– Почему же! Народ защитит, если человек стоит того…
– Не всегда… Все может быть, если отсутствует закон, – упрямо повторил обреченный прокурор. – Отмена выработанных историей человечества законов, она скажется и на вас! Желание судить от имени народа может кого угодно соблазнить… И все это в конечном счете против вас и обернется… Разве у вас нет противников?.. Постойте, постойте! – остановил он возражения Махно. – Вот вы политических противников не признаете. Ну, кадетов там, меньшевиков, эсеров… и целые классы и сословия – офицеров, священство, купцов, помещиков не признаете и просто уничтожаете… Но вас ведь тоже могут записать в противники более сильные ваши враги!
– Ха! – улыбнулся Махно. – Мы – селяне. Нас нельзя сничтожить, потому шо нельзя без хлеба прожить! Все войны, если вдуматься, проистекають из-за хлеба.
– Це так! – нестройным хором подтвердили все, кто находился в штабе.
– Все может быть, если отсутствует закон. Вот вы землю раздали не по закону, да? А может, через какое-то время вам скажут: земелька-то, извините, не ваша. Подвинтесь!
– Ну, эти сказки мы вже слыхали! Да кто может нам сказать такое? Панов и всяких богатеев мы ликвидируем, может, также и большевиков разом со всякими эсерами. Мы, селяне – сила! Нас нельзя сничтожить, потому як на нас вся жизнь держиться! – категорически заявил Махно. – И потом, за нас целая наука. Анархизм – не игрушка!
– Наука или нет, но развитие общества – это борьба анархии и порядка. Закона и своеволия, – вздохнул прокурор. – Может быть, так и должно быть. Но почему, почему это происходит именно в России? И в такой кровавой форме! Это ж на века скажется. Может быть, именно сейчас, в эти годы, ломают хребет моей России… и потом – инвалидное кресло!.. Не сразу! Не сразу!.. Это как туберкулез. Будут времена кажущегося выздоровления. Но кризис однажды наступит!..
Со звоном колокольчика в штаб вошел запыхавшийся Левадный. По его лицу было видно, что он не с добрыми вестями.
– Шо у тебя?
– За Каменкой, возле Старых Кайдаков, наскочилы на петлюровску разведку. Полковник Самокиш пидходить з Кременчуга на подмогу своим. Разведка доносит, у нього корпус!
– Понял. – Нестор поднялся со стула, посмотрел на прокурора, лицо его поскучнело. – Ну, насчет туберкулеза… тут я с вами мог бы поспорить! Но – не буду! Нету времени! – Он неожиданно протянул ему руку, и тот машинально ее пожал. – Спасибо за беседу, Кирилл Игнатович. Редко доводится вот так поспорить с образованным человеком. Голова – вроде оружия, ее тоже надо каким-то ершиком прочищать. – И обернулся к Каретникову: – Выведи бывшого гражданина прокурора. И зразу ж назад!
– Можно, и я? – спросил похожий на медведя махновец.
– Тебе – нельзя, – ответил Махно и повернулся к Каретникову: – И тот значочок, шо на нем, не снимай. Пусть так и едет на тот свет со своим законом…
– Пошли! – Каретников поднял слегка обмякшего прокурора со стула и подтолкнул его к двери.
Кирилл Игнатьевич нашел, однако, в себе силы, вскинул удлиненную бритую голову.
– До свидания всем! – сказал он. – Похоже, скоро увидимся! И запомните: это не заря русского крестьянства, это начало конца!
Дверь отозвалась на его уход заливистым звоном колокольчика. Затем неподалеку прозвучал выстрел.
Они шли по городу. Светало. На шаг впереди Нестора шел Юрко, сзади несколько махновцев, один из которых тащил на плече «Льюис». Хрустело под ногами стекло. Побитые витрины, фонари, поколупанные пулями и осколками снарядов стены домов…
Еще издали Махно заметил отпечатанный крупными буквами собственный «приказ». Он был наклеен на кирпичную стену дома. И подпись увидел – «Главнокомандующий». Крупно набрано! И на многих других домах белели такие же листы…
Махно обратил внимание на афишную тумбу с обрывками устаревших призывов и объявлений. Обошел кругом. Прочитал: «Заем свободы! Пиддержуйте неньку Украину!»… «Настоящий петербургский кафешантан! Лучшие исполнительницы канкана во главе с м-ль Лорье!»… «Абрикосов и сыновья! Настоящий шоколад! Подарочные бонбоньерки!»…
Следы куда-то исчезнувшей бурной и праздной жизни! А на улицах пустота. Только где-то далеко еще трещали выстрелы, а кто с кем схватился – неизвестно.
С другой стороны улицы, придерживая одной рукой шашку (другая на перевязи), к ним подбежал Трохим Бойко. Пожалуй, впервые Нестор увидел, что не молод уже Трохим и тяжел для войны.
– Так шо, батько, Чечеловку и Озерный базар почистылы. Петлюровци тилькы на якийсь Сурский улыци осталысь. Там той, новый леватор, з бетону… не пидийты.
– Пусть сидят, пока не сдохнут… А шо с рукой?
– Та ничого… Пуля.
– У хирурга был?
– Був… Тут, в городи, удобно: прямо на улыци вывишено, де якый дохтор. Дывлюсь, а тут рядом, зразу ж за вуглом, той… як його… енеролог. Он ще поначалу отказувався. Ну, я йому трохы пошептал. И, вирыш – ни, так швыденько лангетку сделав и загипсував… Хороший дохтор!
Махно расхохотался. Настроение у него после прочтения собственого приказа явно улучшилось.
