— Да, ваша честь! — Корнеев положил форменную фуражку на трибуну и громко произнес: — Под фамилией Соловьев скрывается опасный преступник Григорий Федоров, разыскиваемый за покушение на убийство.
Толпа в зале, открыв рты от удивления, возмущенно загудела. Раздались крики:
— Неправда! — кричали одни.
— Вам лишь бы повесить на человека побольше преступлений! — вторили другие.
Соловьев встретился глазами с Нелли, перевел, затаив дыхание, взгляд на Корнеева, который продолжил:
— Отпечатки Соловьева оказались отпечатками Федорова, уроженца Магаданской области. На счету Соловьева (Федорова) разбойное нападение, пять лет исправительно-трудовой колонии и покушение на убийство сына прокурора Леонида Ледогорова. Федоров отсидел меньше половины срока, а в 1966 году освобожден условно-досрочно за примерное поведение. Ходатайствую о приобщении к делу характеристики из места заключения.
— Не пойму, как может относиться к делу характеристика пятнадцатилетней давности! — парировала судья.
— Сейчас объясню. Дело в том, что разбойное нападение на гражданку Веру Дольникову Соловьев, он же Федоров, не совершал. Его оговорил тот, кто сам нанес девушке непоправимый ущерб здоровью.
Зал загудел еще больше, кто-то стал выкрикивать бранные слова. Судья, постучав молотком, утихомирив таким образом толпу, сама возмутилась:
— Вы хотите сказать, что советский, самый гуманный суд в мире, мог совершить ошибку?
— Я и сам до недавнего времени не мог такого допустить. И все же прошу опросить еще одного свидетеля, именно того, кто оговорил Соловьева.
— Кого? Вы говорите про Леонида Ледогорова? Так он же Соловьевым был отправлен на тот свет, если я не ошибаюсь. Именно за покушение на убийство он до сих пор, как вы говорите, числится в розыске.
— Так точно. Но не совсем так. Покушение — это еще не убийство.
Соловьев от неожиданности поднялся со скамьи подсудимых, схватился сначала за голову, потом за железные прутья, исступленно шатаясь, словно сумасшедший, из стороны в сторону.
— Что ж, коль вы настаиваете, капитан, пригласите последнего свидетеля. Хотя я пока не понимаю, к чему вы клоните, — произнесла судья, еще раз успокоив молотком взбесившихся участников и зрителей процесса.
В зал вошли трое: два конвоира, а между ними выше среднего роста человек в серой телогрейке, черной шапке-ушанке и наручниках.
— Представьтесь, пожалуйста, — попросила судья, когда свидетель поравнялся с трибуной и снял шапку, оголив засаленные, немытые, отросшие волосы и недельную щетину на осунувшемся лице.
— Осужденный Ледогоров, статья 146, часть «д», осужден Челябинским областным судом сроком на 12 лет.
— Вы предупреждены судом говорить правду и только правду?
— Да, ваша честь.
— Вам знаком подсудимый Соловьев?
Ледогоров посмотрел в сторону клетки и выпалил:
— Гражданка начальница, я только Федорова вижу. Это он меня чуть не убил.
— Расскажите суду, как все было.
— В феврале 1966 года Федоров проник в дом моего отца, избил меня и скрылся, еще и Верку забрал.
— Какую Веру? Потерпевшую Веру Дольникову?
— Ага.
— Ту самую, на которую было совершено разбойное нападение, за которое осужден обвиняемый?
— Да не он нападал…
— А кто же?
— Я.
— Почему же она у вас жила?
— А куда ее было деть? Боялся, что память к ней вернется… И настучит…
— Поясните суду, как напал на вас обвиняемый?
— Он как вышел, сразу ко мне. С первого же удара я упал прямо на комод, а там замок железный… Отключился сразу.
— Что было потом?
— Больница. Месяц валялся с черепно-мозговой. Но я выжил…
— Получается, обвиняемый не хотел вас убивать:
— Скорей всего, отомстить, что вместо меня на зоне чалился.
— Коль вы сейчас отбываете наказание за совершенное преступление, отец вам больше не помогает.
— Нет, только с того света… И то вряд ли…
— Что вы этим хотите сказать?
— Ваша честь, убил я его, отца своего, за что и осужден на 12 лет.
— Поясните суду, как и за что вы лишили жизни своего отца.
— За все хорошее… — Ледогоров сплюнул, глядя в глаза Соловьеву, и продолжил. — Как только он на пенсию ушел, в области стали дела поднимать старые, и, оказалось, либо его к стенке, либо меня. Выбор пал на него. Но, как видите, и я не избежал наказания, новый прокурор города отправил меня по этапу.
— Обвиняемый, вы что-то хотите дополнить?
Соловьев с радостью встал:
— Да, ваша честь! Убивать не хотел. Отомстить — да. Как нашел их дом, долго искал, с полгода, отец его тогда женился во второй раз, фамилию сменил, говорили, что из-за сына непутевого, грозы района, которому все с рук сходило. Нашел комнату на втором этаже, где он Веру на цепи держал, а та после операции, черепно-мозговая травма была у нее. Ледогоров меня застукал, более того, попытался ее изнасиловать, а та больная, немощная… Не сдержался… Нокаутировал. Я, пока сидел, начал тренироваться и боксером стал благодаря тренеру одному. Но не было дня, чтобы совесть меня не мучала! Бог мой, я так рад, что этот подонок жив!
