Анархистка, страх и гордость Новороссии, налила рассол в глиняную чашку.
– Выпей, батько, рассолу. И ешь! Пока картопля горяча! На сале, с цыбулькою!
– Все-таки утекла од Самокиша? – приподнялся на локте Нестор.
– А ты шо, поминки по мне справляешь? Не выходишь до людей… Шо у тебя за печаль?
Нестор не обращал внимания на ее слова:
– Ну, а як же дамске белье? Бросила добро?
– Еще чего! Вот!..
Она приподняла край длинной балахонистой юбки, и у самых голенищ выглянуло кружево длинных дамских панталон а-ля мадам де Рекамье.
– Все на мне. Четыре пары. Больше не натянула…
Махно не выдержал, тихо засмеялся.
– Слухай, батько! – Она подсела к Нестору на край кровати. – Плохо дело. С Ростова офицерье и казаки сюда идут, в Мелитополи колонисты кучкуются, а с Харькова большевики выступили, Красна армия. А шо оны с собой несуть, сам черт не пойме. Одно известно, анархистов нихто из них не любит… Батько, ешь картошку и пиднимайся! Не отдавай Гуляйпольщину на растерзание!.. Отдохнул – и все! И хватит!
Нестор, склонившись над сковородой, взял в руки деревянную ложку, стал есть. Запивал рассолом. Вытирал рукой капли жира с заросшего щетиной подбородка.
Маруся жалостливо смотрела на него. Ждала.
– Народу прийшло до тебя – тьма. А ты… Ну, дали трохи по морде. Так шо? Батько детей не бросает, Нестор! Люди на тебе надеются.
Нестор молча ел. И лишь когда подчистил сковороду, поднял глаза на Марусю.
– Добре, – сказал он со вздохом. – Скажи Юрку, пусть принесет горячей воды. И бритву…
Часть третья
Глава двадцать восьмая
Не только Нестору Махно трудно было разобраться в клубке политических противоречий и хитросплетений, которые представляла собой Украина. Революции подготавливают умы, а далее властвуют страсти. Тут любой человек запутается. Дирижеров зачастую хватает только на прелюдию, а далее «играют все!».
В собственно России было проще. Большевики отгородились от грозных немцев Брестской капитуляцией: а как еще назвать этот «мир», за который пришлось отдать сотни пудов золота и огромные земли, в том числе нефтеносный Каспий? Кремль принялся укреплять свою власть жесточайшими мерами. Никто не мог помешать. Бывшие союзники вели тяжелейшие бои с получившей подпитку Германией. В свое время Антанта сделала многое, чтобы втянуть неподготовленную Россию в войну, и теперь платила по счетам.
В России все определял «гений и злодей» в одном лице: Ленин. «Всех задавиша…»
На Украине такого вождя не было. Перед потрясенными жителями Малороссии и Новороссии мелькал красочный и пугающий калейдоскоп лиц, правительств, партий, течений. Украина вступила на путь Польши, которая, некогда сильнейшее государство, стала жертвой шляхетской демократии, борьбы всех со всеми, и потеряла независимость.
Центральная рада, которая возникла сразу после Февральской революции семнадцатого года, состояла в основном из социал-демократов и социал-революционеров (эсеров) и насчитывала аж… 815 человек! Огромный террариум несогласных друг с другом политических деятелей с большими амбициями.
Естественно, из этой большой, недееспособной выделилась Малая рада. Обе Рады возглавил профессор, доктор наук, историк Михаил Грушевский, который был вынужден совершить неожиданный политический кульбит, перепрыгнув с позиции конституционного демократа на площадку социалистов-революционеров. При Радах существовал Генеральный секретариат, исполнительный орган, что-то вроде правительства, которым ведал писатель и социал-демократ Владимир Винниченко. Первый генсек на российском пространстве…
Военными делами занимался деятельный, но малоизвестный человек, учившийся в духовной семинарии, но не окончивший ее. Сплошные ассоциации… Звали человека Симон Петлюра.
Поначалу, несмотря на бесконечные распри, Малая рада склонялась к союзу с Россией Керенского на условиях федерации. По мере того как «петроградский юрист» доказывал – и доказал! – свою беспомощность, усиливалась идея самостоятельности Украины. Приход к власти большевиков с их целями и методами заставил большинство членов Рады перейти к мысли о независимости. Правда, споры внутри Рады продолжались. Винниченко считали пробольшевистским, а Грушевского проавстрийским. Видимо, каждый из киевских авторитетов, как и триста лет назад гетман Хмельницкий, искал, к кому же все-таки прислониться. Оказаться вдруг одному – тяжелая доля.
На Украине все же был хозяин – кровавый хаос. Эсеры пообещали помещичьи и кулаческие земли крестьянам, заводы – рабочим, но механизма для такого передела собственности не создали. Местные батьки, атаманы, анархисты, эсеры, большевики и просто различные авантюристы создавали свои маленькие республики, и всяк на свой лад решал эти проблемы. Никто при этом не мог или не хотел справиться с бандитизмом и грабежами. На Черноморском побережье всем распоряжались матросы, склонные к анархизму.
