Всю ночь сотрудники охраны с собаками и мегафонами носились по бесконечным помещениям, вскрывая опечатанные двери и оглашая окрестности воплями:
– Водкин, Водкин, Водкин…
Естественно, они никого не нашли. Утром было объявлено осадное положение. Сначала позвонили в институт, где трудился Петров-Водкин, и спросили у начальника отдела:
– Ваш сотрудник Петров на рабочем месте?
– Да, – спокойно ответил заведующий, – трудится на благо науки.
– А Водкин?
– У нас такого нет и никогда не было, – удивленно ответил тот.
Дело в том, что Петров-Водкин всегда представлялся всем как Петров, двойную фамилию называл только там, где требовался паспорт…
Начальнику охраны «Изумруд» чуть не стало плохо, когда он понял, что на секретное предприятие сначала проник невесть кто, а потом, что уж совсем ужасно, ухитрился удрать, минуя все посты…
Пришлось звать на помощь КГБ. Через полчаса после того, как в здание прибыли незаметные мужчины сорока лет в штатских костюмах, досадное недоразумение выяснилось. Петров-Водкин был вычислен, сотрудница бюро пропусков вместе с начальником охраны уволены.
Вот это были секьюрити! Настоящие церберы! А теперь мальчишки! Впустил в охраняемое помещение иностранку! Никакой бдительности.
Продолжая бубнить себе под нос, я дошла до приемной и, положив перед хорошенькой девчонкой синий паспорт, пропела:
– Господина Шульца, как это по-русски…
– Герра Шульца нет на месте, – на вполне сносном, очевидно, выученном в специализированной школе французском ответила девчонка, – вы по какому вопросу?
Я затарахтела словно пулемет. Французы говорят намного быстрей русских, обязательно повышая голос в конце каждой фразы, словно постоянно задают вопрос.
– В вашей конторе работала сотрудница Кабанова Наталья. Она погибла, катаясь в горах на лыжах с одним из вице-президентов концерна «Филипс»…
Девица вытаращила накрашенные глаза.
– Простите, вы не могли бы говорить чуть помедленней? Я не слишком хорошо владею вашим языком, может, перейдем на английский?
Настоящий француз сильно недолюбливает жителей Великобритании, а уж американцев просто терпеть не может, поэтому язык Шекспира в Париже знают только те, кто вынужден пользоваться им на работе: сотрудники гостиниц, проститутки, работники международных организаций. Среднестатистический парижанин абсолютно уверен в том, что никакой другой язык, кроме родного «франсе», ему никогда не понадобится. Попробуйте-ка спросить где-нибудь на площади Бастилии у прохожего по-английски:
– Простите, как добраться до Лувра?
В лучшем случае вам ткнут пальцем в ажана, полицейского, в худшем спокойно пройдут мимо, равнодушно бросив:
– Я вас не понимаю.
Это не Москва, где иностранцу с картой в руках кинется помогать все население от мала до велика, выскребая со дна памяти остатки школьных знаний!
Поэтому я высокомерно фыркнула:
– Не умею говорить по-английски!
Что, между прочим, чистая правда.
– Тогда повторите еще раз, помедленней, – попросила девица.
– Ваша сотрудница Наталья Кабанова погибла, катаясь на горных лыжах с одним из вице-президентов компании «Филипс». Я адвокат из страховой компании…
– Что-то вы перепутали, – возразила секретарша, – у нас действительно работала Наталья Кабанова, но она погибла в автокатастрофе. Приходил ее брат, он и сообщил о смерти сестры. Мы еще небольшую сумму ему передали, в качестве материальной помощи, на похороны.
Я хлопала глазами.
– Вы уверены? Она не ездила на лыжах с вашим вице-президентом?
– Нет, конечно, – пожала плечами девушка, – Наташа работала простой переводчицей, она не общалась даже с Шульцем… И потом, где бы она познакомилась с самим вице-президентом!
Последнюю фразу секретарша произнесла с придыханием.
– Говорят, он к вам приезжал, сюда, в торговое представительство.
Собеседница рассмеялась.
– Ну что вы! Чиновник такого ранга никогда не поедет в какое-то отделение… Для нас простой сотрудник центрального офиса уже огромное начальство! А вице-президент! Кто вам рассказал такие глупости?
Не успела я придумать, как лучше закруглить разговор, как дверь отворилась, и в приемную вошла Алена.
Увидав меня, она удивилась:
– Ну как? Нашли родственников Кабановой? Странная, однако, история с телевизорами! Мы ведь здесь ничем не торгуем, для этого магазины есть!
Я молчала, лихорадочно соображая, как поступить.
– Алена, – сказала секретарша, – эта дама – француженка, из страховой компании, по-русски плохо понимает.
– Да ну? – изумилась девушка. – Час тому назад она представилась мне как директор одного из московских детских домов, и, смею тебя уверить, Жанна, по-русски она говорила не хуже, чем мы с тобой!
Жанна разинула рот, Алена нахмурилась. Глупо улыбаясь, я быстренько открыла дверь и позорно бежала, чуть не сбив по дороге конторку с беспечным охранником.
Севка и Тузик стояли у «Форда».
– Где ты пропадаешь? – накинулся на меня Лазарев. – Холод жуткий, ветер, ждем уже час!
Я открыла «Форд».
– Безобразие, – зудел Севка, – немедленно включи печку, Тузику нельзя ни в коем случае простужаться, ты безответственная особа! Знаешь, что больной человек будет стоять на ледяном ветру, и уходишь на полдня! Гадко и отвратительно. Да Тузик чуть в обморок не упал!
Нос действительно выглядел бледно, но, на мой взгляд, насморк, хоть и доставил ему кучу проблем, умертвить мужика не мог. Севка сильно преувеличивает размер несчастья. Сопли скоро пройдут.
