29
Во второй половине февраля 1970 г. глава коммунистического режима Албании приходил к выводу о том, что советская сторона пытается создать некие «смешанные крупные воинские подразделения» в рамках Варшавского пакта «с участием в них контингентов из каждого государства-участника» Варшавского блока, чему противится Румыния. Более того, в порядке предположения, требовавшего уточнения, глава АПТ предполагал возможность размещения этих соединений на советско-китайской границе30. Вывод, который делался в этой связи, заключался в обвинении Москвы лишить армии государств-членов ОВД национального суверенитета31. Сочетание реальной информации относительно унификации военно-командной системы в интересах усиления военнополитической консолидации блока под руководством СССР с не соответствовавшими действительности слухами свидетельствовало об обеспокоенности главы коммунистического режима Албании и его определенной растерянности.
Региональный аспект имел особое значение для формулировавшейся главой АПТ оборонной политики. Весной 1970 г. официальная Тирана озвучивала тезис необходимости сотрудничества между Албанией и Югославией, когда, по мнению албанского партийно-государственного руководства, существовала реальная угроза военно-политического давления со стороны СССР32. Демонстративное смягчение тональности в отношении СФРЮ было предпринято албанской стороной с целью улучшить отношения с Белградом и было обусловлено несколькими причинами, имевшими как мировое, так и региональное измерение. Главными среди них стали: американо-китайские переговоры, свидетельствовавшие о начале нового периода во взаимоотношениях КНР с внешним миром; усиление самостоятельности Румынии на международной арене и внутри Варшавского пакта. Последнее имело большое значение с точки зрения партийно-государственного руководства коммунистической Албании, вновь обратившегося к теме потенциальной военно-политической угрозы Албании, Румынии и Югославии со стороны СССР и выделявшего Софию как наиболее лояльного союзника Москвы. Югославская сторона положительно оценила шаги Тираны и фактически выдвинула предложение «отложить существовавшие противоречия в сторону», что насторожило Э. Ходжу, который был против подобного сближения с Тито, рассматривавшимся как и прежде враждебно главой АПТ33. Тирана не собиралась менять свою позицию в целом, а была заинтересована в военно-региональном аспекте сотрудничества, имея в виду заинтересованность Белграда в улучшении югославо-албанских отношений, и рассчитывала использовать это в собственных интересах. Более того, на предложение югославской стороны повысить уровень дипломатического представительства до ранга посольства, глава АПТ решил не спешить отвечать, но при этом имел в виду образ действий своего союзника – КНР, руководство которой пошло на подобный шаг, сославшись на то, что таким образом они смогут усилить противоречия между Белградом и Москвой34. Стремление не торопиться устанавливать более высокий уровень отношений с СФРЮ, как объяснял это сам Э. Ходжа, объяснялось, во-первых, «желанием избежать любой помощи для Тито на международной арене в момент, когда он чувствует, что слабеет»; во-вторых, определялось задачей «не позволить титоизму, даже через этот политический шаг, который для нас является и будет являться формальными, выдвинуть тезис «они были также неправы» и [заявить] о том, что «Албания, в конце концов, урегулировала со мной все вопросы», и, в-третьих, нежеланием дать «возможность титоизму выступать в роли «третьей силы» и заявить «я примирился и с Китаем и с Албанией»35. В то же время, в своей речи, произнесённой 30 мая 1970 г. на митинге в г. Байрам Цури, Э. Ходжа заявил о том, что албанская сторона не собирается вмешиваться во внутренние дела Югославии, и, назвав руководство СФРЮ антимарксистским, тем не менее сообщил о готовности расширять отношения с Югославией, а также признал за другими право иметь собственное мнение о ситуации в Албании36. Позиция главы коммунистического режима Албании стала предметом анализа в зарубежных СМИ, включая югославские. В последних высказывалось предположение о готовности Тираны присоединиться к Движению неприсоединения37.
Военно-политический аспект взаимоотношений НРА и КНР приобретал к середине 1970 г. особое значение, так как затрагивал основы внешнеполитического курса коммунистического режима Албании и её позиции на Балканах. Стремление Пекина ослабить советское влияние на международной арене, включая находившуюся под контролем Москвы Восточную Европу, вело к поиску возможных комбинаций, способных обеспечить единство тех из коммунистических государств региона, с которыми у СССР существовали проблемы во взаимоотношениях. Это становилось ясно для албанского партийно-государственного руководства, имевшего собственные интересы усиления роли НРА в региональной политике. В июне 1970 г. в КНР находилась делегация во главе с министром внутренних дел и членом Политбюро ЦК АПТ К. Хазбиу, который встречался с премьером Чжоу Эньлаем и своим коллегой – министров внутренних дел коммунистического режима Каи Шэном. В стратегическом плане албанская сторона была заинтересована в сохранении тесных отношений с КНР, однако начавшиеся американо-китайские консультации, а также активизация политики Пекина на югославском и румынском направлениях воспринимались главой АПТ Э. Ходжей с определенной долей осторожности, так как рассматривались им как угроза снижения роли НРА для КНР как главного союзника и превращения «албанского фактора» исключительно в элемент внешней политики китайского руководства в Балканском регионе. Именно так были восприняты консультации К. Хазбиу в Пекине, когда китайская сторона не предоставила никакой информации ни о поездке высокопоставленной китайской делегации в КНДР, ни о советско-китайских переговорах и о беседах с находившимся в Пекине «человеком № 2» в румынской коммунистической номенклатуре – вице-президентом Государственного Совета Румынии Э. Боднэрашем, прибывшим для консультаций по вопросам двусторонних отношений, ни о ситуации в Индокитае38.
