Дело в том, что у Конни Майзель не было недостатков. Ни единого. Если говорить о ее внешности. И дело не в абсолютно правильных чертах лица. Тогда она не была бы ослепительно прекрасной. Теперь-то я думаю, что лоб у нее был чуть высоковат, нос на йоту длинен, рот слишком широк. Глаза, горящие внутренним огнем, излишне велики. Некоторые могли бы сказать, что у нее чересчур длинные ноги, узкие бедра и высокая грудь. Но сложившись, все эти ошибки природы дали удивительный результат: оторвать взгляд от Конни Майзель не было сил. Ко всему прочему чувствовалось, что она умна. Может, слишком умна.
— Закройте рот, — раздался под ухом голос Синкфилда, — если вам не хочется жевать мух.
— Я не голоден. Я влюбился.
— Впервые увидели ее, так?
— Совершенно верно.
— Когда я впервые увидел ее, то отпросился с работы, поехал домой и оттрахал свою старуху. В разгаре дня, черт побери.
— Нормальная реакция.
— Ну-ну, — хмыкнул Синкфилд. — Видели бы вы мою жену.
Конни Майзель кивнула Синкфилду, когда она и сенатор проходили мимо нас. Сенатор смотрел прямо перед собой. То ли он крепко выпил, то ли пребывал в шоке. Шли они медленно, осторожно переставляя ноги по ступеням.
Синкфилд не кивнул в ответ. Вместо этого он пожирал глазами Конни Майзель и во взгляде его читалась откровенная похоть. Когда она скрылась в церкви, он покачал головой.
— Не следует думать о таком. Во всяком случае, на похоронах в церкви.
— Я же сказал, это реакция нормального человека.
— Наверное, у меня гиперсексуальность. Вы знаете, как выглядит моя жена?
— Нет.
— Она похожа на мальчика средних лет, — он вновь покачал головой. — Что это на меня нашло.
У церкви остановилось такси. Из кабины выскочил молодой человек в темном костюме, белой рубашке и черном галстуке с маленькими белыми точками. Его вьющиеся мелким бесом волосы отливали темной бронзой. Золотисто-коричневая кожа цветом напоминала кофе со сливками.
— Если б я отдавал предпочтение мальчикам, — пробормотал Синкфилд, — этот бы мне понравился. Симпатяга, не так ли?
— Кто он?
— Кавалер. Вождь Игнатий Олтигби.
— Вождь?
— Наследный правитель в Нигерии, а также американский гражданин, поскольку мать его американка. Отец нигериец. Вроде бы. Все так перепутано.
Выглядел Игнатий Олтигби лет на двадцать восемь — двадцать девять. Он легко взбежал по ступенькам и одарил Синкфилда белоснежной улыбкой.
— Привет, лейтенант. Я опоздал?
Синкфилд посмотрел на часы.
— У вас есть еще несколько минут.
— Тогда можно и покурить, — он достал серебряный портсигар, предложил его Синкфилду, но тот поднял правую руку с недокуренной сигаретой. Тогда он предложил портсигар мне. — Не желаете покурить, сэр? — говорил он с английским акцентом.
— Я не курю.
— И правильно.
Он продолжал смотреть на меня, а потому Синкфилд решил, что нас надо представить друг другу.
— Это Декатар Лукас. Игнатий Олтигби.
— Добрый день, — он не протянул руки. И правильно сделал. Я не люблю пожимать чьи-то руки. — Вы приятель Каролин?
— Нет.
— Он репортер, — пояснил Синкфилд.
— О, неужели, — он бросил только что закуренную сигарету на ступеньку и растер ее ногой. — Как это, должно быть, интересно.
— Захватывающе.
— Вот-вот, — он улыбнулся Синкфилду и прошествовал в церковь.
— Как я понимаю, вы с ним уже побеседовали.
— Да, — кивнул Синкфилд. — Он ничего не знает Или говорит, что ничего не знает. Но разве можно ждать чего-то иного от человека, который выдает себя за нигерийского вождя, родился в Лос-Анджелесе и разговаривает, как английский дворецкий? Готов спорить, баб у него больше, чем у петуха — кур.
Джек Проктер, напарник Синкфилда, подошел к нам. Высокий, широкоплечий мужчина с на удивление добрым лицом.
— Пожалуй, я пойду в церковь, Дэйв.
— Почему нет?
— Ты тоже придешь?
— Через минуту-другую.
Мы постояли на лестнице перед церковью, пока Синкфилд докуривал последнюю сигарету. И уже повернулись, чтобы войти в двери, когда по ступеням поднялась женщина в коричневом брючном костюме и остановилась рядом. На пиджаке было восемь больших пуговиц, но располагались они не симметрично, а под углом, потому что женщина неправильно застегнула пиджак. Ее длинные темно-каштановые волосы падали на плечи. Глаза скрывали большие темные очки. На губах алела помада. А жевательная резинка не могла устранить запаха виски. Дорогого виски.
— Здесь отпевают Каролин Эймс? — спросила женщина.
— Да, мадам, — ответил Синкфилд.
Женщина кивнула. Я подумал, что она моложе меня, года тридцать два и тридцать три, и она показалась мне очень уж домашней. Она совсем не напоминала любительниц набраться с самого утра. Наоборот, я легко мог представить ее у плиты, пекущую плюшки.
— Я опоздала? — слова она старалась произносить как можно четче.
— Вы успели вовремя, — ответил Синкфилд. — Вы — подруга мисс Эймс?
