– Спасибо. Когда мне понадобится ваша помощь, я сам скажу. Садитесь и продолжайте вашу историю, а то вы и до ужина не кончите.
– Как только мы заснули, – стал рассказывать дальше Гэндальф, – открылась трещина в углу пещеры, оттуда вылезли орки и захватили в плен хоббита, гномов и увели табунок наших пони…
– Табунок пони? Вы что – передвижной цирк? Или вы везли много товаров? С каких это пор шестерка стала табунком?
– Да нет, не шестерка. Дело в том, что пони было больше, потому что нас тоже было больше, – вот, еще двое подошли!
Тут как раз появились Балин и Двалин и поклонились так низко, что их бороды мели каменный пол. Великан сначала нахмурился, но они так старались быть изысканно вежливыми, так уморительно кланялись и обмахивали капюшонами колени (у гномов это принято), что он перестал хмуриться и разразился хохотом. Уж очень комично они выглядели.
– Сущий цирк, – сказал он. – Из одних клоунов. Входите, затейнички. А вас как зовут? Служба ваша мне сейчас не нужна, только имена. Скорее садитесь, кончайте бородами трясти.
– Балин. Двалин, – сказали они, стараясь не показать, что обиделись, и дружно плюхнулись на пол с несколько сконфуженным видом.
– Ну, давай дальше! – обратился Беорн к магу.
– Где я остановился? Ага – меня не схватили. Я убил пару орков вспышкой…
– Отлично! – пророкотал Беорн. – Магом быть, значит, стоит.
– …и проскользнул в трещину, пока она не успела сомкнуться. Потом я прокрался за орками в главную пещеру, где их набралось видимо-невидимо. Там был сам их Главарь, Большой Гоблин, и при нем тридцать или сорок вооруженных телохранителей, и я тогда подумал: «Что можем мы сделать против такого множества, даже если моим друзьям удастся разорвать цепи, ведь всего какой-то десяток…»
– Десяток? В первый раз слышу, чтобы восьмерых называли десятком. Или у тебя из мешка еще не все повыскакивали?
– Ну да, там еще пара. Это Фили и Кили, – сказал Гэндальф, а Фили и Кили низко кланялись и улыбались, подойдя.
– Хватит! – оборвал их любезности Беорн. – Садитесь и сидите тихо. Валяй дальше, Гэндальф!
Гэндальф рассказал, что было дальше, дошел до того места, где они удирали по пещерам в полной темноте, и описал их ужас, когда они прорвались через ворота и обнаружили исчезновение господина Торбинса:
– …мы пересчитали всех и оказалось, что хоббита не хватает. Нас осталось четырнадцать!..
– Четырнадцать?! Как это от десяти отнять одного и получится четырнадцать? Ты хотел сказать девять или скрываешь от меня половину своей компании.
– Ой, конечно, ты еще не видел Оина и Глоина. Какая радость, вот и они. Прости за беспокойство, пожалуйста.
– Да пусть все явятся. Скорее садитесь и смотри, Гэндальф, даже с ними у тебя получается десять гномов, один пропавший хоббит и ты сам. Без одного выходит одиннадцать, а не четырнадцать, или маги считают не так, как все. Ладно, рассказывай дальше. – Беорн не хотел показывать, как ему было интересно, но на самом деле ужасно увлекся.
Видите ли, он в прошлом хорошо знал именно ту часть гор, которую описывал Гэндальф. Он одобрительно кивал, когда в рассказе снова появился хоббит, ворчал, когда Отряд скатывался по каменной осыпи, а когда Гэндальф дошел до кольца разъяренных воргов на поляне, он вскочил, зашагал по веранде и воскликнул:
– Эх, меня там не было! Я бы показал этим воргам кое-что получше фейерверка!
– Ну вот, – сказал Гэндальф, очень довольный произведенным впечатлением. – Я сделал все, что мог. Мы сидели на деревьях, ворги носились под ними и выли от боли и ярости, лес начинал гореть, и тут подошли орки и обнаружили нас. Они радостно заорали, увидев своих врагов в безвыходном положении, и запели издевательскую песню: «Пятнадцать птиц на сучках расселись, пять елок под ними…»
– Провалиться мне! – закричал Беорн. – Не говори, что орки не умеют считать. Они отлично считают и могут отличить пятнадцать от двенадцати.
– И я могу, – сказал Гэндальф. – Там еще были Бифур и Бофур. Я не успел представить их тебе раньше, но вот и они.
Подошли Бифур, Бофур, а за ними, запыхавшись, толстяк Бомбур с возгласом: «И я!» Оказывается, толстый Бомбур обиделся, что ему велели идти последним, и не пожелал ждать по уговору пять минут, а сразу побежал за товарищами.
– Ну вот, теперь вас пятнадцать. А раз орки умеют считать, значит, столько и сидело на деревьях. Дальше можно слушать без помех, – произнес Беорн.
Теперь Торбинс понял, какая умница Гэндальф. Оттого, что рассказ беспрестанно прерывали, Беорн только больше заинтересовывался, и возраставший интерес не давал ему послать гномов подальше, как первых попавшихся подозрительных попрошаек. К нему никогда больше двух человек не заходило. Жил он на отшибе, гостей в дом без надобности не приглашал, друзей у него было мало, а теперь на веранде собралось целых пятнадцать чужестранцев.
