Теперь помолчал я. И во время этой паузы неожиданно ответил Генри:
— Так и постарайтесь, чтобы с ним ничего не случилось! А лично мне уже тяжело видеть, как он дёргается, что не может навестить старого Фань Вэя. Тот же не просто лидер китайской общины в Беломорске, он давно стал нашим другом, ещё с Америки. Там они с внуком спасли нам обоим жизнь. А теперь старик вынужден прикидываться умирающим, чтобы его не вынудили выбирать свою сторону.
Теперь замолчали все. И молчали, пока Семён Петрович не сказал:
— Пришли, нам в этот двор.
Во дворе невысокий, но очень мускулистый и широкоплечий китаец возился перед печкой. Похоже, заканчивал готовить обед. По крайней мере, от котелка, в котором он что-то помешивал, пахло весьма аппетитно.
Мы вошли во двор, но не успели ничего сказать, как он ухватил этот самый котелок и вылил его бурлящее содержимое в сторону Генри Хамбла, то ли определив в нём самого опасного из противников, то ли выбрав случайно. Ганфайтер, разумеется, уклонился, а китаец, вдруг дико завизжав, ухватил стоявшую возле печи лопату и бросился на меня. Надо сказать, что завертел он эту лопатку весьма ловко, работая обеими руками, но меня недаром последние годы натаскивали в баритсу. В этой борьбе учили использовать подручные материалы — плащи, тарелки, трость или зонт, которые джентльмены таскали с собой почти постоянно.
Вот тростью я и воспользовался. Хлесткий удар по кисти правой руки, уход с линии атаки и левый боковой в печень. Удар у меня поставлен неплохо, и обычно этого хватало, чтобы вывести противника из строя. Но этот крепыш явно от души прокачал мышцы пресса, да и бить пришлось вниз, всё же разница в росте у нас сантиметров тридцать. В результате эффект вышел ослабленным, противник устоял на ногах, но охнул и выронил лопату. Ну, ничего, все мои наставники учили меня не останавливаться. Рубящий удар тростью по голове — и оглушенный противник опускается на колени.
Тут сзади бухнул выстрел из чего-то очень крупнокалиберного. Почти одновременно выстрелил и револьвер Генри. Звук его сорок пятого калибра я всегда отличу от звука наганов остальных членов нашей команды. Нет, не время миндальничать — удар ногой в голову, и мой противник вырубается окончательно.
Я быстро обернулся. Семецкий валяется ничком, а ещё один китаец баюкает повреждённую руку. У его ног валяется обрез двустволки. Ох ты ж! Хорошо, если стрелял дробью, тогда у Семецкого ещё есть шанс! А вот пулю такого калибра наши броники вряд ли удержат.
— Лежать, падла! — проревел я, а Семён Петрович что-то проорал по-китайски. Наверное, перевёл, потому что китаец тут же упал ничком.
— Не убивайте их, я сдаюсь! — донеслось из помещения на русском, и во двор вышел Цзян Чжунчжен с поднятыми руками.
Глава 22
Из мемуаров Воронцова-Американца
«… Это его 'я сдаюсь!» чуть не выбило меня из колеи. Это что же, он нас за киллеров принял? Впрочем, разобраться можно было и позже. Сначала Семен Петрович подал какой-то сигнал, и сопровождавший нас на некотором отдалении китайчонок побежал за подмогой. А сами мы быстро перебрались в дом сами и туда же двое китайцев отнесли третьего. Ну и убедились, что Семецкий жив и относительно здоров. Сильный ушиб, возможно, повреждены рёбра, но броня выдержала.
После этого настала пора прояснить некоторые вопросы…'
Город Наха, Окинава, 2 августа 1912 года, пятница, ближе к обеду
— Нет, вы поглядите, господа! Да мы в самое «осиное гнездо» вломились!
В доме и в самом деле, было на что посмотреть! Для начала, на стене висели наши с Семецким портреты, обведенные как мишени. В обоих торчало несколько ножей, дротиков и метательных пластин. Рядышком висела японская газета с сообщением о том, что знаменитый Воронцов побывал там-то и там-то… И было выделено сообщение о том, что десятого августа планируется торжественное мероприятие в Харбине с моим участием.
А на столе лежали найденные нами билеты от Окинавы до Харбина и поддельные документы на эту троицу революционеров. Причем на разные имена. Может быть, ловкий адвокат в суде и сумел бы доказать, что «это ещё ни о чём не говорит», но нам всё было ясно.
Какое-то сомнительное везение у нас — ухитрились вломиться в логово к киллерам всего за несколько часов до того, как они должны были отправиться убивать нас же. План разговора пришлось срочно менять. Для начала дождались, пока не прибыло подкрепление. Нет, не бойцы с карабинами и пулемётами, а какой-то уважаемый китайский старичок на рикше. Впрочем, тот громила, что их сопровождал, вполне был способен навести порядок и без оружия. Ход оказался верным, гонцов от местных преступных авторитетов этот дуэт сумел успокоить. Те предпочли поверить, что «всё нормально, тут просто разговаривают и шума больше не будет».
Ну а потом настало время беседы. Тем более, что русский оба китайца, оставшихся в сознании, понимали неплохо.
— Как вы думаете, почему мы явились к вам лично? Могли ведь и в полицию сообщить. Или дождаться вас на «своей» земле, да повязать там тихо. И не рисковать при этом своими жизнями.
