— Совершенно верно.
— И за сколько?
— За десять центов. Именно в такую сумму обойдется им газета с его колонкой.
Френк Сайз хмурился. Я говорил, что он должен заплатить за информацию, он же полагал, что ее можно просто украсть.
— В таком случае я ударю его по голове и отберу все, что будет при нем, — предложил я.
Сайз улыбнулся, затем вновь помрачнел.
— Нет. Вы не из таких.
— Вы правы. Это не мой стиль.
— Нельзя ли уговорить его сбросить цену?
— Я за это не берусь.
— А что вы знаете об этом типе?
— Немного. Он наполовину нигериец, но родился здесь, а потому является американским гражданином. Я думаю, что вырос он в Англии. Во всяком случае, выговор у него, как у англичанина. О, да, он наследный вождь.
— Это еще что такое?
— Титул, передаваемый по наследству, от отца сыну.
— И что он означает?
— Возможно, в социальной иерархии ставит его выше кентуккского полковника. Но только на чуть-чуть.
— И он спал с дочерью Эймса?
— Так мне сказали.
— Надеюсь, его информация стоит таких денег.
— Если не стоит, я ему не заплачу.
— Вы думаете, что сможете оценить его «товар».
— Полагаю, что да. За это вы мне и платите.
Френк Сайз пожевал нижнюю губу, тяжело вздохнул.
— Мэйбл! — крикнул он.
— Что? — донеслось в ответ.
— Зайди на минуту.
Мэйбл вошла в кабинет.
— Что теперь?
— Сходи в банк и возьми пять тысяч долларов.
— Из сейфа?
— Черт, да, из сейфа.
Она посмотрела на меня.
— Чего это он так кипятится?
— Ему приходится тратить деньги. Наверное, причина в этом.
Она кивнула.
— Да, в этом случае реакция у него всегда одинаковая.
— Какими купюрами желает Олтигби получить свои пять тысяч? — спросил меня Сайз.
— Он не сказал. Думаю, десятками и двадцатками. Старыми.
Сайз повернулся к Мэйбл.
— Хватит у нас десяток и двадцаток?
— Если нет, добавлю несколько купюр по пятьдесят долларов.
— Хорошо, — он посмотрел на меня. — Вы собираетесь встретиться с ним в пять?
Я кивнул.
— Чтобы получить образец.
— Хорошо. Если он вас устроит, приезжайте ко мне домой за деньгами.
Я встал.
— Так и сделаю.
— А куда вы сейчас?
— Хочу навестить экс-секретаря экс-сенатора.
— Вы говорите, она устроила скандал на похоронах?
— Пожалуй, что да.
— И чем она сможет вам помочь?
— Не знаю? Может, разживусь у нее пирожным и стаканом молока.
Покинув дом Френка Сайза, я нашел винный магазин и купил пинту шотландского «J&B». Мать с детства внушала мне, что в гости надо идти с подарком. Недорогим, говорила она, но полезным. Я подозревал, что на данный момент Глория Пиплз воспримет бутылку виски как наиполезнейший подарок.
По телефонному справочнику я определил, что живет она в Виргинии, а квартира ее находится в одном из новых жилых комплексов, что поднялись на Ширли-Хайвэй за «Армейским загородным клубом». Вестибюль охраняла женщина лет шестидесяти, которая даже не оторвалась от журнала, когда я прошествовал к лифту. Список жильцов подсказал мне, что Г. Пиплз занимает квартиру номер девятьсот четырнадцать.
Лифт поднял меня на девятый этаж, ублажая слух мелодией, как мне показалось, из мюзикла «Любовь и семья». По устланному ковром коридору я зашагал к нужной мне квартире. Нажал на пластмассовую, цвета слоновой кости, кнопку. За дверью звякнул звонок. Я подождал тридцать секунд, а поскольку ничего не изменилось, вновь нажал на кнопку. Еще через пятнадцать секунд из-за двери послышался голос Глории Пиплз: «Кто здесь?»
— Декатар Лукас.
— Я вас не знаю. Что вам нужно?
— Я бы хотел поговорить с вами, мисс Пиплз.
— Я — миссис Пиплз и ни с кем не хочу говорить. Уходите…
— Я хотел бы поговорить с вами о сенаторе Эймсе.
— Говорю вам, уходите. Я ни с кем не хочу говорить. Я больна.
Я вздохнул.
— Как вам будет угодно. Я лишь хотел дать вам знать, что ваш дом в огне.
Звякнула цепочка. Сдвинулся засов. Дверь открылась и Глория Пиплз высунулась наружу.
— Что значит, мой дом в огне?
Я раскрыл дверь пошире и протиснулся мимо женщины в ее квартиру.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что пригласили меня к себе.
Глория с треском захлопнула дверь.
— Конечно, пригласила. Почему нет? Устраивайтесь, как дома. Можете выпить.
Я огляделся.
— А что вы пьете?
— Водку.
— А я люблю шотландское.
— Я тоже, но виски больше нет.
Я достал из кармана бутылку и протянул ей.
— Возьмите. Я купил вам подарок.
Она взяла бутылку, присмотрелась ко мне.
— Я вас видела. Этим утром. Вы были на похоронах.
— Совершенно верно.
— Как вас зовут?
— Декатар Лукас.
— О, да. Вы же мне говорили. Забавное имя. И чем вы занимаетесь?
— Я историк.