– Дохтор сказав, шо через недилю заживе, як на собаци… А ты чого регочешь, батько!
– Хорошо, шо он тебе только руку полечил. Мог бы и что-то другое. У него б это даже лучше получилось… Гордись, Трохим! На старости лет у венеролога побывал!
– Ну, у енеролога. И шо?
– Он, Трохим, главным образом срамными делами занимается. Хорошо хоть, шо не додумался тебя почистить, як кабанчика!
Теперь уже гоготало все окружение Нестора.
Вдруг они услышали крики, раздававшиеся из окна третьего этажа.
– Помогите, помогите! Люди добрые!.. – кричала простоволосая, растрепанная женщина.
– А ну, Юрко! – скомандовал Нестор. – Быстро!
Его адъютант, а за ним и еще несколько махновцев мгновенно исчезли в подъезде и вскоре вытолкнули на улицу трех порядком побитых граждан, одетых в явно не подходящие для их облика пальто, краги и штиблеты.
– С какого села? – спросил Махно, подозревая, что так преобразились его бойцы.
– Ты че, дяха! Че ты прикинул, ше я с села? – дерзко спросил один из задержанных, характерно, по-блатному шепелявя. – И где ты меня мог видеть в селе? Че я там за…
Тут он тяжко ухнул, проглатывая слово. Это один из махновцев наградил его тычком приклада по хребту.
– Не выкаблучивайся! Отвечай батьке Махно як попу на исповеди! – с обидой за своего кумира крикнул в лицо дерзкому блатарю Юрко.
– Да мы че? – обиженно произнес блатной. – Раз это, я дико извиняюсь, батька Махно, то мы… это… просим пардону. По роковой ошибке куда-то не туда ввинтились.
– Вас не для того из тюрьмы выпустили, чтоб грабить, – мрачно процедил Махно. – Вам волю дали… Волю!..
Между тем Юрко извлек из карманов задержанных золотые украшения, цепочки, мраморных слоников, часы…
– Може, вы нас назад в тюрьму доставите? – дергался другой блатарь и, обрывая на своем пальто пуговицы, закричал: – Мало нас царизм дыбил! Мало нас жандармы трюмили!..
– В тюрьму захотел? – недобро усмехнулся Махно. – Тюрьмы больше не будет!
– Оны, батько, хотели снасильничать в той квартири, – сказал Юрко. – И матир, и дочку…
– А че? – спросил дерзкий. – Ну… намаялись без женского присутствия, как кобели на цепи… А насчет грабежу, так мы слыхали, и ты, батька, по этому делу прохвессор! Шо ж ты тянешь на нас? Мы, просю пардону, родня!..
И вот тут Махно вышел из себя. Молниеносно выхватил из кобуры свой «уэбли» и разрядил его, не особенно целясь, в троих по очереди. Двое упали замертво, а третий, шатаясь, остался на ногах. Потом опустился на колени…
Десятки лиц, прильнувших к окнам, тотчас исчезли будто ветром сдуло.
– Добейте, – приказал Махно, повернулся и пошел дальше.
Улица была пуста. Какой-то юноша-очкарик высунулся из окна второго этажа. Его пытались оттащить в глубь комнаты, но он цеплялся за подоконник.
– Палачи! – кричал юноша. – Людей убиваете, как скотину на бойне!..
– Дай, батько, я на него патрон срасходую, – сказал мрачный махновец. – Шашкой не достать!
Он снял с плеча «винт», но Махно отвел ствол в сторону:
– Не надо! Дурной пацан! А славы на весь город…
Кто-то из домашних заткнул очкарику рот, его оттащили в глубь комнаты. Закрыли окно.
– Обидно, батько! – проворчал махновец. – Хто-то грабыть – нас ругають. Наказуем грабытелив – опять же на нас… Клятый город!
Послышался цокот лошадиных копыт, фырчание автомобильного мотора. Группа конных махновцев сопровождала автомобиль, в котором гордо восседал Тимош Лашкевич с помощником. Автомобиль был забит саквояжами, банковскими мешками, чемоданами. Позади автомобиля вился, подхваченный морозным ветерком, шлейф сизого дыма.
– Батько! – окликнул Нестора Лашкевич, как только автомобиль притормозил. – Почистили банки, ломбард. И кассы в магазинах тоже. На складах кой-шо найшлы… Грошей, батько, и за три дня не пересчитать. Не скоро очухается буржуазия! Ксплуататоры!
– Вези на станцию, загружай в вагон. И жди там. – Тревожные предчувствия мучили Нестора. У отцов анархизма ничего не было сказано о том, как вести себя в захваченных городах.
У магазина с шикарной вывеской «Дамское белье г-жи Мирулевой и г-на Дитц, а также шароварные юбки для дам-велосипедисток. Парижский шик» Нестор услышал веселый смех, гомон. На витринах жалюзи опущены, кокетливая маркиза над окнами порвана, но двери были настежь открыты, и смех доносился явно оттуда.
Нестор с сопровождавшими его хлопцами вошел внутрь. Еще издали увидел какую-то женщину, обвешанную оружием, и нескольких тоже весьма хорошо снабженных винтовками, револьверами, гранатами и шашками мужчин.
Гомон и смех смолкли. Обе группы настороженно смотрели друг на друга.
– Маруська! Никифорова! – удивленно воскликнул Махно. Он узнал в женщине предводительницу хорошо известного анархического отряда, который в свое время Маруська сформировала в Александровске, хотя бродила со своими хлопцами по всей правобережной Таврии – от Одессы до Александровска. Даже сами селяне Маруськин отряд иначе как бандой или шайкой не называли – за безудержные грабежи и жестокость.