– Ха! – выдохнул Лепетченко. – Тогда и Нестор у Настиной матери буде пропадать. Молода жинка! У Нестора ще горячка на баб не пройшла.
– И все-таки поговорить надо!
– Поговори! Схлопочешь сапожной колодкой по голове! – бросил Щусь, скалясь в бессильной злости.
Помолчали. На стене ходики: стук-стук. Лашкевич встал, подтянул гирьку в виде шишки, опустившуюся почти до земли.
– Вопрос надо решать… того… кординально! – продолжил Щусь.
– Це як? – спросил Каретник.
– А от так! – Щусь стукнул ладонью по столу: как топором по плахе.
– Голосуем! – подвел итог Лашкевич.
Руки, одна за другой, поднялись кверху. Не сразу. Но все.
– Когда? – спросил Калашников.
– Завтра утром Нестор отправится на станцию до большевиков. За патронами… Ты будешь со мною. – Федос ткнул пальцем в Сашка Лепетченка. – И ты, – это уже в Калашникова.
Лица назначенных помрачнели. Остальные вздохнули с облегчением.
– И – все! – твердо повторил Щусь. – И – могила!
Утром на станции Гуляйполе было оживленно. Сновали разномастно одетые красногвардейцы. У кого на фуражке звездочка, у кого – алая повязка.
Главный гость в Гуляйполе – бронепоезд. Железное чудище, какого Махно еще не видел. Блиндированные вагоны, обшитый стальными листами паровоз, клубы пара, вырывающиеся откуда-то из прикрывающих колеса щитов…
Нестор стоял рядом с Павлом Глыбой и Йосифом Геленкевичем, командиром бронепоезда «Ваня-большевик». На Геленкевиче все кожаное, и звездочка у него на фуражке не матерчатая, самодельная, а металлическая, крытая красным лаком. Государственная звездочка. Сразу видно: из дальних краев гость.
– Ну, как тебе наш зверь? – спросил Геленкевич у Махно.
Нестор пожал плечами, сощурил в усмешке глаза:
– Серьезная коняка… Чего ж тогда тикаете на Ростов?
– Маневр! – объяснил Геленкевич. – Военна тайна.
– Та какая там тайна? Боитесь, шоб германцы не перерезали вам путь! А без железного пути ваш бронепоезд – як тигра в цирке.
– Ну, ты без этих шуточек, товарищ Махно! – вмешался Глыба.
– Не злись, Павло! – добродушно сказал Нестор. – А если серьезно, то глянь кругом. От – путя, а кругом гола степь. – Он обвел рукой пространство вокруг станции. Дальние поля. Одинокие рощицы. – Решаться все будет в степи. А хозяин здесь – крестьянин. Станут воевать наши селяне – и германцу не удержаться.
Паровоз окутал их облаком пара.
– От только винтовок у нас больше, чем патронов. Может, поделитесь патронами? – попросил Махно. – Все равно ведь уходите.
– Как, товарищ Глыба, дадим анархистам патронов? – спросил Геленкевич.
– Конечно, они хоть и без пролетарского понимания, но… на данный момент союзники. Надо дать. Тем более они, я думаю, на пути к большевикам. А куда ж еще? Ясное дело!
– Антисемитизмом не болеют? Это сейчас первейший вопрос на Украине.
– Чего нет, того нет. Полный интернационал. Этого у них не отнимешь!
– Тогда ладно.
Черногвардейцы стали грузить ящики в подводы.
– А где Щусь? – спросил Махно.
– Вроде до нимецких колонистов подался. Сказал, контрибуцию с их изымет, – ответил Лашкевич.
– Контрибуцию?.. Это он любит.
Один из ящиков треснул при погрузке, и на днище телеги просыпался ручей из новеньких, сверкающих медной желтизной патронов.
Нестор взял пригоршню патронов, полюбовался ими. Понюхал.
– Смотри, Тимош, это и есть тульска пшеница. Кто съест, тот и подавится…
А в это самое время Щусь, Калашник и Лепетченко, вежливо постучавшись, вошли к Насте. Даже сапоги вытерли на пороге.
– Срочно собирайся, Настя. Возьми, шо для себя и для дитяти на первое время понадобится.
– Куды?
– Нестор Иванович вызывает. В Софиевку. Немцы с панамы на нас идут, – объяснил Щусь. – Дуже тяжелое будет тут положение.
– А чого ж вин мени сам не сказав? – Настя глядела на них недоверчиво.
– Ты ж знаеш, он на бронепоезде… решил проехать по уезду. За тобою прислал Сашка Калашника!..
Сашко согласно кивнул головой.
Настя какое-то время размышляла:
– Ладно, я быстренько!..
И, развернув плат, начала бросать в него вещи.
Ребенок, словно почуяв неладное, захныкал.
– Тыхо, тыхо, Вадимко. До татка поидем. Татко зове!..
Щусь помог завязать ей узлы.
В тачанке они ехали вчетвером. Вадима держала на руках Настя. У ее ног валялись клунки. Из одного торчал уголок кружевной «панской» сорочки.
Калашник был за кучера. Кони свежие, напоенные, накормленные. Повозка катила мягко. Вадим дремал.
На развилке свернули с шляха на проселок.
– Куды ж вы, хлопци, на степову дорогу? – обеспокоенно спросила Настя. – Софиевка – по шляху, прямо.
– На шляху, говорят, германска разведка, – ответил Щусь.
С проселка свернули и вовсе на малоторную дорогу. Она повела в выбалок, где разросся густой кустарник, верболоз, камыш… Даже поздним утром здесь плавал туман. Было сумрачно и глухо, как в вечерний час.