Было видно, что вопрос китайцев смутил. Действительно, наши действия выглядели не очень разумно. Да и были такими, если честно! О кто ж знал?
— А между тем, всё очень просто. Что бы вы себе не думали, но я не хочу расстраивать вашего Учителя, которого по-прежнему безмерно уважаю и считаю своим другом!
— Другом⁈ — от возмущения молодого Цзяна аж подбросило со стула. — Ты — предатель! И поступил вероломно. Ударил Китайскую республику в спину и ограбил её. Твоя смерть только порадует Учителя и всех честных китайцев!
Да уж. Его просто трясло от возмущения. Услышит ли он меня? Но тут реплику подал мой тёзка:
— Что за истерика? Вы военный или тряпка штатская? Ах, военный! Ну, тогда вы должны знать, что любая операция проводится на основании приказа. Господин Воронцов же — сугубо штатский. И потому был вообще не в курсе и никак не влиял на ход событий, в которых вы его обвиняете. Слово офицера! Так что ни о каком «вероломстве» и речи нет. Это первое.
— А прежде чем мы перейдём ко второму, — включился в разговор я. — Ответьте, господин Цзян, когда и почему вы отрезали косу?
— Вы прекрасно знаете ответ! — вмещался в разговор второй китаец. — Коса была символом покорности ханьцев[83] манчжурам.
— Вот! — поднял я палец вверх. — Именно, что маньчжурам. И те народы, которые отделились, тоже были покорены манчжурами. Не Китаем. И сейчас они тоже «отрубили косу». Точно так же, как вы, они не хотят больше подчиняться. Ни прежним господам, ни вам. По-моему, это справедливо. И уж кому, как не вам, понять их.
Кажется, мой довод был нов для обоих революционеров. Но молодой вождь нашёл возражение первым:
— Они — часть нашей страны! И по отдельности будет труднее и им, и нам!
— Возможно. Но тогда их надо убеждать, а не завоёвывать, логично? Сейчас они хотят именно не зависеть ни от кого.
— Но Россия их захватила!
— Нет! — снова вмешался Семецкий. — Не захватывала. Сейчас это именно, что независимые страны. Мы убеждаем их, что им будет лучше с нами. Вы могли бы убеждать, что им полезнее быть с вами. А уж они пусть решают, верно?
— Да как они решат, если на их территории стоят ваши войсковые части?
— Да, стоят! Хотя бы потому, что одних бандитов в тех местах ошивается немало. Да и маньчжуры не прочь вернуть свою власть над монголами и уйгурами. Не говоря уж про отряды Юань Шикая. Пока что он признал только независимость Маньчжурии. Так что… мы лишь обеспечили местным возможность «отрезать косу» — повторил я свой аргумент.
Китайцы ненадолго замолчали. Сравнение с маньчжурами им не нравилось, но эмоции были сильнее. Однако я ещё не всё сказал.
— Так что я не совершил ничего вероломного, да и ничего ханьского не только я сам, но и Россия не отбирала. Но сказать вашему Учителю я хотел не об этом. Есть куда более важные для судьбы Китая вещи.
Тут меня прервали. Третий революционер очнулся и начал громко и экспрессивно материться. Нет, китайского мата я не знаю, но интонации были те самые.
— Простите, я попробую успокоить брата Ма. Он очень переживает своё поражение, так как считается мастером боевых искусств.
— Не мастер он, а другое слово, но тоже на букву «м» — пробурчал я под нос. — Это ж надо — в живых людей кипятком швыряться! Ладно, успокойте его.
А сам пока в очередной раз прогонял в мозгу аргументы.
— Видите ли, я хотел донести до господина Сунь Ятсена простую мысль. Ваша революция — далеко не первая в истории. Например, прямо сейчас продолжаются волнения в Мексике. И уроки всех предыдущих восстаний учат, что просто убрать власть чужаков — мало. Нужно дать стране эффективное управление. Единую центральную власть. Обеспечить защиту от внешних угроз, создать порядок внутри… И только потом возможно развитие.
— Разумеется!
Ответ молодого революционера был не просто высокомерен. От него веяло арктическим холодом. Дескать, чего ты тут общеизвестные вещи произносишь так. Будто это должно стать откровением. Черт, молод он ещё, нетерпелив. И слишком быстро высоко взлетел.
Недаром он пошел на то убийство. Да и сейчас не нашёл иного способа порадовать Учителя и реабилитироваться, как снова убить. Люди постарше выслушали бы дальше, прежде чем делать выводы.
— Юань Шикай не уступит власти. Даже если партия выскажется против него. А вы отдали под его власть лучшие революционные отряды. К тому же у него есть и свои подразделения, лояльные не вашей революции, а лично ему. У кого сила, тот и правит, не наоборот.
Щека Чжунчжена дёрнулась. Ну да, именно генерал изгнал его из страны, так что нынешнего президента Китая он не любил, пожалуй, даже больше, чем нас с Семецким. Но правило «не выносить сор из избы» или как оно там звучало по-китайски он соблюдал:
— Вам-то какое дело до этого? Наоборот, России выгодно, чтобы наша страна ослабла. Тогда… Как вы это там говорили? У вас «будет больше шансов убедить, что с Россией лучше»!