— И что теперь? Как звать-то тебя? — спрыгнул с подножки Гришка, которого отныне надо бы уже звать Сашей.
— Василием. Выбирай: замерзнуть или стать ужином для голодного волка?
— Меня не устраивает ни то, ни другое, — пережитые испытания воспитали в Федорове выдержку и самообладание. — В фильтре, скорей всего, соляру прихватило или образовалась парафиновая пробка на сетке топливного насоса. Давай толкать!
— Автослесарь, что ли?
— Нет, читал. Керосин есть? — оба парня навалились грудью и с трудом помогли замерзшей старой колымаге оказаться на горке.
— Откуда?
— Тогда кипяток…
— И где его взять?
— Вода?
— Есть в канистре.
— Нормально. Разжигаем костер. Спички доставай!
Во тьме на ощупь наломав веток с черных сосенок, Соловьев мастерски разжег костер, вскипятил воду, плотно обмотал тряпкой фильтр и медленно полил его горячей водой, после чего несколько раз прокачал.
— Заводи!
— Ну ты, парень, молодец! — Василий уже готов был лезть на дерево, чтобы спасаться от дикого зверя, а помощь пришла от случайного попутчика. — Если бы не ты, я бы точно…
— Братец, при любых обстоятельствах, в самых трудных моментах нельзя терять присутствие духа! Саша! — протянул замерзшую руку Василию, представившись. — В Челябинске кто живет с тобой?
— Мать с отцом.
— Отлично. Кто у нас отец?
— В институте заведует кафедрой истории.
— Переночевать пустишь?
— О чем разговор, конечно!
У мрачного парадного подъезда пятиэтажного дома, освещенного единственным фонарным столбом, куда попутчики добрались глубоко за полночь, столпились угрюмые соседи и случайные зеваки.
— Что это за демонстрация? Как будто что-то случилось.
В подтверждение слов Василия во двор въехали одна за другой милицейский уазик и машина скорой помощи.
— Граждане, расходитесь! — первым из автомобиля вышел человек при погонах. — Всем спать пора, не мешайте работать!
— Случилось-то что? — спросил Василий у толпы зевак.
— Человека убили, — проникновенно, с придыханием прошептала женщина в пуховом платке, стоявшая у подъезда ближе других. — О, Господи, Вася, сразу не признала в темноте, проходите, вас пропустят, — пролепетала она, узнав в парне сына убитого.
— Скорая для матери? — успел спросить побледневший Василий.
— Да, упала без чувств, — был ответ милиционера.
Соловьев ловко протиснулся вместе с Василием в подъезд через ограждение и спины криминалистов и следователей, сразу заметив на полу под лестничным пролетом, лежащего в неестественной позе человека, и тут же вышел. Выражение лица погибшего застыло перед глазами, будто кинопленка на стоп-кадре: заострившийся подбородок, стеклянный взгляд и запекшаяся струя крови в уголке рта. Он отчетливо помнил такую же картину, пытаясь изо дня в день стереть из памяти то, что случилось в доме прокурора Ледогорова.
— Честное слово, не верю я в самоубийство! Кто-то, видимо, помог бедняге упасть с третьего этажа, — шептались за его спиной зеваки.
— Наверняка… Говорят, он курировал строительство нового корпуса института, мог поймать подрядчиков на каком-то шахер-махере…
— Не верю! Самоубийство, точно вам говорю.
— А я уверена, что это месть. Слышала, что он давеча, играючи, раскидал их в уличной драке. И один местный вор в законе проиграл его в карты, — все тише доносились обывательские версии убийства из уст сердобольных зевак. А Соловьев, сохраняя хладнокровие, спешил убраться восвояси, дабы не навлечь на себя лишних подозрений и проверку документов, в подлинности которых у него пока не было возможности убедиться. Саше еще предстояло научиться действовать взвешенно и разумно в сложных жизненных ситуациях, по крайней мере не шарахаться от каждого блюстителя порядка. Поначалу медленно, а потом все быстрее он уносил ноги из темного двора, из которого так и веяло трагедией, добежал до перекрестка, повернул направо и остановился около городского парка.
Мартовская ночь на изогнутой скамейке была не слишком теплой, если не сказать больше, и все же сил двигаться дальше не было.
— Молодой человек, ваши документы! — Саша проснулся от того, что кто-то дергает его за плечо, — что вы здесь делаете?
— Не понял…
— Документы!
Замерзшей рукой он извлек из нагрудного кармана кошелек, проверил, не украдено ли содержимое, ибо не помнил даже, как заснул, и протянул паспорт.
Милиционер сверил с фотографией его заспанную физиономию, пролистал страницы до прописки со словами:
— Что же Соловьев Александр из города Миасса ночует в парке?
— Автобус сломался, до вокзала не доехал. Вот и решил до утра подождать, — сдерживая волнение и растягивая в зевоте слова, соврал Соловьев. — Не подбросите? Моя милиция меня бережет? — нашелся новоявленный житель Миасса, памятуя о том, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
— Давай, а то отморозишь что-нибудь, потом жаловаться станешь.