– Хлопци! Там же Мокрый байрак – топко!
– Зато нихто не побаче…
– Куды вы нас везете?
Калашник, понукая лошадей, въехал в самую гущу верболоза. Гибкие прутья сомкнулись за тачанкой, только колея была чуть видна.
– Хлопци, вы шо? – крикнула Настя. Но голос ее тут же оборвался: ей зажали рот.
Сухо щелкнули в глухом выбалке два выстрела. И стало тихо. Только еле слышно шептал камыш.
Черная большая птица с шумом вылетела из чащи, тоскливо кугикнула и исчезла…
Глава пятая
Через две ступеньки Нестор взлетел на второй этаж коммуны «Счастье трудящихся». Торопливо прошел через зал. Суровые бородачи-анархисты, отказавшиеся от всего личного во имя революции, со стен провожали его строгими взглядами. Поблескивали их глаза, тщательно нарисованные дедом Будченко.
Коммунар Кондрат Полищук и еще какая-то бабка с охапкой глаженого белья повстречались на его пути. Махно улыбнулся им:
– Драствуйте!
– Доброго здоровьячка, Нестор Ивановыч!
– Ну, як тут у нас?
– Жывем – не тужым, – беспечно ответил Кондрат. – От тилькы панська печка дымыть, зараза! Прийдеться перекладать.
– Ну-ну, хозяйнуйте!
Нестор резко распахнул дверь в свою спальню. Радостный и веселый встал на пороге.
– Настена!.. Настя!.. – окликнул он. Ответом была тишина. – Ты шо, не слышишь, Настя?..
Только сейчас Нестор заметил следы поспешных сборов. На полу валялись впопыхах брошенные чепчики и рубашечки Вадима. Пустая колыбелька висела как-то боком, выбросив, словно перо из потрепанного гусиного крыла, кусок пеленки. И кровать, обычно застланная Настей с крестьянским усердием, сейчас была словно выпотрошена. Вышитые подушки куда-то исчезли, осталась одна, простая….
Нестор вышел из спальни, растерянно побрел по коридору. Наткнулся на своего ездового:
– Степан, не знаешь, где Настя?
Конюх пожал плечами:
– Я ж з вамы був, Нестор Ивановыч.
Нестор уже не слышал его ответа. Спустился по лестнице вниз.
– Лашкевич! Ты не слыхал, куда Настя с дитем подевалась?
– Я только вернувся. Патроны на нашому склади розгружав.
Нестор махнул рукой: мол, помню.
– Щусь. Где Щусь?
Из-за спины Лашкевича возник молоденький коммунар из новых черногвардейцев – Юрка Черниговский. Он смотрел на Махно, как новобранец на фельдмаршала.
– Товарыш Щусь подалысь з хлопцямы десь трошкы пошуровать…
– Делом бы занимались! А то наладились грабить…
– Так багатеев же, Нестор, буржуев. Контрибуция, верный доход, – бросил в оправдание друзей Тимош.
– А ты, Юрко, – обратился Нестор к молоденькому черногвардейцу, – не знаешь, куда моя жинка подалась?
– Так кажуть, поихала кудысь. До родычив, чи шо! Може, в гости?
– Какие гости?! Какие еще гости?! – выходя из себя, сорвался на крик Махно. И позвал ездового: – Степан!
Конюх мгновенно возник перед ним.
– Запрягай!
– Так тилькы ж роспряг! Кони ще в мыли…
– Шоб вас черти взяли…
Нестор сам вывел из конюшни первую попавшуюся лошадь.
– Пидождить, хоть засидлаю, Нестор Ивановыч! – забеспокоился Степан.
Но Махно одним махом забросил легкое, маленькое и ловкое тело на спину лошади, и, лупанув сапогами коня под бока, исчез со двора, растаял во тьме.
– Скаженный, без седла! – пробормотал вслед Степан. – Ну, нема бабы, так шо?.. Объявыться! Он моя: то туды девалась, то сюды. И шо? И никуды не делась!
Лашкевич нахмурился и покачал головой. Он-то все знал…
…А Нестор мчался по степной дороге. Маузер в деревянной кобуре бил его по бедру, шапку он потерял, но даже не заметил. Тело враз заболело: отвык скакать без седла, как бывало в детстве.
В селе Федоровка, где Настя крестила Вадима, он придержал коня у приземистой хатки, скрытой за тыном и садочком. Спрыгнул. Рванул дверь так, что заколыхался и едва не погас огонек керосиновой лампы.
Его встретили крестные Вадима, что принимали младенца после купели. Они встревоженно глядели на хмурого Махно, на его маузер, словно и в самом деле были в чем-то виноваты.
– Здорово, кумы! – бросил Нестор. – И не думайте, шо я не знаю, как вы Вадима хрестылы… Моя Настя, случаем, не у вас?
– Ни, – замотали головами селяне. – Нема!
– Не брешете?
– Та хай Господь нас покарае, – разом перекрестились они.
Убедившись, что ему не врут, Махно снова вскочил на лошадь, по бокам которой стекала пена.
Селяне смотрели ему вслед. Прислушивались к торопливо удаляющемуся конскому топоту.
А Махно вскоре уже входил в хату Насти, где его встретила теща.
– Нестор? Заходь!..
Но выражение ее лица изменилось, едва она увидела состояние зятя.
– Шось з Настей? – обмерла она.
– Мамо Дуся, може, вы шо-то знаете… де ваша дочка?
И тут же понял, что теща ничего не знает. Повернулся, вышел во двор к тяжело дышащей лошади. Та косила испуганным глазом и пятилась от него, как от смерти.
Тетя Дуся выскочила следом, схватилась за сердце.