последовавших за заключением Зборовского мира. Хорошо известно, что тайным условием мирного договора было согласие властей Речи Посполитой на то, чтобы крымская орда на обратном пути беспрепятственно брала ясырь на украинских землях [12. Ч. 3. С. 208–209]. В рассказе Луки Климовского читаем, что “велел король татаром вместо заплаты те городы воевать, которые по сю сторону реки Вислы в маетностях тех панов, которые ему, королю, сперва были непослушны, гетмана корунного Фирлея и князя Вишневецкого, и Доминика /Заславского/ и Корецкого, и Збаражских князей, за то, что от их задору и налоги та война с черкасы и зачелась”. Ведь “велел он, король, им с черкасы миритца, и они, де, ево ни в чем не послушали”. После этого “князь, де, Еремей Вишневецкой писал х королю с невежеством, что он, де, Вишневецкой за то разоренье учнет с ним, королем, битца и король, де, писал к черкаскому гетману к Богдану Хмельницкому, чтоб он шол к нему, королю, с черкасы и с татары на помочь”. Рассказ заканчивался словами: “И впредь, де…. чаят он у короля с поляки, что в Збораже сидели, розратья” [19. С. 347–348][63]. В этом рассказе Ян Казимир выступает как правитель, который не только стоит на стороне казаков, но и готов вместе с ними карать не подчиняющихся его власти магнатов.
Тогда же появились связывавшиеся с особой Яна Казимира слухи о том, что он примет «русскую веру» и сделает столицей Речи Посполитой Киев [4. Стб. 297. Л. 78]. В сентябре 1649 г. распространился и слух о том, что Вишневецкий «короля польского Яна Казимера убил, сшодшись оманом до смерти” [6. Т. II. № 115. С. 253].
Распространение всех этих слухов показывает, что вплоть до конца 1649 г. надежды на то, что с помощью короля и в сотрудничестве с ним удастся преобразовать Речь Посполитую в государство, где главная роль будет принадлежать «русскому народу» и его наиболее политически активной части — казачеству, а сам его глава будет «королем русским», еще продолжали сохраняться в какой-то части украинского общества.
Польский король Ян II Казимир Ваза (1609–1672).
Вместе с тем в этих слухах все более заметно выступает понимание того, что король, хотя у него, по мнению рассказчиков, самые добрые намерения, по существу, бессилен, власть в государстве находится в руках враждебных казачеству магнатов, и он не в состоянии подчинить их своей воле. Между тем, надеясь на поддержку монарха, казаки, как представляется, видели в нем как бы символ тех сил, которые, по их мнению, имелись в Речи Посполитой, сил, которые были дружественны по отношению к «русскому народу” и в сотрудничестве с которыми можно было бы изменить сложившиеся в этом государстве враждебные по отношению к казакам порядки. Ход событий приносил все новые доказательства того, что подобных сил в Речи Посполитой нет, а в этих условиях личность монарха, вера в его добрые намерения уже не могли иметь для казаков прежнего значения.
В течение долгого времени казаки считали своим союзником «Литву» во главе с крупнейшими литовскими магнатами, представителями биржанской ветви Радзивиллов — гетманом и виленским воеводой Кшиштофом Радзивиллом, а затем его сыном Янушем. Такие представления разделяли в начале восстания также гетман и его окружение. Свидетельством может служить «лист» Хмельницкого от 17 июля 1648 г., в котором, вспоминая о старом расположении казаков к литовским панам и их военном братстве в общих походах, гетман разъяснял казакам, что война, которую они начали против своих неприятелей — польских панов, не касается панов литовских, и запрещал разорять их владения под страхом «кары войсковой» [18. № 18. С. 58]. Однако таким представлениям был нанесен сильный удар, когда осенью 1648 г. казацкое движение захватило юго-восточные поветы Великого княжества Литовского, и литовское войско во главе с Янушем Радзивиллом с большой жестокостью расправилось с казаками [20. S. 70–72].
С большим раздражением об этих расправах Хмельницкий говорил комиссарам на переяславских переговорах [6. Т. II. № 47. С. 107]. Сохранилось и письмо, которое в этой связи запорожский гетман отправил гетману литовскому [18. № 44. С. 96]. В письме, наряду с выражением возмущения по поводу жестоких расправ с «невинными людьми», гетман напоминал о давней дружбе, связывавшей семью Радзивиллов с Запорожским войском. Однако отношение гетмана и казацкой старшины к литовскому некоронованному «королю» определяли другие высказывания того же письма: «Ваша милость и другие паны, как перед тем покойного пана нашего не слушали, так и теперь снова против королевской воли изволите начинать и на нас наступать, то, взяв Бога в помощь, защищаться будем и королю дадим знать». В течение долгого времени казачество считало биржанских Радзивиллов главными союзниками короля Владислава в его борьбе с непокорными магнатами, а теперь гетман относит Януша Радзивилла именно к числу тех магнатов, которые «не слушали» покойного короля и не желали подчиняться его воле. Хмельницкий не хотел разрывать контактов с главой «Литвы» и подчеркнуто оказывал особые почести его посланцам, стремясь не допустить вступления Великого княжества Литовского в войну с казаками, но надежд на то, что «Литва» вместе с казачеством будет участвовать в изменении традиционного строя Речи Посполитой, в ставке гетмана больше быть не могло. Еще в мае 1649 г. торговые люди из Могилева рассказывали севским воеводам, что «литовский, де, гетман Радивил писал к гетману Хмельницкому, что он литовскими поветы с ними, з белорусцы, битца не хочет, так же как отец его, Радивилов, против их белорусцев не бивался» [14. 1649 г. № 1. Л. 148]. Однако, когда летом 1649 г. литовское войско во главе с Янушем Радзивиллом приняло активное участие в войне, разбив казацкий корпус во главе с киевским полковником С. Кричевским [20. S. 75–78], был положен конец и этой последней иллюзии.