В холле нашего дома стоял омерзительный «аромат» чего-то горелого. Я чихнула и крикнула:
– Что случилось?
Высунулась Ирка и мигом наябедничала:
– У Катерины сгорел пирог!
Вот уж невиданное дело! Наша кухарка просто ас в кулинарии, и подобных огрехов с ней не случалось на моей памяти ни разу. Хотя неудача может приключиться с любым человеком!
– Она поставила пирог, – сплетничала Ирка, – а тут сломался холодильник, мотор не заводится, вот Катя и стала продукты вынимать…
– Холодильник не работает? – изумилась я. – Он же совсем новый.
– А его водой залили, когда пожар тушили!
– Какой пожар? – очумело поинтересовалась я.
– Так СВЧ-печка, что на холодильнике стоит, загорелась, – тарахтела возбужденная Ирка. – Иван прибежал и давай воду на нее лить…
– Ничего не понимаю, – затрясла я головой.
– Чего же тут сложного? – хмыкнула Ирка. – Вспыхнула печка, она находится на рефрижераторе, ее облили водой, жидкость попала в мотор, сломался «Бош», а пока продукты вытаскивали, пирожок-то, тю-тю, весь и почернел, ну да и черт с ним, только Катю жалко!
– Почему?
– Так ее на «Скорой» увезли.
Я села прямо на стеклянный журнальный столик и спросила:
– Как на «Скорой»? Куда?
– Не знаю, – сообщила Ирка, – вот Аркадий Константинович с Ольгой вернутся и расскажут, они с Катей поехали. Ой, ногу ей раздуло, такой ожог!
– Что?
Ирка глянула на меня и завела сначала:
– Ну чего непонятного, Дарья Ивановна? Ведь по-русски объясняю! Загорелась СВЧ-печка, стали заливать водой, сломался холодильник, пока мясо в другой перекладывали, кулебяка в угли превратилась. Катя расстроилась, схватилась за противень и не удержала… Уронила его прямо себе на голую ногу, такой ожог! Ясно теперь?
– Ага, – кивнула я, – конюшня сгорела?
– Какая конюшня? – оторопела Ирка. – У нас нет никаких конюшен!
Слава богу, что нет. «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, за исключеньем пустяка: сгорел ваш дом с конюшней вместе…»
– И что? – неожиданно поинтересовался Тузик. – Сильно пахнет?
– Просто отвратно, – ответила я.
Нос заломил руки.
– Боже, ничего, я совершенно ничего не ощущаю. Катастрофа! Нет, покончу с собой, прямо сейчас, вот сию же секунду залезу в ванну и перережу все вены и горло в придачу!
Всхлипывая, он бросился вверх по лестнице.
– Тузик, – взвыл Севка, – дорогой, любимый, стой!
Не снимая ни куртки, ни ботинок, он ринулся за приятелем, перепрыгивая через две ступеньки.
– Не мешай мне, – визжал Тузик, – жизнь кончена, все!
Они побежали по коридору, громко ругаясь. Ирка посмотрела на меня и сообщила:
– Сумасшедший дом! Вы бы встали со столика, не ровен час продавите, стекло все-таки!
– Оно толстое, – вздохнула я, – ничего не случится.
Но не успела я договорить фразу, как раздался сухой треск, и в ту же секунду я оказалась на паласе в куче осколков. Ощущение было такое, словно села на ежа. Как назло, именно сегодня вместо любимых джинсов или уютных, толстых вельветовых брюк я невесть зачем влезла в костюмчик из шелковистого тоненького трикотажа.
Ирка всплеснула руками:
– Говорила же!
Произнеся эту фразу, домработница опомнилась и кинулась поднимать хозяйку.
– Ну что тут еще случилось? – разъяренно спросил Севка, свешиваясь со второго этажа.
– Дарья Ивановна столик продавила! – радостно выкрикнула Ирка.
– Жрать меньше надо, – резюмировал он и скрылся.
Я поднялась к себе, зашвырнула испорченный костюм в угол спальни, повертелась, изгибаясь перед большим зеркалом, чтобы оценить размеры урона, и, обнаружив, что просто заполучила пару царапин, натянула джинсы, свитер и поехала в неизвестный район, расположенный за Митином.
Детство мое прошло на улице Кирова, нынешней Мясницкой. Потом жизнь забросила в Медведково. Честно говоря, этот район, простите за каламбур, показался мне после шумного центра настоящим медвежьим углом. Но только теперь, разыскивая неведомое Касьяново, я поняла, что Медведково – это центр.
«Форд» ехал и ехал. Митино осталось позади. По обе стороны дороги замелькал лес. Господи, где это я? Интересно, время тут московское?
Наконец впереди появились кварталы блочных домов. Касьяново! Сбоку промелькнул щит: «Покупайте квартиры в фирме «Белстрой». Выглядел район инфернально. В октябре темнеет рано, да еще сегодня над столицей с самого утра повисли черные, плотные тучи… Одним словом, часы показывали только пять, но впечатление было такое, будто наступает ночь. Однако в окнах домов, мимо которых катил «Форд», не было видно света, на улицах не было прохожих, не сверкали огнями витрины магазинов, не шумела веселая толпа у вагончиков «Русские блины» и «Крошка-картошка». Да и самих торговых точек не было. Впечатление такое, будто едешь внутри фильма Бергмана… Этот режиссер любил показывать такие вот мертвые пейзажи. Для полного сходства не хватало только уличных часов без стрелок и прохожих без лиц! Вспомнив про свой ночной кошмар, я вздрогнула, поднажала на газ и неожиданно, миновав квартал незаселенных зданий, вылетела на небольшую площадь.