– Ну й шо? Ну – жандарм! – возразил Лашкевич, который, все знали, любил читать книжки про всякие любовные истории, восполняя этим недостаток внимания со стороны сельских девчат. – А скилькы бувало, шо панночкы з богатой семьи подаються в революцию? Он Мариетта Лопес, дочка того… латиноамериканського фельдмаршала, спуталась з повстанцем, втекла з ным в ихню сельву…
– Ты, Тимош, брав бы поблыжче примеры! – ворчливо сказал Марко Левадный. – Он у Сашка Лепетченка батько був полицейским урядныком. Ну й шо з того? В кожному сели був чи полицейский, чи жандарм. Свои ж, селяне. Таки ж, як и мы, дядькы.
Помолчали.
Левадный ударил метко. Действительно: «Шо з того?»
Глава тридцать первая
Добровеличковка – село небольшое и нескладное: всего одна улица протянулась вдоль узкой и мелкой речушки. Школа в центре такая же несуразная. Просто длинная мазанка с большими окнами.
Перед входом в школу Нестор, одетый по этому случаю в пиджак, причесанный, в сверкающих хромовых сапогах на высоких каблуках с подковками, остановился, чтобы перевести дух. Было тепло, уже задымилась ранним белым цветом черешня.
Его сопровождали Лашкевич и Юрко. Они сдули с его плеч невидимые глазу пылинки. Пожалуй, впервые друзья и почитатели батьки видели, что он несколько растерян. Конечно, Махно старался не подавать виду. Хмурился, сжимал челюсти.
Вчерашним вечером он пораньше оставил дела. Сидел у окна, всматривался в медлительные летние сумерки, дышал густым воздухом, настоянном на запахах примятой сочной травы, остывающей пыли, лошадиного пота, свежих тополиных листьев и только-только зацветающих садов, могучее дыхание вольной, необъятной степи.
Из всего, что рассказал о Дыбенко Трохим Бойко, Нестора больше всего задело то, что агитпропом у него ведает видная баба, боевой товарищ с револьвером и прочими свидетельствами авторитета. Хороший командир, конечно, должен иметь при себе подругу, лучше всего верную жену. Особенно такой командир, как он, батько, который у всех на виду, хлопцев не чурается. Любят хлопцы, когда при батьке еще и матинка. Особенно если красивая да умная. Им тоже погордиться хочется. «Наш-то, наш… Орел! Какую красуню к седлу приторочил!»
Он знал все эти дела. Знал, да не везло ему. Тина – какой это был боевой товарищ? Игрушка. Кукла. Да, хорошо бы встретить Дыбенко как равного. Ты при бабе, большевистский генерал? Я тоже не вчера с коня соскочил. Вот так…
И вот они стояли в Добровеличковке перед входом в школу.
– Де ее комната, Тимош?
– Он та. Чуете, голосы?
– И шо, сильно грамотна?
– Та не дай бог!
Махно, решившись, вошел в коридор. Прежде чем открыть дверь, отшаркался. На двери была надпись: «Четвертая группа революционной Добровеличковской школы».
Постучав и не дождавшись ответа, вошел. И остался у двери. Школьники – и совсем юные, и средних лет, и пожилые дядьки – повернули к Нестору головы.
На стене класса висели портреты отцов анархизма: Бакунина и Кропоткина.
– Вам что? – не особенно дружелюбно спросила учительница. Она была тонкая, довольно высокая, с лицом простым, но привлекательным. Особенно хороши были ее слегка навыкате темные глаза. Выглядела она лет на двадцать пять.
– Я спрашиваю: вам что? – еще строже спросила учительница. Говорила она по-русски, но с едва заметным акцентом и по-украински напевно.
– Ничего, – слегка растерявшись, ответил Нестор. – Хотел послушать. Я ведь в школу почти шо и не ходил. От и захотелось… Вы Галина Андреевна Кузьменко?
– А вы?
Она, конечно, догадалась, кто перед ней. Но хитрила. Хоть и анархистка, вольная личность, а тоже свою бабью политику должна вести. Каждая женщина, хоть и самая темная, в глубине души сознает, что даже при первой встрече между двумя полами начинается легкая, игривая и кокетливая схватка за первенство, главенство. Будь перед ней хоть батько Махно, хоть ангел, хоть дьявол.
– Я – Нестор Махно.
– Слышала. Знаю… Ну, что ж. Садитесь, слушайте! К сожалению, урок наш уже подходит к концу.
Махно сел за парту рядом с конопушной девчушкой, похожей на Настю – на ту Настю, из далекой его юности.
А учительница вновь обернулась к оживившемуся классу:
– Так вот, после путешествия в Восточную Сибирь Петр Алексеевич составил описание тамошних гор и даже был одним из основоположников теории их происхождения. Богатства недр Восточно-Сибирских гор уже давно занимали ученых России, но выделить им достаточное количество денег на проведение геолого-изыскательских работ царь все никак не мог…
– Это кто ж такой Петр Алексеевич? – шепотом спросил Нестор у конопушной соседки.
– Кропоткин.
