Минут через десять, когда все сели пить чай, ворвался Тузик с радостным криком:
– Все, конец!
– Что такое? – испугался Дегтярев, наблюдая, как гость носится по столовой.
– Конец, – ликовал Тузик.
Он схватил Михаила за руку.
– Так, мыло «Фа», гадкое и отвратительное, одеколон «Мияки», гель для душа «Сейфгардт». Вы ведь этим пользуетесь?
– Да, – ошарашенно пробормотал Каюров.
– О-о-о, – вопил Тузик, – мой нос стал еще лучше, чем был. Хучик, Снап, Банди, Черри, Жюли, идите сюда, мои детки, я буду вас нюхать.
Легким танцующим шагом, прихватив с блюда несколько кусков сыра, он выбежал в холл. Собаки, поняв, что сейчас начнется раздача обожаемого ими «Эдама», бросились гуртом за ним.
– Он ненормальный? – спросил Каюров.
– Есть немного, – ответил полковник.
Мы занялись печеной картошкой. Ирка притащила потом блюдо с пирогами. Меняя тарелки, домработница бормотала:
– Вот бред так бред.
– Ты чем-то недовольна? – поинтересовалась я.
– Бред, – воскликнула Ирка, – Катерина только что случайно включила старую СВЧ-печь, ну никак руки не доходили доходягу выбросить, а та работает как новая, словно и не горела никогда.
Я встала из-за стола. Надо сходить в гараж и посмотреть, не отрос ли у «Форда» новый капот? Со всеми перипетиями мне все недосуг было заняться починкой инвалида.
– Мусечка, – донесся со двора абсолютно счастливый вопль, – Мусечка, бегите все сюда скорей!
Самое удивительное, что эти слова кричала не Маша. Девочка преспокойно ела кусок торта. Голос принадлежал Кеше, а тот никогда не зовет меня «мусечка», предпочитая обращаться коротко и торжественно – «мать».
Поняв, что происходит что-то необычайное, мы побежали во двор. Собаки галопировали впереди. Хучик присел прямо посередине дорожки и мигом наложил кучку. Но его сегодня даже не стали ругать. От большой машины бежал Аркашка. Перешагнув через безобразие, которое устроил мопс, сын спросил:
– Видите?
– Да, – хором сказали мы с Маней, – твой джип!
– А какой? – ликовал Кеша.
Я присмотрелась и ахнула.
– «Линкольн-Навигатор»!
– Нашелся, – радовался Аркадий, – в целости и сохранности, нет, такого не бывает!
Я схватила Каюрова за рукав.
– Миша, вы экстрасенс! Все ваши слова мигом сбываются.
Каюров рассмеялся.
– Раньше не замечал. Ну что ж, пусть у вас теперь все будет отлично, и пусть у тех, кто когда-нибудь желал вам зла, сломаются ноги!
– Да у нас нет врагов, – влезла Маня, – одни друзья.
– Хороший джип, – продолжал Михаил, обращаясь к Кеше, – можно заглянуть внутрь?
– Пожалуйста, – разрешил сын и протянул ключи, – если хотите, сделайте круг по поселку.
– Вот все сомневаюсь, не купить ли такой, – говорил Михаил, шагая по дорожке.
Внезапно я ощутила легкую дрожь и неизвестно почему крикнула:
– Миша, стой.
Каюров повернул голову на возглас, машинально шагнул вперед, наступил правой ногой в «визитную карточку» Хучика и рухнул на дорожку, издав дикий крик. Лицо его посерело, на лбу выступили капли пота. Все кинулись к несчастному.
– Не трогайте меня, – прохрипел Михаил, – я, кажется, сломал ногу!
Поднялась суета. Кеша вызывал «Скорую», Тузик безостановочно заламывал руки и стонал:
– Ужас, ужас, это так же страшно, как и насморк.
Севка обмахивал упавшего газетой, Ирка отгоняла волнующихся собак, Александр Михайлович помчался за коньяком…
– Мусечка, – зашептала Маня, – нас в Ветеринарной академии учат, что больное животное надо приободрить. Скажи Мише что-нибудь приятное.
– Э-э-э, – протянула я, – ну во всем плохом есть свое хорошее.
– Да нет, Мусечка, что-нибудь радостное, приятное, – бубнила Маня.
– Что же хорошего ты увидела в этой ситуации, – поинтересовался синий от боли Каюров.
Я перевела глаза на его испачканный башмак и радостно сообщила:
– Наступить в собачье дерьмо к большим деньгам, есть такая замечательная примета.