шено подростками. Как профессиональный юрист Илья Ильич сразу обратил внимание, что первоначально оперативно-розыскные мероприятия на месте происшествия результатов не дали. Ни очевидцев, ни свидетелей, ни каких-либо вещественных доказательств и серьезных следов, которые могли бы помочь в раскрытии преступления, обнаружено не было. Для установления личности трупа были даны ориентировки, началась проверка по дактилоскопическому учету, благодаря которому стало известно имя погибшего — неоднократно судимого Зыкуна, по прозвищу Немец. Тогда версия о том, что преступление совершено лицами из его окружения, вышла на первый план.
Прокурор Ледогоров по долгу службы не раз встречался с одноногим в то время, когда тот еще был жестким криминальным авторитетом, неуравновешенным, любившим широко погулять. Как правило, в компании вел себя агрессивно, всегда стремился к роли лидера, требовал неукоснительного подчинения, но однажды в пьяных разборках потерял ногу, и вскоре весь его дутый авторитет канул в небытие. Ледогоров, изучая материалы уголовного дела, останавливался на отработанных фамилиях из мира уголовников не просто так, именно сейчас ему предстояло подчистить любые подозрения о причастности единственного сына, из-за которого может пострадать его карьера прокурора. Кто мог видеть Немца последним? У кого из этих зэков, хмуро смотрящих на прокурора с черно-белых фотографий в анфас и профиль, мог появиться реальный мотив ритуального убийства? И, увы, ответов не находил. К тому же в деле Илья Ильич наткнулся на показания некой бабки Матрены, к которой в день убийства за выпивкой для троих пацанов заглядывал Зыкун. Кто эти пацаны, что отправили калеку за самогоном, Илья Ильич знал доподлинно, и не потому что излил душу его великовозрастный детина. Когда ни первого, ни второго сентября в школе не появились все трое, мать Мартынова прибежала в дом прокурора в надежде узнать, куда пропал ее сын Костик. Третьего дня Ленька, как ни в чем не бывало, появился на уроках в наглаженной школьной форме, а через несколько дней мелкий худенький кучерявый мальчишка был найден в лесопарковой зоне — бедняга повесился на дереве. Судьба второго приятеля Степана Карпиловича, 17 лет от роду, не менее печальна, вскоре после этих событий он был задержан по подозрению в избиении собственной матери. И только Ледогорову старшему женщина, попавшая в больницу с черепно-мозговой травмой, по секрету сообщила, что накануне Дня знаний ее сын на рассвете вернулся домой мокрый, грязный, еще не протрезвевший, и слезно просил сказать, если придут сотрудники милиции, что ночевал дома. Нужно ли говорить, что мать Степана обещала хранить молчание в обмен на увесистый конверт.
Илья Ильич изъял из дела свидетельские показания бабки Матрены, взял пишущую машинку, настрочил свои соображения по поводу прочитанного, не преминув указать, что убийство мог совершить некий Баринов, по прозвищу Барин, из-за давних неприязненных отношений к Зыкуну. Вдобавок мастерски состряпанный протокол допроса, якобы записанного со слов уголовника, приложил. И поскольку Баринов некоторое время пребывал в розыске, а по неподтвержденным слухам отдыхал на кладбище, дело прокурор приостановил задним числом до появления новых обстоятельств, таким образом, пополнив список нераскрытых уголовных дел.
Попутного ветра
Вернувшись под утро после дежурной прокурорской проверки и последующего нескромного банкета в знак благодарности за успешно прикрытые глаза в нестыковках и нарушениях в расследовании громкого уголовного дела, Ледогоров старший хотел незаметно пробраться к личному сейфу, чтобы спрятать подношения в виде солидных пачек со сторублевыми купюрами, однако неожиданно застал в доме очередной скандал. У закрытой на ключ двери родительской спальни околачивался его великовозрастный балбес в полосатой пижаме, пытаясь взломать замок, в то время как по другую сторону молодая жена воинственно держала оборону, вооружившись большим кухонным тесаком. Надо полагать, что подобные сцены в доме происходили не впервые, раз Ледогоров старший нисколько не удивился начавшейся военной баталии. Отшвырнув Леньку далеко за первую линию поля битвы, набросился с кулаками на сына.
— Ты что это удумал, гаденыш? Тебе своих девок мало? На чужое позарился?
— А тебе жалко? Сам не гам и другим не дам? — Ленька с радостью отвесил папаше ответный тумак. — У меня-то все в порядке с аппаратом, это ты молодуху на голодном пайке держишь!
Оба, как два разъяренных быка, опешив на несколько мгновений, которые вполне могли показаться вечностью, смотрели друг на друга, раздувая ноздри от яростной злости, пока вытирая подбитый глаз, отец не выпалил давно накипевшее:
— Только сегодня подтирал за тобой делишки, что покоятся на одном старом кладбище и пока еще не переворачиваются в гробу, хочешь на нарах оказаться? Когда ты уже успокоишься и займешься делом? Дождешься, найдутся свидетели и погонят меня с прокурорской должности поганой метлой, кто тебя прикроет, недоносок?
— Хрыч старый, воспитатель хренов, то-то мать умом тронулась от фуфлыжной жизни с тобой!