Обеспокоенность главы АПТ тем, что партийно-государственное руководство КНР не сообщило о характере переговоров с советской и румынской сторонами способствовала усилению подозрительности Э. Ходжи относительно истинных планов Пекина в отношении Албании. Предоставление, как стало известно в Тиране, китайской помощи Бухаресту для строительства заводов по производству военной техники и снаряжения, а также заключение Каи Шэна о том, что «вы (албанцы) можете брать затем оружие у румын» лишь укрепили подозрения главы АПТ относительно существования некого «румынского плана на Балканах», целью которого является создание румыно-югославо-албанского союза, поддерживаемого КНР39. В сентябре 1970 г. во время беседы посла НРА в Бухаресте с Э. Боднэрашом последний сам заявил собеседнику о желательности такого альянса, способного «изменить положение в Европе»40.
Э. Ходжа был явно недоволен участием КНР в реализации подобного сценария41 и усматривал в нём опасность, помимо всего прочего, усиления позиций Бухареста, снижения собственной роли в отношениях с КНР, превращения НРА наряду с СФРЮ и коммунистической Румынией лишь в инструмент китайской политики. Одновременно он видел в таком развитии событий угрозу зависимости в военно-техническом отношении от Бухареста, а в перспективе и от Белграда, что было неприемлемо для него, претендовавшего на особую роль в Балканском регионе, а в ряде случаев – ив мире. Возможность усиления позиций Румынии становилась для главы коммунистического режима Албании неприемлемой, что серьезно влияло и пока ещё не озвученные им оценки политики КНР. Идеологизированные характеристики румынских, югославских и китайских внешнеполитических планов, дававшиеся пока в не предназначенных для посторонних записях Э. Ходжи, не могли скрыть сути: в Чаушеску он видел союзника Тито и пытавшегося взять «на себя роль единственного человека, способного осуществить «единство социалистических стран в их идеологическом разнообразии»42, а в действиях Китая усматривал стремление реализовать принцип «сближаться с антисоветчиками, используя противоречия» несмотря ни на что43. Поездка в Китай в июле 1970 г. министра обороны Румынии генерал-лейтенанта И. Ионицэ, который возвращался из КНДР, была продлена с трёх до десяти дней, имела особое значение не только для румыно-китайских отношений, но и для взаимоотношений Тираны с Пекином. Информация, преднамеренно сообщенная сотрудником МИДа КНР послу НРА, свидетельствовала о том, что китайская сторона начала оказывать экономическую помощь Н. Чаушеску в военно-технической области с тем, чтобы способствовать созданию и развитию военно-промышленного комплекса Румынии, способного в дальнейшем создать собственное самолетостроение, производство танков, тяжёлого вооружения и лёгкого стрелкового оружия. Более того, сообщалось о возможности заключения специального секретного двустороннего соглашения44, включавшего экономическую и военно-техническую тематику. Предоставление помощи Румынии, как полагал глава АПТ и чего он более всего опасался, было способно распространиться и на политическую сферу, а в дальнейшем, имея в виду характер взаимоотношений между Бухарестом и Белградом, привлечение Тито к этому неформальному блоку. Попытки румынской стороны добиться усиления взаимодействия с Тираной, включая как один из элементов этого курса, обмен визитами Э. Ходжи и Н. Чаушеску, оценивались главой АПТ крайне настороженно, и в этом он видел перспективу сужения маневра45 на международной арене, так как ему пришлось бы отказаться от использовавшейся идеологически оформленной риторики в отношении румынского партийного руководства и согласиться на понижение своей роли особого партнера, получавшего дивиденды от «политической непредсказуемости». В начале декабря 1970 г. глава АПТ с явным раздражением отмечал новые черты во внешнеполитическом курсе Пекина, главными из которых становилась тактика примирения с США и СССР, активизация китайской дипломатии в Восточной Европе и попытки реализации плана превращения Румынии в объединителя определенных сил в регионе, включая Югославию (которую руководство КНР не хотело бы видеть в подобном качестве по вполне понятным причинам соперничества с ней на международной арене) и Албанию