Однако Петлюра, в отличие от ученых-теоретиков, профессоров и писателей, действовал активно и провозгласил процесс «украинизации» армии, то есть тех частей русской армии, которые оказались на Украине. А их было немало. Им необходимо было только переприсягнуть, выучить азы украинского языка – и карьера была обеспечена. Многие пошли на это, что давало не только достаток, но и спасало от самосуда толпы.
Эти действия Петлюры не могли не оказать влияние на общую политическую обстановку. В ноябре семнадцатого Рада в своем третьем универсале (манифесте) объявила о создании Украинской народной республики (УНР) в составе России, но уже через два месяца в четвертом универсале провозгласила УНР независимой державой. А чего же было ожидать, если чуть ранее написанный Лениным ультиматум от имени правительства РСФСР разоблачал Раду как оплот буржуазии и контрреволюции. Так называемый Первый Всеукраинский съезд Советов, состоявшийся перед новым, 1918-м годом в Харькове, ставшем «красной столицей» Украины, объявил Раду вне закона. Таким образом, Раду просто вытолкали из Советской России.
Чехарда! Было от чего закружиться голове человека, проживавшего на Украине. Методы большевиков были топорными. Но топор – вещь убедительная, особенно в сочетании с плахой. 24 января Рада провозгласила независимость, а 26-го Киев уже был занят войсками так называемого Южного (красного) фронта, наступавшего от Одессы. Эсеровская Рада успела удрать в Житомир, а потом, от греха подальше, в затерявшееся в лесах местечко Сарны.
Главнокомандующим Южным фронтом (по крайней мере, он сам так себя называл) был… эсер, некто Михайло Муравьев, бывший подполковник, который всячески подчеркивал, что происходит из простых нижегородских крестьян. Двадцать лет назад он «с успехами» закончил юнкерское училище, неплохо воевал на Русско-японской и на Великой войне, был отмечен наградами. В октябре семнадцатого он предложил свои услуги большевикам, был назначен начальником обороны Петрограда и командовал войсками, подавившими жалкий «мятеж» Керенского и Краснова, скорее пропагандистское изобретение, чем реальное военное выступление.
Услуги и «военный талант» Муравьева большевики оценили высоко. Через два месяца бывший подполковник уже командовал фронтом: правда, на бумаге этого фронта еще не существовало. Загадка: фронт де-факто, не де-юре.
Трудно сказать, каковы были подлинные военные способности главкома, но несомненно, что он являл собой великолепный материал для науки психопатологии. Незадолго до занятия Киева Муравьев руководил массовым истреблением офицеров в Одессе. Надо сказать, украинские города на Правобережье были заполнены офицерами бывшего Юго-Западного (Брусиловского) фронта русской армии, достаточно успешно действовавшего во время Великой войны. В Москве считали, что такое количество офицеров таит опасность для советской власти. В Одессе Муравьев проявил небывалую изобретательность в способах мучений и казней. Главком не просто уничтожал «военную косточку», он наслаждался процессом. Классовая вражда тут была ни при чем, тем более что большинство «царских командиров» получило свои звездочки на погоны во время Великой войны и к дворянству не принадлежало.
Не будем описывать, как убивали людей, оставим это для учебника психиатрии. Благодатное времечко для садистов! Все можно было списать на «классовую ненависть».
В Киеве Муравьев дал Петлюре наглядный урок, как надо поступать с теми, кто может представлять (а может и не представлять) угрозу для режима. Еще в первые месяцы «незалежности» Симон Васильевич выделил офицеров, не пожелавших переприсягать и украинизироваться: при регистрации он выдал им так называемые красные билеты, в сущности карточки неблагонадежности, ограничивавшие их обладателей в правах.
Муравьев, захватив при бегстве Петлюры из Киева эти списки и адреса краснобилетчиков, взялся за аресты и казни. Лобное место он не изобретал. Удаленный Бабий Яр ему был не нужен. Перед красивейшим зданием Киева, дворцом императрицы Марии Федоровны, вдовы Александра Третьего, где, естественно, главком расположил свой штаб и личные апартаменты, находилась большая площадка с запущенным уже розарием. Там и казнили. Рубили изобретательно и вычурно. В войсках Муравьева нашлось немало уголовников, садистов, психопатов. Отличились и матросики-анархисты. Из окон своей спальни или из кабинета красный властитель Киева мог наблюдать все действо.
…Сейчас во дворце заседает нынешняя украинская Рада. Здание отреставрировано. На площадке – клумбы с цветами. Пышно цветут розы. Земля, видно, хорошо удобрена. К сожалению, нет здесь и подобия памятника невинно замученным. «Кровь текла по площадке, как во время дождя», – вспоминали невольные свидетели. Булгаков, хорошо знавший Киев тех лет, писал: «…Выйдут пышные всходы… и от крови не останется и следов. Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет… Никто».
По сведениям украинского Красного Креста, на площадке было зверски убито от трех до шести тысяч русских офицеров. Точнее подсчитать было невозможно. Если с чисто военной точки зрения