ы-близняшки за нашим городом, около которых располагалась детская колония.
— Саня, плесни своему другу успокоительного, — кивнул Игорь Владимирович на шкафчик с лекарствами.
Чебурек вовсе не был моим другом, но валерьянки я ему не пожалел.
— Садись, Лера, надо вот эту ватку проглотить, — сказал Игорь Владимирович, подходя к кушетке.
Чебурек как чумной приподнялся и сел на кушетку. Поташов протянул ему прямо с пинцета ватный шарик и сказал:
— Глотай.
— У меня игла идет к сердцу, а вы тут с ва-а-той! — простонал он.
— Так, Валера, послушай меня, — медленным, гипнотическим голосом проговорил Игорь Владимирович. — Путь иглы неисповедим. Но на данный момент она находится в желудке. Эта ватка, обильно смоченная вазелином, скорей всего сможет продвинуть иглу из желудка по кишечнику и изгнать ее через прямую кишку. Ферштейн?
Чебурек послушно кивнул и поймал соскользнувшую с пинцета вату белыми дрожащими губами.
Зрелище было не из приятных, но в хирургии приятных для глаз процедур практически не встречается.
— Глотай, глотай, глотай! — энергично повторял Игорь Михайлович.
Но Чемалдин вытаращил глаза, весь напрягся, сжал губы и удерживал вату во рту.
— Да съешь ты ее, Валерыч, — стал просить я. — Иголку проглотил, а вату не можешь?
— Сандрик, не получается, — виновато прошамкал Валера, — не глотается.
— Ну и чёрт с ней, если не глотается, — беззаботно сказал Игорь Владимирович. — Откройка-ка рот пошире, горло посмотрим.
«Горло-то зачем? — удивленно подумал я. — Когда игла уже в желудке».
Чемалдин открыл рот. Игорь Владимирович наклонился и молниеносно пальцем протолкнул ватный комочек. Валера судорожно глотнул, и вата отправилась по назначению.
— Ой, тошниловка-а! — застонал Чебурек так, словно ему во все тело иглы впились.
— Так, Саня, — довольно хлопнул меня по плечу Игорь Владимирович, — теперь поди в столовую, к раздатчице. Скажи, что нужна двухлитровая кастрюлька густой овсяной каши.
— Завтрак-то уже прошел. Где ж она возьмет?
— От этого жизнь твоего друга зависит. Хоть сам вари.
Было не очень понятно, при чем тут каша, но спрашивать не хотелось.
— Зачем эта каша? — тревожно спросил Валера.
— Съешь, дитя горькое, кастрюльку каши, и наступят долгие и мучительные часы ожидания, — ответил Игорь Владимирович. — А может, и недолгие, — поправил он себя, весело взглянув на Валеру.
— Я уже ел сегодня овсянку на завтрак.
— Это здо́рово, это прямо перст судьбы! — сказал Поташов обрадованно.
Я побежал в раздаточную.
— Мы уже и посуду помыли, нет никакой каши, — сказала тетя Ангелина.
— Тетя Ангелина, где же мне ее взять? У нас больной иголку проглотил. Это очень опасно! Каша нужна!
— Иголку? Что ж за малахольный такой! — проворчала раздатчица. — Побегу в терапию. У них там гастритников куча, поди, осталась овсянка.
Я вернулся в процедурную.
— Тетя Ангелина принесет, — отрапортовал я Игорю Владимировичу.
— Мне пора на обход, — сказал он, — позовешь меня, как тетя Ангелина кашу доставит.
И улетучился.
— Валер, ну как ты? — спросил я.
— Чо-то в животе бурчит.
— А сердце перестало колоть?
— Сердце перестало.
— Ничо, сейчас кашей покормим — перестанет бурчать.
Валера печально помолчал.
— Как ты думаешь, где теперь она?
— Теперь уже до раздаточной добежала, вот-вот вернется, — сказал я, думая, что он спрашивает о тете Ангелине и спасительной каше.
— Да что мне тетя Ангелина твоя! — нервно махнул рукой Чемалдин. — Я про иглу спрашиваю.
— Ну не знаю. Может, еще один рентген сделают.
— Рентген? — горестным эхом повторил Чемалдин.
— А может, и не нужно будет никакого рентгена. Игорь Владимирович задал ей направление.
— Чем? Двумя граммами ваты?! — обреченно воскликнул Чебурек.
— Ну вот щас еще каша придет.
— Уже пришла! — послышался голос тети Ангелины. В руках она победоносно держала пятилитровую алюминиевую кастрюлю. — Нате, кушайте.
Она поставила кастрюлю на стул — больше было некуда.
— Тетя Ангелина, вы не уходите, — попросил я, чтобы не оставлять Чебурека одного, — я Игоря Михайловича позову.
Я оббегал несколько палат, пока нашел его.
— Игорь Михайлович, мы уже с кашей!
— Идем!
Мы вернулись в процедурную.
Увидев пятилитровую кастрюлю, Игорь Владимирович приостановился, но потом одобрительно кивнул.
— Большое спасибо, Ангелина Тимофеевна. Мы вам потом пустую кастрюлю вернем.
— Неужто всю скормите?
— Как дело пойдет.
— Ну Бог в помощь, а я пошла.
Игорь Владимирович достал из нижнего шкафа тарелку с ложкой — собственность процедурной сестры.
— Так, Валерий, начинай. Приятного аппетита.
Чебурек не двигался.
— Овсянка обволакивает, связывает инородный предмет и толкает его к выходу. Это понятно?
— Да понял я…
— Люблю понятливых людей.
