В итоге договорились о следующем: мы с Катькой остаемся у Тимы. Пока он ездит за ней, я дома собираю немного вещей. На этом настояла я сама, Тима был против того, чтобы оставлять меня одну. Сама не знаю, как уговорила его. Мне казалось, если Катька только увидит нас вместе, то сразу все поймет. И этот момент я оттягивала, как могла. Просто не знала, как сказать. И что. Что мы с Тимой вместе? Да как-то так и не скажешь. У нас все странно, непонятно, неоднозначно. Что он испытывает ко мне? Готов бежать, если что, это ведь о многом говорит?
И все-таки все было слишком сложно. И я попыталась оттянуть момент встречи хоть как-то. Мы ехали в сторону дома, я смотрела в окно, ни о чем не думая. Курить не хотелось. Странно-то как. То без сигареты утро представить не могла, а сегодня даже еще не курила. Что-то точно происходит. Вскоре мы тормознули во дворе, хотя я предложила высадить меня пораньше. Но Тима даже слушать не стал. Конечно, я оказалась на всеобщем обозрении. Впрочем, все думают, что Тима Катькин парень, так что ничего страшного в ситуации нет. Жаль только, я не смогу его поцеловать. Эта мысль неприятно резанула сердце.
— Я пошла, — улыбнулась ему, — сообщай, как там что…
Кивнув, он сказал:
— Будь осторожна. И сразу звони мне, если что, поняла?
— Все будет хорошо.
Выскочив из машины, я махнула ему рукой, дождавшись, когда Тима уедет, направилась к подъезду.
— Вик, как там Катерина? — тут же спросила стоящая на балконе тетя Лида.
— Все хорошо.
— А ты где пропадаешь?
Я оставила вопрос без ответа, заходя в подъезд. Лучше вам и не знать, тетя Лида. Быстро взлетев на свой этаж, открыла дверь. Зайдя в квартиру, задвинула щеколду и прислонилась спиной к двери, закрывая глаза. Выдохнула. Я дома. У Тимы находилась, как в другой реальности, а тут… Все нахлынуло с новой силой. Открыв глаза, наткнулась взглядом на коробку, стоящую на шкафу. Мамины вещи… Кажется, с того момента, когда я хотела их посмотреть, прошла вечность. А что если?.. Нет, глупость, конечно… Но уже несла стул, а вскоре коробка стояла на диване, а я сидела рядом. Когда была маленькой, в мамину комнату мне запрещалось заходить, а когда доросла до того возраста, чтобы, например, порыться в вещах, пока ее нет, уже было неинтересно. А вот сейчас вдруг захватило. Старые фотографии, письма, безделушки — мир моей матери. Я так и не поняла, что она была за человек, что хранила в своей душе. Фотографии были разных лет, на некоторых мелькали бабушка с дедушкой, я их никогда не видела. Бабушка умерла рано, дед женился второй раз, жил с той, второй семьей, довольно далеко. Мама с отцом не общалась, вышла замуж, уехала в этот городок, черт знает, по какой причине. Устроилась в местный совхоз и получила квартиру с условием, что будет работать там двадцать лет. Она отработала больше, до конца своих дней. Вряд ли мечтала о такой жизни, хотя откуда мне знать? Я наткнулась на фотографию замужества. Мама в простом белом платье, отец в костюме. Симпатичный блондин с веселыми глазами и большим ртом. Высокий, выше матери, хотя она далеко не маленькая. Потом шли фотографии с мелкой Катькой, толстая такая и смешная, кто бы мог подумать, что вырастет в высокую и худую из такого милого пухляша? Я улыбнулась, рассматривая её. Потом появились цветные, их было немного, в основном на «выходе»: в школе или редких гостях. Меня почти не было, так, пара фото. Зато Катьки навалом. Мать, словно одержимая, собирала все моменты Катькиной жизни. Искала в ней свое счастье?
Следующими были письма. Немного, обвязанные шерстяной ниткой, они смотрелись странно на фоне современной жизни. Письма были от деда, написаны в первый год после смерти бабушки. Не удержавшись, я прочитала их. Дед пытался наладить отношения, но видимо, неудачно. Мать вычеркнула его из жизни. Она вообще всегда была категоричной. Раз, и отрезала. Никаких оттенков, либо черное, либо белое.
Еще в коробке лежал файл с квитанциями. Я просматривала их по инерции, пока вдруг не наткнулась взглядом на телеграмму. Мотнув головой, пробежалась еще раз и застыла.
— Не поняла, — пробормотала вслух, снова глядя в текст. Он не изменился. А это значит… Нет, этого просто не может быть.
Вот теперь захотелось курить, организм, словно встряхнувшись, потребовал никотина. Я нырнула в кухню с сигаретой и зажигалкой. Прикурив, выдохнула дым, а сама снова уставилась на телеграмму.
«Саша Царев умер, попал под электричку».
Вот такое короткое послание. И вроде бы все просто, понятно, за исключением одного. Дата на телеграмме. Она была отправлена за одиннадцать месяцев до моего рождения. Нет, можно предположить, что это просто чья-то глупая шутка. Только куда реальнее другое. Александр Владимирович Царев, симпатичный высокий блондин с веселыми глазами и большим ртом, никогда не был моим отцом.
Я ругнулась, туша окурок в пепельнице. Сцепила руки на голове в замок. Да что за фигня творится с моей жизнью последнее время? Кто-то там наверху решил проверить на прочность? Тогда хватит, слышите? Я давно на пределе.
