— Здравствуйте, Григорий Федоров, опасный преступник в розыске!
Соловьев без тени смущения, словно давно ждал разоблачения, пристально посмотрел на капитана.
— Я и сам давно хотел…
— Правда? Давно хотели поговорить? — Корнеев с удивлением наблюдал за загадочным арестованным, словно пытаясь угадать: блефует он или на самом деле решил во всем сознаться.
— Чистосердечное признание мне зачтется или прибавит срок?
— Зависит от того, каким оно будет. Явку с повинной точно не обеспечу, поскольку мы вас сами задерживали, если помните.
— Да, понимаю. А сотрудничество со следствием? — Соловьев белозубо улыбнулся, только теперь капитану улыбка все больше казалась искусственной.
— Вы — основной фигурант, двое грузчиков с завода уволились, официант задержан, больше ловить некого, так что речь о сотрудничестве неуместна. К тому же вы долгие годы в розыске за более тяжкое преступление.
— Ясно. Значит, опоздал.
— С чего это вас потянуло на признание?
— Соскучился по семье, детям…
— Однако, боюсь, вы их долго не увидите… Итак, откуда похищали водку?
— Прямо с завода.
— Как?
— По законам физики.
— А точнее?
— Связывал между собой поливочные шланги. Один конец стометрового провода подключал к купажной емкости, расположенной рядом с забором, это такой однослойный бак из нержавеющей пищевой стали, а другой опускал в прочные пакеты. Там перепад высот, завод выше, за забором ниже… Чтобы придать ускорение в импровизированном трубопроводе, заливал в шланги воду. Вода сливалась, а текущая за ней водка перекочевывала в пакеты со специальными металлическими горловинами…
— Умник, — единственное, что мог сказать пораженный изобретательностью Соловьева Корнеев. — Сколько за один такой сеанс выходило?
— Набиралось до 400 литров водки.
— Продавал?
— Пол-литровую бутылку за 5 рублей. Вот и подумайте, стоило при таком раскладе искать новую работу?
— Сколько веревочки не виться… Бутылки где брал?
— У официанта Ростова.
— А этикетки и колпачки?
— Для этого устроился на работу на ликеро-водочный завод. Там были несколько удивлены, что трактористом хочет стать мастер спорта, но охотно взяли. Я производил хорошее впечатление, к тому же сразу было видно — перед ними человек непьющий.
— Понимаю, когда обыкновенные рабочие выносили с завода водку, вы похищали этикетки и колпачки. И если рабочие устраивали на территории завода тайники, куда прятали краденые бутылки, то спортсмен-боксер незаметно оставлял…
— В аккумуляторной поливочные шланги.
— Среди бела дня?
— Глубокой ночью. На «Волге» подъезжал к заводу. Перебрасывал заполненный водой шланг через забор, подключал к купажной емкости и возвращался к машине. Пару раз новаторская задумка давала сбой, шланг не выдерживал давления и лопался. Но я не сдавался, менял, чинил, экспериментировал с креплениями.
— Вам самому в голову пришла эта гениальная идея?
— И да, и нет.
— В смысле?
— Из статьи в журнале «Знание — Сила». Правда, немного переработал, но законы физики не изменить.
— Сколько раз «присасывался» к заводским запасам?
— Не могу точно сказать, но на заводе хищения не замечали.
У Корнеева возникли резонные сомнения, один ли Соловьев проворачивал операцию или нашел помощников на заводе.
— Увы, доказать причастность других лиц к хищению вам не удастся, правда, я и фамилии их никогда не знал, к тому же вы сами сказали, что сразу после моего ареста с завода уволились два грузчика. Наладить хмельной транзит водки одному человеку непросто. Если мне и помогали, эти лица так и останутся в тени.
— Получается, вы способствовали алкоголизации страны?
— Вовсе нет, от одной рюмки только польза, а вот плодово-ягодная гадость наверняка ведет к полной деградации…
— И почему вам не жилось спокойно? Жена красавица, дочки… Все ради наживы?
— Вам нравится считать, что вы меня презираете, ибо я нарушил все нормы советской морали. Не так все просто. Хозяином жизни, свободным хотел стать. Правда, в нашей стране это практически невозможно, если у тебя папа не прокурор. Мне кажется, попытка воспитать «нового человека» в СССР оказалась не совсем удачной.
— Почему?
— Неудача связана с невероятной трудностью избавления человека от инстинкта иметь частную собственность, от безудержного стремления к обеспечению собственных материальных потребностей. И подобное воспитание не суждено воплотить по определению.
— С чего это вы взяли? Жене, к примеру, стыдно за вашу кражу.
— У нее просто еще розовые очки по молодости, да мозги пропагандой затуманены. А знаете, что дает человеку частная собственность? Уверенность в завтрашнем дне. У нас на практике получилось, что воспитанием советского человека в духе коммунизма государство не занималось. Говорило о воспитании много, но действовало в абсолютно противоположном направлении.
— В каком же?