Прозвучавшая фраза возымела эффект разорвавшейся бомбы, Илья Ильич с кулаками набросился на неблагодарного сынка, они сцепились в сумбурной драке. Поначалу перекатывались по полу то в одну сторону, то в другую, затем кубарем скатились вниз по лестнице, хватая друг друга то за одежду, то за волосы, дабы не переломать ребра или шею; пока в парадной не переступила через них прехорошенькая Юленька в высоченных белых сапогах на устойчивом каблуке, с узким мыском, в ярко-красном расклешенном мини-платье, белоснежном пальто, напоминающем первую букву алфавита, с изящным ридикюлем и большим чемоданом в руках:
— Мальчики, вы тут разбирайтесь, пока не поубиваете друг друга, — дамочка наклонилась к папеньке, точнее, к выпавшей из-за пазухи пачке сторублевок, повертела ее в изящных пальчиках и бросила в свой ридикюль со словами:
— Пригодится на первое время, а мне пора! Адью! — блеснула красавица поразительно неглубоким знанием французского, собираясь выпорхнуть из прокурорского гнезда.
Опешившие Ледогоровы переглянулись и замерли в изумлении, затем прокурор на четвереньках пополз за молодой женой к выходу:
— Юленька, дорогая, ты куда? Зачем? А как же я? Не уходи!
— Милый, машину и собаку я забираю, будет кому охранять от нахалов! — не обращая внимания на речь супруга, весело вымолвила Юленька, захлопнув за собой дверь.
В доме воцарилась гнетущая тишина, было слышно, как тикают часы с кукушкой, громко храпит в дальней комнате утомленная Клавдия, а за окном радостно взвизгивает и виляет хвостом отвязанный сторожевой пес. Через минуту двигатель «Москвича» завелся, чуть прогрелся на морозе, осветив фарами двор, и вскоре малолитражка исчезла в неизвестном направлении.
— Вон из моего дома, — зашипел от отчаянья прокурор, — чтоб я тебя больше не видел! Вырастил на свою голову! Ты жизнь мне разрушил! Иждивенец!
— Батя, не гунди, ты сам все разрушил, думаешь, Юлька замуж за тебя по любви вышла?
— Замолчи!
— Смекнула, что жить, как королеве, с прокурором района будет куда удобней, чем шататься с молокососами по подворотням!
— Вон, я сказал!
— Да пошел ты!
— Я-то пойду, но когда вернусь, чтобы духу твоего тут не было! И инвалидку с собой прихвати! Не скроешься с глаз моих, все темные дела подниму, чего бы это мне не стоило!
Поднявшись в спальню, прокурор решительно открыл сейф, удостоверился, что на его содержимое Юленька не покусилась, и пополнил тайник новыми поступлениями. Привел в порядок растрепанные волосы, пытаясь успокоиться, вгляделся в свое отражение, и оно ему не понравилось, ибо ничего иного не видел, кроме грустного морщинистого, местами с темными кругами, одутловатого лица с опухшим подбитым глазом и неприглядным двойным подбородком. Илья Ильич отыскал в прикроватной тумбочке остатки декоративной косметики супруги, припудрил свежий синяк, затем вызвал служебный автомобиль и, облачившись в парадный форменный костюм, уехал, оставив на столе деньги великовозрастному отпрыску.
Введенный по настоятельному требованию прокурора района план «Перехват» по поимке угнанной машины и беглой супруги по горячим следам результатов не дал, и Илья Ильич, нервно ерзая на стуле все четыре часа планового заседания областной коллегии, так ушел в переживания, что не видел и не слышал ровным счетом ничего: ни основного докладчика, резко критиковавшего работу на местах, ни высокопарных прений, ни упреков в свой адрес из уст вышестоящего начальства.
— О чем задумался, старик? — в перерыве в буфете похлопал по плечу Ледогорова давний коллега из соседнего района. — Не переживай! Выговор же не строгий, без занесения в трудовую. Могли и на несоответствие вынести…
— О чем это ты, Василич? — стеклянными глазами уставился на тощего товарища Илья Ильич, поправляя галстук.
— О выговоре твоем, о чем же еще!
— О каком выговоре? — опять не понял Ледогоров.
— Ты как будто в космосе застрял, тебе только что влепили выговор, а ты делаешь вид, что ничего не слышал.
— Ты в своем уме? За что?
— Точно космонавт! За глухари и жалобы бесконечные. Отдохнуть бы тебе, Ильич!
Отмучившись и отмаявшись в области на заседании коллегии, Ледогоров, как ни странно, не придал особого значения полученному пока еще устному наказанию, а тут же приказал водителю служебного автомобиля ехать по адресу Юлечкиных родителей на окраину Златоуста. Однако там никого не оказалось, да и отсутствие следов на недавно выпавшем снегу свидетельствовало о том, что беглянка отчий дом проигнорировала, дабы избежать семейных разборок.
Ледогоров старший направился в прокуратуру, но пробыл в неведении о местонахождении супруги недолго, поскольку уже к концу рабочего дня помощник сообщил, что числящийся в угоне голубой «Москвич-408» с низким и элегантным кузовом современной формы был замечен и остановлен сотрудниками государственной автомобильной инспекции на подъезде к Челябинску. За рулем в просторном и комфортабельном салоне оказался некто Сергей Вячеславович Забелин двадцати восьми лет. Водитель так и не смог предъявить документы на автомобиль, именно по этой причине угонщик был задержан и препровожден в ближайшее отделение милиции. Пикантность же ситуации была в том, что вместе с Забелиным последовала и его спутница, путешествующая на пассажирском сиденье и называвшая себя женой прокурора района. Дамочка в золоте и дорогом белоснежном пальто не только решительно опровергала обвинения в угоне транспортного средства, но и настаивала на том, что автомобиль был ей подарен любимым супругом.