— Не мой отец, — проговорила тихо вслух, блуждая взглядом по кухне. Как будто пыталась распробовать эту мысль. А это многое ставит на свои места. Катька была желанным ребенком, а я нет, тем более, что мой настоящий отец, возможно, был просто залетным молодцем. Не припомню, чтобы в жизни матери вообще были мужчины. Или она умела их прятать. Она забеременела, скорее всего, случайно. Но почему не сделала аборт? Может, просто не успела? Да мало ли почему? Ясно одно: я никогда не была желанным ребенком, но родилась. И мать тащила меня на себе одна, проклиная моего отца. А заодно и меня. Особенно, если я и правда на него похожа, как она говорила.
Я села на табуретку, глядя перед собой. Кто был мой отец? Я ведь имела право знать. Бросившись к коробке, стала остервенело перебирать остальное содержимое. Оно летело на диван, наверное, с такой же несдержанностью, с какой Катька закидывала вещи в коробку. На этой мысли я стопарнулась. А она, интересно, знает правду? Не факт. Вряд ли мать делилась с ней подробностями личной жизни. Отец появлялся абы как, мать могла просто не рассказать о его смерти. И зачем, если он все равно никакой роли в жизни не играл?
Я так и сидела на диване, пялясь перед собой, пока не позвонил Тима, сообщая, что они будут через десять минут. Быстро покидав содержимое коробки обратно, пихнула ее на шкаф. Телеграмму сунула в карман. Вещи себе и Катьке собирала, не глядя. Когда вышла из дома, машина уже стояла во дворе. Катька сидела на переднем сиденье, я, затормозив, встретилась с ней взглядом. Сердце сжалось, до того он был поникший. Юркнув на заднее сиденье, тут же столкнулась взглядом с Тимой, смотрящим в зеркало заднего вида. Нахмурившись, он спросил:
— Все в порядке?
Я кивнула, перегнувшись вперед, спросила сестру:
— Ты как?
— Ничего, — ответила она, глядя вперед. Я откинулась на спинку и подумала: ничего. Ничего хорошего.
Вскоре мы были в квартире. Тима проводил нас в гостевую комнату, а я подумала: Катька, наверное, странно себя чувствует здесь на правах просто гостьи. Все-таки дурацкая затея. Зачем я только пошла на поводу у Тимы?
— Есть хочешь? — спросила Катьку, она покачала головой, садясь на кровать.
— Если вы не против, я посплю, — сказала, слабо улыбнувшись. Мы, конечно, тут же ретировались. Молча выпили кофе, сидя друг напротив друга, играя в гляделки. Наконец, Тима встал, взяв меня за руку, повел к себе в комнату. Я села на край кровати, а он устроился на корточках возле меня, положив руки на мои колени.
— Что случилось, пока ты была в квартире? — спросил, внимательно разглядывая, а я только подивилась тому, как легко он меня считывает. Вздохнула. — Вик, — позвал он, заставляя посмотреть себе в глаза. Черт, как же он произносит мое имя!
Я молча вытащила телеграмму из кармана и передала ему. Тима, прочитав, перевел на меня взгляд.
— Ты же вроде знала, что ваш отец погиб? Или это какой-то другой Царев? — спросил меня.
— Тот самый. И погиб он за одиннадцать месяцев до моего рождения.
Тима, чуть поглазев, вздохнул, опуская голову. Снова подняв, спросил:
— И что сама думаешь?
— Да ничего, — усмехнулась я, — по крайней мере, этот факт объясняет отношение матери.
Тима нахмурился.
— А какое у нее было отношение?
Смутившись, я отмахнулась.
— Это уже не имеет значения, Тим.
— И все-таки.
Я вздохнула.
— Ну, скажем так, любимым ребенком я не была.
— Думаешь, твоя мать случайно забеременела?
— Не знаю. Я не помню мужчин в ее жизни. Мне вообще казалось, их нет. Но она могла встречаться с кем-то, не демонстрируя его нам.
— Что, по всей видимости, и делала, — кивнул Тима, садясь рядом. Почесав бровь, добавил. — А Катя? Ведь она старше, могла что-то заметить.
— Вот и спрошу об этом, когда она проснется. Очень о многом надо поговорить, а Катька так подавлена…
— Хочешь, я попробую узнать что-то? Не обещаю, что получится, но кто-то может ненавязчиво покопаться в биографии твоей матери.
Я посмотрела на него долгим взглядом.
— Что? — спросил он.
— Я совсем тебя не знаю.
Тима усмехнулся, взяв за руку, потянул на себя, я не успела сообразить, как оказалась у него на коленях.
— Тима, — прошептала, почти касаясь губ, чувствуя, как по телу бегут мурашки, а сердце замирает, — Катька в соседней комнате.
— Она спит, а я просто поцелую тебя.
— Ты… — договорить я не успела, потому что он начал целовать, и мир остановился. Сердце забилось в непонятном ритме, дыхание вышибло, как только я почувствовала его руки на своем теле, сознание дурманилось, по телу неслись импульсы возбуждения. Оторвавшись от губ, Тима поцеловал скулу, а потом, прикусив, потянул мочку уха, и я тихо застонала, прижимаясь к нему, говоря шепотом ему в ухо и не понимая этого:
— Хочу тебя. Безумно. Хочу быть твоей.
Он, отстранившись, посмотрел мне в глаза, а я вдруг испугалась своих слов. Не того, что их произнесла, они были правдой,