— Почему же?
— Потому что не мне решать его судьбу. Жизнь сама должна была его наказать, с отцом всемогущим или без. Так и случилось. Высокий суд, если бы не он, даже не представляю, как сложилась бы моя жизнь. Без зоны, без бегства, без другой фамилии. С матерью, которая ушла в мир иной без меня.
Соловьев сел на скамью подсудимых, закрыл лицо руками, из-под которых потекли слезы, сочувствующим и осуждающим зрителям было непонятно, то ли это горесть по собственной искалеченной судьбе, то ли капли радости от раскаяния и неожиданного исцеления отомщенной жертвы.
После такого драматичного выступления последнего свидетеля отправили туда, откуда он прибыл, суд же удалился для определения приговора.
За всю историю юриспруденции Советского Союза подсудимый никогда так не радовался оглашенному сроку наказания — пять лет лишения свободы за хищение социалистической собственности, совершенное оригинальным способом. Но самое главное, что он — не убийца. По приговору суда счет в сберегательном банке, открытый Соловьевым для того, чтобы он мог рассчитаться с семьей за якобы погибшего сына прокурора, конфискован в доход государства за похищенную осужденным водку заводского разлива.
Самый гуманный советский суд учел положительные характеристики Соловьева и не стал по совокупности наказаний добавлять срок за покушение на убийство, учитывая срок давности, факты нанесения ударов в состоянии аффекта, отсутствие намерения убить человека и отбывание наказания за преступление, которое не совершал.
После оглашения приговора в отношении находчивого вора к клетке с разрешения охраны подошла Нелли:
— Прости меня…
— И ты меня прости, что не рассказал раньше. Просто очень боялся тебя потерять.
— Я очень тебя люблю, приеду сразу, как только разрешат, куда бы не отправили, буду ждать. Только в разлуке поняла, как ты дорог и любим. Ты же не для себя, а для семьи старался…
— Девочек поцелуй, любимая моя жена. Все будет хорошо, только дождись.
В этот момент к клетке подошел капитан Корнеев, и Соловьев произнес:
— Капитан! Спасибо! Ты меня посадил, но ты же и спас! Можно пожать твою руку?
— Легко! Будь здоров и береги жену, она у тебя замечательная!
Нелли, зардевшись, пустила слезу, зашли конвоиры, надели наручники и вывели осужденного Соловьева через служебный вход. Бывшего мастера спорта посадили в милицейский уазик, следующий в следственный изолятор, чтобы через какое-то время отправить по этапу отбывать наказание.
В опустевшем дворе пахло началом холодной зимы, налетели пушистые белые мухи, у здания суда показался бородатый дворник в тяжелом фартуке и стоптанных кирзовых сапогах не по размеру. Ловко сконструированной метлой из прутьев на длинной палке он пытался убрать с вверенной ему территории пожухлые листья, недовольно бурча себе под нос:
— Если человеку не дают заработать, он станет красть. А что еще остается? Закон природы человеческой…
Сколь ни пытался дворник управиться с остатками осени, ничего не получалось: порывистый ветер то поднимал листву и кружил ее в легком танце, то опускал поодаль, создавая неразбериху и бедлам. Старик устал бороться со стихией, присел на неказистую, похожую на лошадку, лавочку с изогнутыми железными перилами, достал из-под нее припасенную бутылку с наклеенной кустарным способом этикеткой и жадно выпил.
— Что с ним будет дальше? — прошептала вслед ускользающему ветру, уносящему пожухлую листву, Нелли.
— Не волнуйтесь, он справится. И обязательно найдет аварийный выход, — ответил ей Корнеев, отправляясь на службу, чтобы продолжить бороться с хищениями социалистической собственности.
Правда, спустя десять лет социалистическая собственность исчезнет, страна под названием СССР перестанет существовать, а с ней и социализм, как придуманная утопия, отправится в мир истории. И быть может, Соловьев, выйдя на свободу с чистой совестью, придумает нечто совершенно невиданное и талантливое. Или не придумает, ведь неизвестно, как повлияют годы, проведенные в лагере, исправят ли его гениальную тягу к предпринимательству или навсегда загубят. Доподлинно известно, что с распадом советской системы координат на этой необъятной территории появится класс предприимчивых хозяев жизни, которых никто более не сможет назвать спекулянтами.
Об авторе
Ксения Бахарева
Более тридцати пяти лет работала на телевидении. Автор и режиссер-постановщик документального цикла «Каникулы в историю» с народным артистом России Александром Галибиным (2012–2017). Создатель хроники криминальных происшествий «Зона Х», документальных телепроектов «Преступления века», «Несекретные материалы», автор более 100 документальных фильмов, в том числе полнометражного документального фильма «Притяжение Альберта Вейника», удостоенного награды Нью-Йоркского фестиваля лучших телефильмов и программ (2014). Лауреат Международного фестиваля «Золотой Георгий» (2006), Международного фестиваля кино и телепрограмм «Правопорядок и общество» (2003), лауреат Международного фестиваля «Детектив-фест» (2001), номинант Международного фестиваля «Златна ракла» в Пловдиве (2006).