— Ерунда.
— Я работаю на Френка Сайза.
— А-а-а. На него. — Я заметил, что многие именно так и реагировали при упоминании имени и фамилии моего нового работодателя. Я, кстати, тоже.
— Вода сойдет?
— Да, конечно.
Она кивнула и прошествовала через гостиную на кухню.
Квартирка у нее была чистенькая. Но мебель, похоже, подбиралась для другой, больших размеров. Диван я счел слишком длинным, низкий, из черного стекла, круглый кофейный столик — чересчур широким. Стульев было на два больше, так что в гостиной едва хватило место для секретарского стола из вишневого дерева и полок с книгами. Я подошел, прочитал названия некоторых. «Психология и ты», «Что хотел сказать Фрейд», «Я в порядке — ты в порядке», «Анормальная психология», «Игры, в которые играют люди», «Радуйся, что ты невротик». В остальном это были романы, за исключением «Руководство личного секретаря» и нескольких антологий поэзии. Я решил, что такая библиотека может принадлежать женщине, которая много времени проводит в одиночестве, причем ей это совсем не нравится.
Стены украшали репродукции. Главным образом, виды Парижа и большая черно-белая копия картины Пикассо «Дон Кихот и Санчо Панса». Я подумал, что, избавься она от пары стульев, купи второй кофейный столик и переставь мебель, гостиная могла бы получиться очень уютной. Мне нравилось мысленно переставлять мебель. Это занятие позволяло скоротать время, проведенное в ожидание людей, которые не испытывали тяги к общению со мной. За последний десяток лет таких набралось много, так что я стал крупным специалистом по перестановке мебели. Разумеется, мысленной.
Глория Пиплз вернулась с двумя высокими стаканами. Один протянула мне.
— Присядьте, пожалуйста.
Я выбрал диван. Она — кресло, куда и плюхнулась, подложив под себя правую ногу. Многим женщинам нравится так сидеть, и я никак не могу взять в толк, почему. Коричневый костюм сменил зеленый домашний халат, застегнутый на все пуговицы. Она, должно быть, умылась, потому что с губ исчезла помада. Глаза, что скрывались за черными очками, оказались огромными, карими и грустными. Впрочем, в больших карих глазах всегда читается грусть. Белки глаз чуть покраснели, кончик носа блестел. Губы, без помады, стали по-детски пухлыми.
— Так о чем вы хотите поговорить?
— Как я и сказал, о сенаторе Эймсе.
— Я не хочу говорить о нем.
— Хорошо, давайте поговорим о чем-нибудь еще.
Ее это удивило.
— Я-то думала, что вы хотите говорить о нем.
— Но вы-то — нет. Давайте для разнообразия поговорим о вас.
Тут я попал в точку. Это была ее любимая тема. Впрочем, как и для большинства людей.
— Вы работали у него, не так ли? Были его личным секретарем?
— Да, была его личным секретарем.
— Сколь долго?
— Не знаю. Долго.
— Чуть больше пяти лет, не так ли?
— Да, полагаю, что да. Пять лет.
— Вы начали у него работать до того, как он переехал в Вашингтон?
— Совершенно верно. Он нанял меня в Индианаполисе. После того, как… — она запнулась. — После того, как умер мой муж.
— Вы оставили это место, когда он ушел в отставку?
— Раньше.
— Когда же?
Она чуть отвернула голову, потом улыбнулась. Мягкой улыбкой, заставившей меня вспомнить о молоке и домашних булочках.
— Вы еще не видели моего главного постояльца.
Я проследил за ее взглядом. Большой, темный, абиссинский кот появился на пороге, сел, облизнулся и оглядел комнату, дабы убедиться, а нет ли тут кого лишних.
— Догадайтесь, как я его назвала?
— Здоровый образ жизни.
— Перестаньте, с чего мне так его называть?
— Вы же предложили мне догадаться.
— Я назвала его Везунчик.
— Мне нравится.
— Но с везением у него туго. Я про Везунчика. Я его кастрировала.
— Может, для него так и лучше.
— И у него вырвали когти. На передних лапах. Чтобы он не царапал мебель.
— Во всяком случае, ему оставили глаза.
— По большому счету, когти ему и не нужны. Они понадобились бы ему, если б за ним гналась собака и он захотел забраться на дерево. Но я не выпускаю его из квартиры.
— Он, несомненно, вас понимает.
— Не знаю. Может, и не стоило удалять ему когти. Пусть бы лазил по мебели, как по деревьям. Но это мой первый кот. Его подарил мне он. Если я заведу второго, то оставлю его таким, как он есть.
— Так он подарил вам кота, когда вы были его личным секретарем?
— Да, тогда я была его секретарем.
— А почему перестали быть им?
— Наверное, я ему надоела. Кто будет держать в секретарях старую тридцатидвухлетнюю каргу? Как-то он вызвал меня и сказал, что переводит меня секретарем к Кьюку.
— К кому?
— Мистеру Камберсу. Биллу Камберсу. Его административному помощнику. Все звали его Кьюк. Понимаете, Кьюк Камберс. Ему это не понравилось.
— Сенатор объяснил вам, чем вызван ваш перевод на другое место работы?
— Он сказал, что Кьюку нужен секретарь. Девушка, что работала у него, вышла замуж и уволилась.
— Когда это произошло?
— Не помню. Месяцев шесть тому назад. Может, семь.