— Да нет, пожалуй подруга Каролин. Я давно ее знала. Может, и не очень давно. Шесть лет. Я была секретарем сенатора. Личным секретарем. Потому-то я и знала Каролин. Меня зовут Глория Пиплз. А вас?
Она, похоже, настроилась поболтать, но Синкфилд разом осек ее.
— Моя фамилия Синкфилд, мадам, но, может, вам лучше пройти в церковь и занять место. Служба вот-вот начнется.
— Он там? — спросила Глория Пиплз.
— Кто?
— Сенатор.
— Да, он там.
Женщина решительно кивнула.
— Хорошо.
Она проследовала дальше, практически не шатаясь.
Синкфилд вздохнул.
— Без таких не обходятся ни одни похороны.
— Без кого?
— Без алкоголиков.
В церкви мы уселись в последнем ряду, рядом с напарником Синкфилда, Джеком Проктером, и частным детективом Артуром Дэйном. Два передних ряда по обеим сторонам центрального прохода пустовали. Лишь слева сидели сенатор и Конни Майзель, а справа — мать покойной.
Служба обещала быть короткой, и уже катилась к концу, когда женщина в коричневом брючном костюме, представившаяся как бывшая секретарь сенатора, поднялась и двинулась к алтарю по центральному проходу.
— Бобби! — закричала она. — Черт бы тебя побрал, Бобби, посмотри на меня!
Не сразу до меня дошло, что под Бобби подразумевался экс-сенатор Роберт Эф. Эймс. Служба прервалась. Головы присутствующих повернулись к женщине. Все, за исключением головы Роберта Эф. Эймса. Или Бобби.
— Почему они не подпускают меня к тебе, Бобби? — кричала женщина, которую звали Глория Пиплз. — Я хочу хотя бы минуту поговорить с тобой. Одну чертову минуту!
Синкфилд уже встал и шел по проходу. Но Конни Майзель оказалась проворнее. Она взяла женщину за руку, а та продолжала вопить:
— Я только хочу поговорить с ним! Почему мне не дают поговорить с ним?
Конни Майзель наклонилась к правому уху Глории Пиплз и что-то прошептала. Со своего места я увидел, как побледнела Глория. Она буквально сжалась, затем испуганно огляделась. Потом посмотрела на переднюю скамью, где сидел сенатор. Но увидела лишь его затылок.
Конни Майзель сказала что-то еще, всего несколько слов. Глория Пиплз зло кивнула, повернулась, протиснулась мимо Синкфилда и побежала к дверям. Когда она поравнялась со мной, по ее щекам уже текли слезы. Конни Майзель вернулась на свое место рядом с сенатором. Синкфилд вновь составил мне компанию на заднем ряду. Служба возобновилась.
— Как по-вашему, что все это значит? — спросил Синкфилд.
— Откуда мне знать, — ответил я. — Почему бы вам не справиться у Бобби?
Глава 9
Большинство пришедших на панихиду уже покинули церковь, и я вновь стоял на ступенях, раздумывая о своем следующим шаге, когда рядом остановился Игнатий Олтигби, достал из портсигара сигарету, постучал ею по тыльной стороне левой руки.
Закурил, выпустил струю дыма.
— Вы работаете у Френка Сайза?
— Совершенно верно.
— Мне говорила Каролин.
— Неужели?
— Да, я был у нее, когда она звонила вам.
— Это любопытно.
Он улыбнулся.
— Я надеялся, что вас это заинтересует. Я даже надеялся на большее: что вы найдете мои слова весьма и весьма интересными.
Я пристально всмотрелся в него. Губы вроде бы улыбались, но до глаз улыбка так и не дошла. Вероятно, путь туда был чересчур длинным.
— Насколько я понимаю, мы говорим о деньгах.
— Да, конечно, раз уж вы упомянули о них.
— Сначала я должен проконсультироваться с Сайзом. О какой сумме идет речь?
— Э… скажем, о пяти тысячах долларов.
— Это большие деньги.
— Не очень. Товар стоит дороже.
— Какой товар?
— Все то, о чем говорила вам Каролин.
— Товар у вас?
— Во всяком случае, я знаю, где его взять.
Я кивнул.
— Ваша последняя цена?
Он отбросил сигарету.
— Я же сказал. Пять тысяч долларов.
— И я повторю, что должен проконсультироваться с Сайзом. Это его деньги.
Олтигби опять улыбнулся.
— Хорошо. Встретимся попозже, выпьем по рюмочке?
— Согласен. Где?
— В тихом и спокойном месте. К примеру, в баре отеля «Вашингтон». В пять?
— В пять, — кивнул я. — Но денег я не принесу.
— Вы хотите сказать, что Сайз сначала захочет проверить качество товара?
— Именно так.
Олтигби улыбнулся во все тридцать два белоснежных зуба.
— Я принесу образец, а если ваш интерес не угаснет, вечером мы сможем совершить обмен.
— Годится.
— Но приходите один, мистер Лукас. Без Френка Сайза и… э… копов.
— Это понятно. Они могут подумать, что вы нарушаете закон, скрываете необходимую следствию информацию.
— Но я ничего не скрываю, не так ли? Я предлагаю ее вам в уверенности, что мистер Сайз передаст ее в надлежащие руки.
— Естественно, передаст, но это обойдется им недешево.
— Правда? — у Олтигби загорелись глаза. Деньги, судя по всему, вызывали у него живейший интерес. — Вы хотите сказать, что он загонит эти материалы копам?