– Как видите, Петр Алексеевич был не только знаменитым путешественником, но и выдающимся ученым-геологом и географом. Он внес крупнейший вклад в разработку теории древнего оледенения Евразии. В тысяча восемьсот семидесятом году Петр Алексеевич и его друг ученый Воейков задумали послать большую морскую экспедицию от Новой Земли и до Берингова пролива. И чем все кончилось? Опять же царь не нашел денег…
Она подошла к висящей на стене географической карте, указала на Новую Землю, очертила Северный Ледовитый океан, Берингов пролив. И – так точно, так уверенно. Нестор, хоть и учился в Бутырке у лучших педагогов, но сравнение было в ее пользу. Да и про географические открытия Петра Алексеевича он не очень-то был осведомлен. Не это интересовало его в анархисте.
– Хороша учительница? – опять тихо спросил Нестор у соседки.
– Та шо вы! – восторженно, так же шепотом ответила девчушка.
– И ты все понимаешь?
– Не дуже!
– От и я… тоже!
Галина строго посмотрела на перешептывающихся и продолжила:
– Российские богатеи тоже не пожелали раскошелиться. Что им наука! Если они и дадут сегодня деньги, то уж барыш хотят получить непременно завтра. В семьдесят втором году Петр Алексеевич Кропоткин покинул Россию и уехал в изгнание во Францию и Англию.
Учительница коротко взглянула на увлеченно слушающего Нестора, сказала:
– В следующий раз мы с вами поговорим о другой стороне деятельности Петра Алексеевича Кропоткина, о его теоретических разработках величайшей науки, которая называется анархизм… Все свободны!
Ученики, дети и взрослые, быстро покинули класс. Нестор и учительница остались вдвоем.
– Вам это было интересно?
– Я знал Кропоткина як теоретика анархизма. И ничего не знал о его деятельности як геолога, путешественника… Спасибо, хоть чуть-чуть просветили.
– Вы по делу приехали? Или так, случайно?..
– По делу. Честно. Брехать не умею. Приехал познакомиться с вами на предмет назначения вас начальником агитпропа армии. Про вас много хорошего говорили. Хвалили.
Он старался говорить гладко, грамотно, хотя за последнее время отвык.
– Ну и что же? Подхожу я вам в агитпроп?
– Чего ж не подходите? Выходит, шо в самый раз. А то у большевиков комиссары, политотделы всяки, лекторы. А мы с хлопцами як сироты. Сами всё разъясняем, як умеем. За шо воюем, и прочее.
– А может, так и лучше? Доверия больше!
– Может… Так и вы вроде не из чужих. Гуляйпольского уезда!
Они рассмеялись. Стало как-то легче говорить.
– Знаете шо? – предложил Нестор. – Может, пройдемся трошкы по степи? Тут как-то трудно разговаривать. Будто я ученик.
Прошлись по улице. Повернули от хат на простор. Все село следило за ними. В каждой дырочке в плетеном тыне – чей-то глаз.
В степи снова начинал отвоевывать свое место ковыль. Распаханной земли становилось все меньше. За подсолнечниками, которые еще только высунули из-под земли первые упругие листочки, голубело шелковистое ковыльное море. Волны. Нестору здесь дышалось легко.
– От шо! – решительно сказал батько. – Нема у меня времени кидать в небо красивые слова. Я по-простому. Выходьте за меня замуж, Галина Андреевна!
– А как же агитпроп?
– И для агитпропа вы подходите. Не на печи ж вам сидеть с вашим образованием. А жена – это жена.
– Надолго? – насмешливо спросила учительница.
– А на всю жизнь.
Они остановились. Галина изучающе смотрела на Махно. Ей надо было за несколько минут пройти путь, который иные женщины преодолевают за месяцы, а то и годы. Хотя революционные вожди и учили, что брак не должен отвлекать от более важных дел, все же поспешность Нестора тревожила ее. Она была крестьянской дочерью.
– Так сразу?.. Надо бы немного подумать, – сказала она.
– Это конечно. Это я понимаю. Подумайте. – Он взглянул на свои часы-луковку. – Время есть. Я ще целый час могу подождать.
– А что ж такая спешка?
– Белые подступают. И ще Шкуро. Предстоят тяжелые бои. Хотят нас придушить.
– Надеюсь, вы меня не спрячете в погребе во время боев?
– Не. Мне боевая подруга нужна. Шоб и на коне, и с карабина, и с тачанки…
Глаза учительницы вспыхнули. Именно о такой жизни она иногда мечтала.
– А посоветоваться с близкими я могу? – спросила она.
– Дело сурьезне. Даже надо посоветоваться. Время у вас ще есть. – Он снова взглянул на часы, затем на низко висевшее над степью солнце. – С полчаса, а то и чуть побольше.
Ковыль прошелестел и прибоем лег у их ног. Очень, очень недолгое ухаживание!
Близких у Галины уже давно не было, только закадычная подруга Феня. Их связывала больше чем дружба. С ранних детских лет их считали назваными сестрами.
Феня уже ждала Галину у самой калитки. Видела, как Галина уходила с батькой Махно в степь, как они беседовали, удаляясь к ковыльному морю. Для пустого разговора, Феня знала, батько не приехал бы.
– Ну шо? – спросила она Галину.
– Сватается.
– Ну а ты?
– Времени мало дал на раздумья. Всего полчаса.
Феня расхохоталась. Была она, в отличие от подруги, чернобровая, смуглая, верткая, как егоза: типичная хохлушка-хохотушка. За нее уже раза три сватались, но, подумав, она «выносила гарбуза». Отказывала. Не боялась, что ее жгучая красота поблекнет.