В условиях, когда ход событий давал все новые доказательства того, что в Речи Посполитой нет сил, готовых сотрудничать с казачеством, надежды на переворот, после которого Речь Посполитая стала бы государством, в котором главная роль принадлежала бы “русскому народу”, становились все более нереальными. Все это заставляло задумываться о перспективах существования Запорожского войска и как военного объединения казаков, и как особой политической организации, созданной на землях Украины после победы восстания.
Если у части украинского общества надежды на возможность переворота в Речи Посполитой сохранялись, как мы видели, вплоть до лета 1649 г., то гетман и его окружение избавились от этих иллюзий значительно ранее. Явное разочарование новым монархом сквозит в известных словах Хмельницкого на переяславских переговорах: “А не захочет король вольным королем быть — это его дело” [6. Т. II. № 47. С. 108].
Размышления над будущим в ставке гетмана пошли в двух направлениях. С одной стороны, стали формироваться планы создания особого, независимого от Речи Посполитой государства, в границы которого вошли бы все земли Речи Посполитой, населенные “русским народом”. Неслучайно на переговорах в Переяславе Хмельницкий как известно, называл себя “единовладцем и самодержцем русским” и говорил, что освободит “от ляшской неволи народ русский весь” — “по Львов, по Холм и по Галич” [6. Т. II. № 47. С. 108–109]. С другой стороны, важное практическое значение приобретал вопрос о возможности дальнейшего существования Запорожского войска в рамках не Речи Посполитой, а иного, соседнего с Украиной государства. Мысль о возможности перехода под власть “иного пана” присутствовала в сознании участников восстания уже на его начальном этапе. Симптоматичными в этом плане представляются слова в письме Хмельницкого Адаму Киселю от 13 июня 1648 г.: казаки не обращаются “до иншого пана”, так как знают, что враждебные действия против них предпринимались “без воли Его Королевской милости” [18. № 8]. Со временем эта мысль приобретала все более определенные формы. После переяславских переговоров Хмельницкий писал Яну Казимиру от имени Запорожского войска, что тяжелое положение приводит казаков к тому, что они должны кровью освобождаться от неволи и хотят искать себе чужих панов [18. № 50].
Назревавшие перемены в ориентации казацкой старшины нашли свое выражение в дипломатической переписке Запорожского войска с Россией. 8 февраля 1649 г. Хмельницкий писал царю: “А мы, как первие, такожде и ныне желаем того, чтоб ваше царское величество нам государем и царем яко православное светило и самодержцею за благословением божиим учинился” [6. Т. II. № 52. С. 132]. Хотя в письме гетман ссылался явно на свое прежнее обращение к царю от 8 июня 1648 г., то обстоятельство, что новое письмо было написано после окончания бескоролевья в Речи Посполитой и избрания нового короля, придавало ему совсем иной смысл. Речь шла теперь о разрыве Запорожского войска с Речью Посполитой и о его переходе под власть московского царя. Совсем прямо и определенно это было сформулировано в грамоте гетмана, отправленной в Москву 3 мая 1649 г. с черкасским полковником Федором Вешняком: “Нас под милость и оборону свою и всю Русь, ныне по милости Божии против ляхов совокупляющуюся, возьми” [6. Т. II. № 74. С. 177].
М.С. Грушевский всесторонне обосновал то положение, что именно зима 1648–1649 гг. стала временем, когда произошли переломные изменения в политическом мышлении казацкой элиты. Проделанное исследование лишний раз подтверждает принципиальную правильность этого вывода классика украинской историографии. М.С. Грушевский видел эти перемены в том, что если в начале восстания цели казацкой верхушки не шли дальше восстановления прав и привилегий, утраченных Запорожским войском с установлением Ординации 1638 г., то к зиме 1648–1649 гг. она возвысилась до идеи создания особого государства для “русского народа”, живущего на территории Речи Посполитой. В свете сделанных наблюдений этот вывод М.С. Грушевского требует серьезных поправок. Цели восставших уже в первые месяцы восстания отнюдь не сводились к восстановлению прав и привилегий, утраченных Запорожским войском. Участников восстания вдохновляла сложившаяся в казацкой среде уже в предшествующие десятилетия идея переворота в традиционном общественном устройстве Речи Посполитой с тем, чтобы в новом, преобразованном государстве главная роль принадлежала “русскому народу” и его наиболее активной политической части — казачеству. Лишь когда ход событий показал нереальность этой идеи, приобрел актуальность вопрос о создании для “русского народа” в Речи Посполитой своего особого государства.