Игорь Владимирович повернулся ко мне:
— Александр, обслужи друга. Пусть съест пока одну полную тарелку. Через часок еще одну. А я пошел. Меня больные ждут.
В тревоге я вышел вслед за Игорем Владимировичем.
— А если не поможет каша? Игорь Владимирович, мы же рискуем…
— Ничем мы пока не рискуем. У нас есть время. Восемьдесят процентов, что игла выйдет. А на хирургический стол он всегда успеет.
— Я ему скажу.
— А вот ему не надо, — жестко произнес Игорь Владимирович. — А то повадится иголки глотать.
Я вернулся к Чемалдину и заставил его съесть первую тарелку густой холодной овсянки.
Прошло минут сорок, и на пороге появился Игорь Владимирович.
— Как дела, Лера?
— Живот забурчал. Бурчит, все время бурчит.
— Бурчит, значит? Переведу-ка я тебя в бокс, пока он не занят.
— Саня, приготовь другу судно, — обратился он ко мне, — и будешь дежурить.
Я кивнул.
— И пинцет возьми, мой медицинский брат, а то как иглу обнаружишь?
— Сам пусть обнаруживает!
Игорь Владимирович направился к двери, но потом повернулся и, задиристо улыбаясь, сказал Валере:
— А ты, фокусник, предоставишь мне свою иголочку.
— А может, она не пойдет, куда вы думаете? А может, в кишку воткнется или еще куда? — закапризничал Валера.
— Мы туда не думаем, Валерий. Мы выше думаем, — сказал Игорь Михайлович. — Но в случае успеха трофейчик мне принесешь и покажешь! Только помой как следует!
Мы перешли в бокс, узкую полутемную комнату с кроватью и тумбочкой.
— Как он так уве-ерен? — заныл Чемалдин. — А если она все же подойдет к сердцу?
— Господи, Валера! — не выдержал я. — Ты сам как игла в сердце!
Валера виновато опустил голову. Я пожалел его и передал наш разговор с Игорем Владимировичем.
— Ох уж скорее бы все окончилось… — вздохнул Чебурек.
Мы немного посидели, помолчали.
«Хоть бы шахматы были, — с тоской подумал я, — сейчас бы поиграли».
— Чебура, ты в шахматы играть умеешь?
— Нет, только в шашки. Когда мы еще малыми были, нам отец сам шашки сделал. Выпилил на станке из дерева, обточил и покрасил. Эти — в густо-синий, а те — в вишневый. — Валера улыбнулся. — Уж такими они нам красивыми казались!
— Просто купил бы, — удивился я. — Выпиливать их еще да красить.
— Они ж денег стоят! — сказал Валера. — Да и не привозили к нам шашки в деревенский магазин… — Как же домой хочется, в деревню! Скучно тут у вас.
— Ну да, в деревне, должно быть, веселее. Даже шашек в магазине не купишь!
— Не то чтобы веселее. Там жизнь. Я в четырнадцать лет уже на тракторе работал. И в посевную, и в сенокос, и в уборку.
— Сам?
— Меня даже часами колхоз наградил, как самого молодого механизатора.
— Валера, а чего ты в медучилище пошел?
— Мать уговорила. Говорит: «Иди, Лера, поступишь — стипендию будут давать, и профессия хорошая». У нас семья большая — шестеро детей.
— Шестеро? Не представляю. У меня один брат и тот замучил, вечно в мои вещи лезет, одно сломает, другое потеряет.
— Нет, так-то мы дружные, — улыбнулся Чебурек. — Но всех одеть, обуть, накормить надо. А где набраться?
— Что значит — где? Родители же работают! — возмутился я. — У нас в стране ни безработицы, ни нищих нет.
— Прошлый год пришлось прямо летом кур рубить… — вздохнул Чебурек. — Мать говорит: «Иди заруби беленькую, что прихрамывает». Ну пошел, зарубил.
— Сам?
— А что ж? Дело нехитрое. Ну вот, зарубил беленькую. А что одна курица на такую семью? Только подразнить. Пацаны — у меня трое братьев младших — в рост пошли, придут с улицы голодные!
— Кстати, пора еще овсянки.
— Да хватит уже! — Впервые за все эти часы Валера улыбнулся. — Скоро уже ржать, как конь, начну от овса вашего.
— Мы выводим иглу, Валера! Не глотал бы иголок.
— Саня, не могу. Не лезет больше. Хватит!
— Давай! Съешь! — твердо сказал я, протягивая тарелку с кашей. — Выйдет эта поганая игла — выпрошу отпуск тебе на неделю, домой поедешь.
Валера просветлел, взял тарелку и быстро прикончил ненавистную овсянку.
— В это лето уже и младшего, Николку, в ночное возьму, — сказал Валера, не в силах оторваться от своих деревенских воспоминаний.
— В ночное? Это лошадей пасти?
— Лошадей.
— А чего их ночью пасут, дня, что ли, мало?
— Днем жара, у нас в степи аж земля трескается. Овод ее, бедную, заживо сжирает, а лошадь — животное нежное. Это тебе не бык — у нее аппетит пропадает. Вот и пасем ночью. Но хлопот хватает. И спутанные, уйдут куда Макар телят не гонял. Пойди найди ты их ночью.
— Я рассказ читал про ночное, «Бежин луг» называется, — вспомнил я. — Там пацаны ночью у костра страшилки рассказывали.
— Рассказ! Тут житуха настоящая, а не рассказ. Вот в прошлом июле ребята из райцентра подкрались и угнали пять лошадей.
— Ничего себе!
— Ага. Все тихо было. Мы сидим у костра, проголодались уже, картошку испекли, огурцы, хлеб, молока бутылку достали…