Впервые в жизни Соловьев, добившись чего-то путного от правоохранителей, оказался у билетных касс железнодорожного вокзала. Глядя на расписание поездов, парень раздумывал, куда же теперь податься, пока не решил брать билет на ближайший скорый поезд дальнего следования.
— До Минска один плацкартный, пожалуйста! — с решимостью выдохнул Соловьев, протягивая купюры.
— На какое число? — зевнула в ответ кассирша.
— На ближайшее…
— Через три часа подойдет?
— Конечно!
— Есть только боковая верхняя полка, брать будете?
— А сколько ехать?
— Практически трое суток.
— Давайте!
Через три часа Саша с легкостью забрался на верхнюю боковую полку около туалета и заснул как младенец, едва состав застучал по рельсам. За окном лесные пейзажи сменялись заснеженными равнинами, по полудню яркое весеннее солнце местами уже растопило пустынные белые поля с редкими оголенными березками до темно-коричневых проплешин, от чего сильно слепило глаза. Выспавшись, Соловьев долго всматривался в даль, вспоминая от чего и куда бежит, и, пожалуй, впервые за долгое время перестал ощущать ноющий страх внизу живота, от которого не получалось избавиться с той самой минуты, когда сын прокурора после боксерского удара упал навзничь. Не мог объяснить природу этого противного чувства, но отчетливо понимал, поскольку имя и фамилия у него отныне другие, ему нужно стать другим человеком, выдержанным, способным сдерживать свои чувства. И все же каждый раз, закрывая глаза, перед ним возникал один и тот же противный образ ненавистного отпрыска, которого он отправил на тот свет. Осознание собственной вины не покидало.
Первым испытанием в воспитании выдержки для пассажира с верхней боковой полки стал голод, от которого проснулся Соловьев на следующее утро. В вагоне головокружительно пахло едой. По соседству путешествовала семья с двумя жутко крикливыми и плохо воспитанными детками, которых заботливая мамаша то и дело пыталась накормить жареной курочкой, вареными яйцами и картошкой в мундире. Соловьев, притворяясь беззаботным и равнодушным, отвернулся к окну, но атмосфера всепоглощающего обжорства не давала сосредоточиться ни на минуту. Мысленные уговоры про воспитание самообладания и выносливости с невероятным трудом помогли отвлечься, но только на полчаса. Саша слез с полки, чувствуя, как стенки желудка прилипают друг к дружке, дождался очереди в санитарную комнату, умылся, подсчитал оставшиеся медяки и понял, что в вагон-ресторан идти нет смысла. На ближайшей станции купил две витиеватые ватрушки, умял их в одно мгновенье, однако под ложечкой по-прежнему предательски сосало. Вернувшись в вагон, пропахший чесноком и ароматной курятиной с румяной корочкой, закрыл глаза, представив маленькую комнату в доме прокурора, где он по неосторожности смертельно врезал заклятому врагу, и получилось! Получилось отключиться и забыть про голодный желудок, непроизвольно издающий неприличные булькающие звуки! Окрыленный первыми успехами, парень уставился в мелькающие пейзажи за окном, создавая при помощи богатого воображения картины счастливой жизни в далеком белорусском городе.
Вскоре в плацкартном вагоне упитанное семейство с курятиной сменил веселый бородатый мужик в шапке-ушанке с бутылкой коньяка, который тут же пригласил Соловьева составить компанию, и когда тот отказался, почти обиделся:
— Спортсмен, что ли?
— Так точно, — в очередной раз соврал парень.
— Тогда бутерброд? Мне одному не съесть.
— Не откажусь!
Рядом с поджарым загорелым бородачом стояла увесистая холщовая торба, из которой торчал лисий хвост. Парень собрался с духом и заговорил:
— Вы охотник?
— Так точно. Получил огромное удовольствие! Охотник в отпуске! Прекрасно отдохнул, поездил, пострелял. Природа, лиса, заяц, кабан, с погодой повезло. В остальной жизни я — физик. А ты — студент?
— Пока нет.
— В армии служил?
— Нет.
— Здоровьем не вышел?
— Так получилось.
— Думаешь поступать?
— Наверное…
— Правильно. Без высшего образования сейчас никуда. Только выбери по душе, чтоб только одна физика и никакой химии.
— Согласен. Скажите, в изучении космоса законы физики ученые применяют в своих исследованиях?
— О как! В точку. Конечно, как без физики. К примеру, хрономиражи…
— Что это?
— Растягивание или сжимание времени. Сегодня факт существования хрономиражей отрицать не может даже академическая наука. Объяснить их пытаются ученые при помощи законов мироздания. Мир (и человек) устроен совсем не так, как мы думаем. Чем глубже я проникался этой мыслью, чем дальше продвигался на пути раскрытия реальной картины мира, тем неуютнее мне становилось и все меньшее понимание со стороны ученых. В их глазах я выгляжу чудаком.
— Почему?
— Видишь ли, после переезда из Москвы в Минск я был избран членом-корреспондентом и назначен заведующим лабораторией Института энергетики Академии наук БССР, начал работать в Физико-техническом институте, где и сформулировал свою Общую теорию природы.