– Нестор? – Круглолицая, миловидная, с крепкой и стройной фигурой, Маруська обняла Нестора. Он чуть отстранился, понимая, что рядом с Маруськой выглядит подростком.
– Ты чего тут? – спросил Нестор.
– Так дамский же магазин!
У нее были смеющиеся и лукавые желто-карие глаза, в которых никак не отражалась суть этой отчаянно смелой, наглой и свирепой дочери русской революции.
– Я не о том. Як ты тут, в Катеринослави, очутилась? – Встреча с Марусей была для Нестора приятным сюрпризом. – Ты ж где-то на Херсонщине была!
– Як узнала, шо Махно Катеринослав берет, так и решила: надо подсобить боевому товарищу! Од Никополя до Катеринослава – меньше чем за сутки…
– По магазинам… помогаешь!
– Не будь свекрухой, Нестор! – улыбнулась Маруся. – Слабость у меня до дамского белья! – Схватив Махно за руку, она буквально подтащила его к стопке отобранного ею белья. – От такие штанишки, як пушок легкие… А эти… Какую ж красоту придумали люди для нас, для баб! Я б хочь сейчас одела, та неудобно – одни мужики, – с неожиданной стеснительностью произнесла она.
– Ой, расстреляю я тебе, Маруська, за грабеж! – пригрозил, хмурясь, Махно. – Приказ мой читала?
– А как же! Но в нем ничего не сказано про дамске белье для анархисток! – засмеялась Маруся. – Та и какой же это грабеж? Так, дамский интерес!
Хохотали махновцы. Хлопцы из банды Маруси тоже.
И тут смеющиеся красивые глаза Никифоровой вдруг превратились в две узенькие щелочки, наполненные гневом. Та еще бабонька!
Она небрежно бросила вещи, которые держала в руках, в общую кучу:
– Выносьте, хлопцы! Та не попачкайте! – скомандовала она своим подчиненным и перевела взгляд на Нестора: – Слухай, Нестор! Ты, конечно, батько и страдалец за народ! Но шо ты знаешь про бабскую долю революционерки? Шо ты знаешь про красиву дивчинку, шо в шестнадцать годов попадает в руки тюремщиков? Шо ты знаешь про мою жизнь? Шо я бандитка? Да! И от я, бандитка, – она ударила себя в пышную, оттопыривающую меховой жакет грудь, – до двадцати пяти вообще не знала, шо такое белье. Не какое-то там красивое, кружевное, а обыкновенное. Хоть бы бабские штаны тепли… на зиму! Потому шо про кусок хлеба думала не только для себя, а и для меньших своих братов и сестер. Экономила на всем. Даже по заграницам жила без штанов. Просила, да! Дождешься у них, как же! Пять су – на булочку. А англичане, немцы, думаешь, щедрее?
Нестор с удовольствем отметил для себя, что Маруська не только грозная террористка, но и прекрасная, пламенная «ораторша». Отчаянно смелая в своей откровенности и потому понятная, вызывающая интерес и симпатию.
– Белье буржуйское тебе жалко!.. – усмехнулась Маруся. – А мне ни себя, ни их, гадов, не жалко! В двенадцать лет я посудомойкой на винном заводе князя Трубецкого работала, в Бериславе. Мастера и всякое пьяное начальство таскало меня в кладовку. Бросят на матрас, как куклу, и справляют свое удовольствие. А шо скажешь? Выгонят, как кормить семью?.. Это похужей, чем кандалы да плети… А сейчас я желаю свое господство проявить. И белье у них взять, какое хочу, и остальное всякое! И плевать мне, Нестор, на твои приказы! Вот так!
– Та бери хоть весь магазин! – смущенно махнул рукой Нестор. Он резко повернулся и вышел, за ним хлопцы. С порога прокричал атаманше: – А в штаб до меня заявись! Шоб согласовать совместни действия!..
– Ну и баба! – покрутил головой увальневатый махновец. – Така любого мужика согне, як той силач Поддубный подкову!
– Картина, не баба! – согласился приятель. – Я якось у цырки був, так там выступала баба зо львамы. В клетку до ных без батога заходыла… Слухалысь, як собачкы. А звери сурьезни!
Вернувшись в штаб, Махно отогревал у печки руки.
– Лексей, собери всех командиров. Разбрелись, як стадо без пастуха. – Отойдя от печки, он навис над сидящим у телефона Чубенко. – Не знаю, шо вообще вокруг нас творится! Прошли полгорода, а ничого не уяснили. Где тот Самокиш, шо на Катеринослав идет?
– Батько, – устало произнес Чубенко, – никуда не могу дозвониться. То в баню какуюсь попадаю, то в готель… На всю телефонну станцию одна барышня осталась, и та плаче, боиться…
– А ну попроси дать мне вокзал! Щусь где-то там, и другие хлопцы. И Глыба со своимы большевиками вроде тоже там заседають.
– Барышня! – жалобно попросил «начштаба». – Дорогенька, найди кого-нибудь на вокзале… Сильно надо!
Какое-то время он вслушивался, затем передал трубку Нестору.
– Алло, алло! – закричал Нестор. – Куда вы там, дьяволы, все пропали?.. Алло! Это кто? Мени когось из начальства!
– Комендант!
– Чего комендант? С тобой батько Махно говорит!
– Ну и что, что ты батько Махно? Собирай свою шайку и убирайся из города!
– Ты с кем так?.. Да я…
– Не шуми, Нестор! Це я взяв трубку, Глыба!
– Слухай, Павло, шо там у тебя на телефони за контра? Счас пришлю хлопцев…
– Не горячись, Нестор! То с тобой говорил комендант рабочих дружин. У них тут совещание…
– Пускай совещаются. Меня их разговоры не касаются?