— Весь мир до основания мы разрушим. Разрушили, а что построили? Чтобы воспитать человека в духе самоограничения, необходимо предоставить ему право свободного выбора, но это в рамки советской идеологии не вписывается.
— И вы решили просто отобрать.
— Учителя хорошие были. Те, кто грабит народ на миллионы, никогда не пропадет, еще и должности купит доходные, элитные. Так что СССР — это жизнь по двойным стандартам.
— Так вы — диссидент, Соловьев!
— Нет, я бывший спортсмен и человек, ожидающий ареста много лет… — Саша носком провел в задумчивости несколько кругов на полу, вспомнил, как академик Войнич делал что-то подобное на асфальте после пожара в лаборатории, и тихо произнес: — Что мне светит?
— Суд решит. Это будет уже скоро. Адвокат нужен?
— Я сам себе защитник.
— Как знаешь.
Страх возмездия
— Лицом к стене, руки за спину! — скомандовал конвойный подсудимому в маленьком узком коридоре, выводя его из комнаты с толстой стеклянной стеной, прозванной в народе стаканом. Несколько часов пристегнутый наручниками обвиняемый ожидал в прокуренном стакане начала судебного заседания. Минуло полгода томительного ожидания в следственном изоляторе с редкими выездами в город для проведения следственных экспериментов, в которых Соловьев должен был на практике при помощи длинных шлангов и емких полиэтиленовых пакетов показать придуманный им неординарный способ хищения водки с завода. С Нелли он больше не виделся, пока шло следствие, свидания и переписка с родственниками запрещены, за исключением тех случаев, когда таковые помогают в расследовании инкриминируемого деяния. Раз в месяц Саше приносили передачу с сухими кашами, копчеными колбасами, рассыпчатым чаем и разломанным на куски шоколадом. По вложенной в сетку описи содержимого, написанной каллиграфическим почерком, бывший тренер по боксу догадывался, что не отравиться тюремной баландой и не умереть с голоду не позволяет ему любимая и заботливая теща Наталья Андреевна.
Соседи по камере следственного изолятора относились к Соловьеву с настороженным почтением, понимая, что в любом конфликте мастер спорта по боксу нокаутирует любого из них одной левой. Поэтому через месяц заключения под стражу на выборах единогласно его избрали старшим по хате.
Весть о своем разоблачении отец двоих детей воспринял спокойно, лишь в глазах появился жесткий прищур. Пятнадцать лет он жил под страхом возмездия, спрашивая, зачем убил человека, пусть гадкого, избалованного, повесившего на него разбойное нападение, отправившего в тюрьму… И вот час расплаты настал. Да, он отомстил за искалеченную Веру, скрылся по поддельному паспорту, воспитал в себе силу воли, чтобы не шарахаться от каждого милиционера, создал прекрасную семью, обеспечил ее. Но все меркло перед непрекращающимися муками совести, которые проявлялись во все времена года, днем и ночью, словно ежеминутно спрашивая: достоин ли он жить на белом свете?
— Встать, суд идет! — по велению очкастого секретаря заседания в строгой юбке собравшиеся в зале послушно встали, кто с презрением, кто с сожалением глядя через железные прутья клетки на обвиняемого. Соловьев выглядел измученным и усталым, выискивая в толпе Нелли, Наталью Андреевну и дочек. «Конечно, она не простила. И поделом, за столько лет совместной жизни он так и не нашел возможности объясниться с супругой», — думал мужчина, слушая монотонную речь прокурора о подсчитанных литрах перекачанной водки и нанесенном государству ущербе.
Судья зачитывала прикрепленные к делу характеристики на тракториста с ликеро-водочного завода и известного спортивного общества, в котором когда-то тренировал мальчишек Соловьев. Родители составили коллективное обращение, в котором просили не наказывать обвиняемого строго, ибо тот дал их детям путевку в большую спортивную жизнь. Вызванные свидетели по очереди давали показания о том, как подсудимый, временно безработный, то бишь тунеядец, хранил бутылки с сорокаградусной в гараже, наклеивал желтым канцелярским клеем ворованные этикетки на тару, не давал помереть страждущим от алкогольного синдрома, при этом сбывал похищенное в местный ресторан, посылал материальную помощь на родину родственникам, хранил деньги на личном счету в сберегательном банке.
В объявленный перерыв напряжение нарастало. Всех свидетелей по заявленному списку опросили, вот-вот судья должна удалиться в совещательную комнату для вынесения справедливого приговора, ибо в советской системе координат мог существовать только гуманный суд. Вдруг дверь зала заседания приоткрылась, вошли Нелли и капитан Корнеев. Невозмутимый Соловьев, сильно ревнуя, густо покраснел при одной лишь мысли, что законная жена за время его отсутствия могла увлечься тем, благодаря кому он оказался за решеткой. В висках бешено застрекотал пульс, не давая осознать в полной мере слова, сказанные властной судьей процесса в черной мантии:
— Вызывается свидетель Корнеев Иван Николаевич, капитан отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности Ленинского РОВД города Минска. В деле имеется справка о проделанном расследовании за вашей подписью. Вы хотели что-то дополнить?