Когда маг кончил рассказывать об орлах, о спасении и перелете с гор на скалу Стоянку, солнце уже спускалось за пики Мглистых Гор, и тени в саду Беорна стали длинными-длинными.
– Замечательная история! – сказал Беорн. – Давно ничего лучшего не доводилось слышать. Если бы все бродяги рассказывали такие истории, я бы к ним стал по-другому относиться. Может быть, вы все выдумали, но за один такой рассказ заслуживаете ужина, так что давайте перекусим!
– С удовольствием! – загалдели все. – Спасибо, спасибо большое!
В холле, куда их пригласил Беорн, было уже совсем темно. Хозяин хлопнул в ладоши, вбежали четыре красивых белых пони и несколько крупных серых псов. Беорн что-то им сказал на странном языке животных, они вышли и вскоре вернулись с факелами в зубах, факелы зажгли от очага и воткнули в низкие скобы на столбах вокруг него. Собаки умели по желанию вставать на задние лапы и носить предметы в передних. Они быстро отодвинули от боковых стен козлы с досками и поставили у очага. Получились столы.
Потом послышалось: «Бэ-э, бэ-э-э!..», и в холл вошел черный, как смоль, баран, ведя за собой белоснежных овечек. Одна из них несла белую скатерть с вышитыми по углам фигурами животных; у других на широких спинах стояли подносы с мисками, тарелками, ножами и деревянными ложками, которые собаки тут же расставили и разложили на столах. Столы были совсем низкими, даже Бильбо смог удобно устроиться. Для Гэндальфа и Торина пони подвинул к столам два приземистых табурета с широкими сиденьями на толстых ножках. Он же поставил во главе стола такое же, только черное, кресло для Беорна, и тот сел, далеко вытянув под стол могучие ноги. В холле больше сидеть было не на чем, а эти сиденья Беорн, видно, нарочно сделал низкими, как и столы, для удобства удивительных животных, которые подавали ему еду. Как позаботились об остальных? Для гномов пони вкатили в холл круглые, как барабаны, чурбаки, обтесанные и отполированные, совсем низенькие. И вот уже все сидели за столом Беорна в холле, где, наверное, много лет столько народу не собиралось.
Такого ужина или обеда они не ели с тех пор, как покинули Последнее Убежище и простились с Элрондом. Вокруг колебался свет факелов, и на столе горели еще две высокие свечи из красного воска.
Пока они ели, Беорн глубоким раскатистым басом говорил им о Глухоманье, о темных, полных опасностей, лесах, которые в дне пути отсюда протягивались с севера на юг, преграждали им путь на восток и так и назывались: Лихолесье.
Гномы слушали и трясли бородами, потому что знали – скоро им придется идти через это Лихолесье, самое жуткое место на пути к жилью дракона после Мглистых Гор.
Затем, утолив голод, гномы принялись рассказывать свои истории, но Беорн, казалось, уже дремал и их не слушал. Говорили они все больше про золото, серебро и камни, про искусство своих кузнецов, а Беорну, похоже, это было вовсе не интересно: у него в холле не было ни одной золотой или серебряной вещи, и металлических, кроме ножей, почти не имелось.
Долго-долго сидели они за столом, потягивая мед из деревянных кружек. Потом наступила ночь. Факелы погасили, в очаг в середине комнаты подбросили сухих поленьев, а гости так и сидели. Отблески пламени плясали по столбам, подпиравшим крышу, и Бильбо даже показалось, что он слышит, как ветер шумит в ветвях и кричат совы, будто по какому-то волшебству дом превращается в лес. Но самого хоббита уже сильно клонило ко сну, он сполз с сиденья на мягкий, устланный сеном пол, голоса уплывали куда-то вдаль, Бильбо с трудом расслышал, как заскрипела, а потом хлопнула дверь, – это ушел Беорн, – и его сморил сон. Спал он, однако, недолго и проснулся как от толчка. Беорна не было. Гномы расселись вокруг очага, скрестив ноги, и запели. Песня была длинная, со множеством примерно таких куплетов:
На чахлый вереск ветер дул,
А лес листом не шевельнул,
Легла в нем тень, и смутный день
Во мраке ночи потонул.
Рванулся ветер, и волной
Скатился с гор на лес густой.
Стволы пригнул, под свист и гул
Деревья сыпали листвой.
Умчался ветер из лесов,
Сорвал листву – и был таков.
Пошел свистеть, и выть, и петь
Меж трав болотных и кустов.
Травой у Озера шурша,
Он рвал метелки камыша,
Волну качал, а Лес молчал,
И тучи вдаль неслись, спеша.
На Гору ветер тучи гнал,
Ревел и бился между скал,
Мел голый склон, где злой дракон
В подземном логове лежал.
Дул ветер, дул за край небес,
В ночь улетел и в ней исчез.
Ладья-Луна, светла, ясна,
Плывет среди искристых звезд.
Бильбо снова начал клевать носом. Вдруг Гэндальф встал.
– Нам всем пора спать, – сказал он. – Но Беорн, по-моему, не спит. Здесь в холле можно спокойно отдыхать и ничего не бояться, но советую помнить, что Беорн говорил перед уходом: если хотите остаться целы, не суйтесь за двери, пока солнце не поднимется.