– В том-то и вся суть. Про анархистов йде речь, про тебя. Дело сурьезне, Нестор. По телефону вы ни до чого не договорытесь. Приезжай самолично, потому шо дело повертается не в твою пользу!..
– Шо ты меня стращаешь! – возмутился Нестор, но услышал, что на том конце уже повесили трубку.
Он опустился на стул и какое-то время сидел, задумавшись, нервно барабанил пальцами по столу. Затем резко поднялся, сказал Юрку:
– Поехали, Юрко, в гости до контрреволюции! Спросим, чем мы им так не угодили? – И обернулся к Левадному, который тоже был в штабе: – И ты, Марко, тоже с нами. Возьми сколько есть конных… на всякий случай…
Глава двадцать шестая
Махно с Юрком, в сопровождении полудюжины конных под командой Левадного, подъехали к вокзалу. Спешились. Тут же оказался Кляйн, доложил обстановку:
– Офицерье из города ушло. Австрийцы сидят тихо. Самокиш в двенадцати верстах. У него семь тысяч штыков и сабель. Основная власть сейчас у рабочих дружин, у их коменданта. Хотят порядка. Большевики у них авторитета не имеют.
– Так, – почесал затылок Махно. – От и воюй в городе!
Нестор, Юрко и Кляйн, гремя саблями, поднялись по ступенькам, пошли по длинному коридору с бесконечным количеством дверей. Юрко, вышагивая чуть впереди, открывал двери… одну, другую, третью. Никого.
В конце коридора он услышал за дверью многоголосый гул.
– Вроде тут, – сказал он.
Махно распахнул дверь, вошел. Следом за ним – Юрко и Кляйн. Встали по бокам. В большом зале было многолюдно, накурено.
– Я так понял, тут не все меня знают и потому позволяют себе… в разговоре по телефону… Я – главнокомандующий революционно-повстанческой армией анархистов батько Нестор Махно.
– Ну, знаем! Ну, Махно! – поднялся со стула высокий, со впалой грудью седой рабочий. – А я Калабуха, назначенный рабочими дружинами комендант города.
– Чем заслужил такой тон? – вспыхнул Махно. – Вижу, тут не буржуазия собралась, а такие ж труженики, як и мы, селяне… Так от, я пришел сюда, шоб помогти вам освободить вас од буржуазии и прочих капиталистов…
Сидящие в зале недовольно загудели. Седой рабочий, с которым, видимо, и разговаривал по телефону Махно, поднял руку. Шум стих.
– Ты, дорогой товарищ, нас не агитируй. Потому как мы верим не сладким речам, а добрым делам. А по делам твоим так получается, шо ты не главнокомандующий, а атаман, и не армия у тебя, а шайка…
– Но-но! – Нестор машинально положил руку на рукоять шашки.
– Шайка, – бесстрашно повторил комендант. – Посмотри только, шо вы с городом сотворили. Грабежи, разбои, убийства…
– Я отдал приказ…
– Опять-таки слова. А бесчинства в городе не прекращаются.
– Грабят не мои люди. Грабят уголовники.
– Но твои люди, атаман, с тюрьмы их выпустили. Потому ты за все и несешь ответ. Но дело и не в том… От собрались мы здесь, представители от рабочих дружин, считай, от всего рабочего класса города и просим тебя, атаман, уходи из города и шайку свою уводи. А не то…
– Угрожаете? – сухо спросил Нестор.
– Угрожаем. Не послушаешься, поднимем против тебя всех рабочих. Побьем!
Взгляд у Калабухи был суровый. Знал, что говорил. Давно, очень давно Нестор не слышал таких речей.
– А ты, Глыба? – зло накинулся он на сидящего здесь же и не проронившего ни слова Глыбу. – Это ж ты позвал меня! Золотые горы обещал. От имени своего большевистского подполья! Шо ж молчишь?
– Та шо он тебе скажет! – ответил за Глыбу комендант. – Они тоже на сладкие речи мастера. Не успел ты в город войти, они уже засели власть делить… Словом, не доводи до греха! Забирай свое войско, атаман, и уматывай! Не стравливай рабочих с селянами. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Комендант смолк, ждал ответа. Ждали и другие представители рабочих дружин. Народ серьезный. Оружия у них было не меньше, чем у махновцев.
Нестор молчал. Думал.
– Ну шо ж… Не поняли мы друг дружку. Ладно! Скоро вам петлюровский атаман Самокиш в зад перцу подсыплет, может, тогда шо поймете, – наконец сказал Махно и более спокойным, деловым тоном продолжил: – Там мы кое-шо в вагон погрузили. Оружие, патроны – все для революционной анархической армии. Дозвольте вывезты!
– Ни!
– Не позволим! – зашумели рабочие.
– Мы б и не против, – хитровато посмотрел на Нестора комендант. – Но – нема паровозов.
– Для Петлюры хотите сберечь? Ну-ну!
– Шо такое махновци, мы уже узнали, а Петлюра свой норов ще не показал, – выкрикнул кто-то из рабочих. – Може, получшее будет, хто знае.
– Понятно, – ухмыльнулся Махно.
– Это еще не все, – угрюмо сказал комендант. – Твои хлопцы пограбили банки, кассы. Так от гроши мы вам тоже вывезти не позволим. Потому как рабочим зарплату нечем будет платить, семьи станут голодать.
– Все? – зло спросил Махно.
– Вроде все, – сказал комендант. – Разве что одно пожелание. На дорожку. Вы хорошие слова не только на своих хоругвах пишите, но по возможности и сполняйте. Чтоб, значиться, слово не расходилось с делом. Тогда еще приходьте. Будем рады вас снова встреть.