гнездо на нем, попросил Трохим машиниста.
– Не сумлевайся.
Пост приближался… Вот уже паровоз сравнялся с постом, где в рассветной дымке горели фонари. Слева на небольшом возвышении стояли два пулемета. Рядом с паровозом возник петлюровский унтер с фонарем в руках, детская кисточка на шлыке его папахи нелепо болталась на спине.
– Та тормозы ж! – сердился он.
– Заело, Савельич! – прокричал из будки машинист. Но притормаживал…
И вот уже третий вагон подкатился прямо к пулеметному гнезду, остановился. И тотчас вагонная дверь широко распахнулась, раздалось короткое «Руби дрова!» и прозвучали две экономные пулеметные очереди Фомы Кожина.
– Шо там таке? – всполошился петлюровский унтер.
– Тикай, Савельич! Може, спасешься! – посоветовал машинист.
– Шо?.. Чого?.. Куды?.. – бормотал унтер, глядя, как распахиваются двери вагонов и из них сыплются на железнодорожную насыпь обвешанные оружием махновцы. Стреляли только вверх, пока для острастки.
Федос Щусь вместе с Юрком Черниговским возникли возле коновязи, где мирно жевали сено четверо заседланных коней.
– А цього, в яблуках, для батьки! – отвязывая коней, сказал Юрко.
– Цей издаля дуже приметный. Бери гнедого! – посоветовал Щусь.
Они вскочили на коней и, ведя под уздцы еще по одному, врезались в сутолоку покидающих мост людей.
Юрко остановился возле бегущего вместе со всеми Нестора.
– Сидайте, батько!
Нестор тут же вскочил на коня. К нему приблизился Федос, он тоже уже где-то раздобыл коня.
– Смотри, Нестор! Улицы, улицы!.. Город!
Перед ними в рассветных сумерках проступал угрюмый пугающий город. Серые дома, темные окна с кое-где теплящимися огоньками. И уличные неяркие фонари.
– Ну, город, – спокойно ответил Нестор. – Ну и шо?
– От я й думаю: куды теперь?
– Бери своих хлопцев – и вдоль по этой улице. Шмаляйте вверх. Наводите шорох, панику, страх.
– А опосля?
– Спросишь, где у них тут почта чи телеграф. Займешь обое… Словом, действуй по обстановке.
– А ты?
– На вокзал. А дальше… куда крива вывезет. – И, пришпорив коня, Махно поскакал вслед за бегущими махновцами.
Федос проводил его взглядом и обернулся к Кляйну, который держался чуть сзади на тоже где-то реквизированном сером коне. Скорее всего, у извозчиков.
– Слыхав, Сашко? Надо спросить у когось, де у них тут та почта?
– Я так думаю, где-то в центре.
Щусь с Кляйном поскакали по широкой и пустынной пока улице, догоняя свою скрывавшуюся вдали сотню.
Махновцы растекались по улицам, переулкам…
Нестор и Юрко спешились и, придерживая за уздцы лошадей, теперь побежали вместе со своими бойцами.
Неподалеку раздался артиллерийский выстрел, за ним сразу же второй. За невысокими привокзальными строениями взорвались снаряды.
– Артиллерия, батько! И не одна пушка!
– Слышу.
Они остановились, стали прислушиваться.
Снова раздался выстрел. Полыхнуло совсем близко, на невысоком пригорке, у вокзальных строений.
– Марко! Сашко! – Нестор указал Левадному и Лепетченко в сторону бухающих пушек. – Артиллерия! Надо бы с двух сторон зайти!
Хлопцы, на ходу разделяясь на две группки, исчезли.