К русскому Рождеству здесь готовят роскошный бал. Происходит он по традиции в так называемом Звездном зале одного из самых роскошных ночных клубов Монако. Правда, в княжестве нет русской церкви — ближайшая в Ницце, — но это единственное, чего здесь нет. Но если в канувшие советские времена в этот день, предваряющий наш Старый Новый год, который тоже здесь празднуют, называя «Русским», в Монако собирались лишь представители эмиграции, то вот уже почти десять лет как здесь из году в год все прибавляется участников веселья из числа наших соотечественников.
Но будем объективны. Не все любят холодное море и довольно ощутимый ветерок в начале января на побережье. Для них русский бал устраивается и в горах, в одном из четырех отелей горнолыжного курорта Courchevel, славящегося, кстати, длиной своих трасс — шестьдесят пять километров. Но это тема — для особого рассказа.
Его зовут батей,или Сказ про то, как отец Александр арапа крестил
Мы вошли в храм, душный от свеч и ладана. Благостно пел хор, доносился голос батюшки из-за царских врат, навстречу нам шел, сверкая сахарными зубами, черный как ночь африканский принц…
По утрам принц подметает церковь, днем торгует в храмовом ларьке; беглая горянка, родившая беззаконное дитя, красивая, как лермонтовская Бэла, приняла здесь Православие и стала экономкой настоятеля; молодой юрист, входящий в приходский совет, мечтает, чтобы в каждой тюрьме был свой священник, для чего намерен зарегистрировать специальный фонд; здесь живут застенчивые люди, отмотавшие по много сроков на зонах, у многих из них нательный крест наколот прямо во всю грудь; здесь кормится народа, как в среднего размера монастыре, повариха — из хорошего московского ресторана, жена крепкого мужика, который семнадцать лет провел в лагерях, два года как на воле, но не скучает, как видно, по узилищу, работает на благо Церкви; по праздникам сюда подъезжают крутые джипы, и бритые ребята с бычьими шеями, с золотыми крестами, которые носят они поверх рубах, как священники, спешат пожертвовать храму немалые суммы и дорогие иконы, чтоб им отпустили грехи; следом за ними идут на исповедь работники прокуратуры, генералы с генеральшами, журналисты, артисты, чемпионы по восточным единоборствам, грешные жительницы окрестных спальных районов и давно безгрешные старухи из ближних деревень… Здесь, как везде и всегда у нас, все перепутано, соседствуют вещи несовместимые, здесь Русью пахнет!..
К отцу Александру Немченко ехать от правительственной трассы всего ничего. Свернуть с Можайки на Рябиновую, после Троекуровского кладбища взять направо, и вот она, двуглавая: одна маковка — на храме, вторая — на колокольне, церковь Святителя Николая Мирликийского.
Рядом лесопарковая полоса, поскольку храм не огражден, по выходным прет мимо паперти невоцерковленная молодежь с позвякивающими полиэтиленовыми пакетами в руках — от ближайшего магазина к недалеким кустам. На пикник, так сказать. Если глянуть окрест, с одной стороны вид на какие-то ангары вдалеке, эллинги, склады — там начинается промышленная зона, тянущаяся в сторону Очакова. По другую сторону виднеются серые новостройки. Так что храм стоит посреди островка зелени, втиснутого в унылый урбанистический пейзаж. Если мысленно вынести церковь за скобки, прилегающая к ее стенам территория тоже выглядит весьма странно. Вот гараж, вот груды металлолома, разбитый грузовик, штабели стройматериалов; вот барак самого задрипанного вида, на стене проржавевшая табличка с надписью: «Не кури!». Под ней, бок о бок, с двумя баллонами из-под пропана, курит на корточках мужичок с лиловыми от татуировок руками; в ответ на просьбу сфотографироваться мужичок застенчиво отказывается: «Мы не фото-гигиеничные». Вот, чуть поодаль, два больших сборных загородных коттеджа, веревки с постиранным бельем, на одном крыльце симпатичный черный бобик, колорит самый дачный. Вот небольшой уютный домик с каминной трубой на крыше, садик с облепихой, сиренью и жасмином, на задах припаркован весьма пристойний «Форд».
Вокруг свежезасаженного травой газона на церковном дворе — аккуратная кирпичная кладка, посередине три солидных валуна и надгробный крест. Еще чуть дальше, за руслом пересохшего ручья, — старый яблоневый сад и порушенный кирпичный дом священника, оставшийся с начала века.
Вот, наконец, идет и демиург всех этих чудес, отец Александр Немченко, рано полысевший, с сильными руками, в рясе персикового цвета, из-под полы которой выглядывают модные штиблеты. Человек, изо всех рамок выпирающий, московская достопримечательность: о нем телерепортажи снимают, пишут статьи, только что легенды не складывают, — знакомьтесь, не робейте, батюшка идет навстречу всякому страждущему. А ведь мы с вами страждущие, верно, ни за что не поверю, коли скажете — нет…
Рассказывая об отце Александре, не знаешь, с чего начать: биография пестра и запутанна, как авантюрный роман, и сам отец Александр, хитро щурясь, помочь разгадывать сию шараду не спешит. Известно, к примеру, что в конце 70-х, двадцати восьми лет от роду, он оказался в Мордовии. Не в лагере, но рядом, в селе Колопено Краснослободского района, где занимался восстановлением церкви опять же святителя Николая. Отметим два важных момента: в тогдашней Мордовии вся жизнь была пропитана лагерным духом, и в селе Колопено было много народу, отпущенного на поселение, — не оттуда ли пошел и своего рода тюремный опыт отца Александра?.. И второй момент: не кажется ли вам чудесным, что первый его храм и храм нынешний посвящены одному и тому же святому, пусть и самому любимому на Руси? Без подобных совпадений сюжет любого жития кажется незавершенным…
А теперь ряд вопросов: как оказался молодой человек в Мордовии? Был назначен на приход? Но кто в те годы мог назначить на приход священника, если ни собственно прихода, ни даже храма не было? Была ли с ним матушка, а коли была — куда делась? И что значит «восстановил церковь» — кто позволил восстановить? Вот и тамошний КГБ объявил на молодого батюшку гонения — вряд ли органы так разволновались бы, коли дело было согласовано в Москве с Комитетом по делам религий. А если не было согласовано, то по тем глухим временам деятельность Александра Немченко должна была считаться прямым подрывом советской власти. За такое можно было и срок схлопотать, благо, «политические» рядом…
Но нет, я не стал задавать батюшке столь мелких и бестактных вопросов: красивая легенда на то и легенда, что держится вся на главных, поражающих воображение событиях, а лишние подробности только мельтешат, привносят скуку низкой жизни.
Пойдем лучше дальше… Прослышав о подвиге молодого священника, призывает его к себе в город Пермь тамошний владыка. Поворот сюжета опять-таки вполне житийный, чуть отдающий Лесковым. Дальше — больше. Призывает, значит, отца Александра владыка, и молодой подвижник приходится иерарху настолько по сердцу, что он пишет ему сопроводительное письмо в Москву, к самому патриарху Пимену, и тот направляет Александра Немченко служить в только что открытый Свято-Данилов монастырь.
Опять чудеса: попасть из провинции в столицу мог священник разве что с блатом на Лубянке. Но ведь на то и сказка, чтобы сам патриарх осыпал милостями безвестного удальца. Надо заметить, что Данилов был по тем временам из самых строгих монастырей: братии кот наплакал, да и туристам смотреть нечего. Говорят, нарочно власти вернули Патриархии по причине грядущего 1000-летия крещения Руси именно Данилов, оскверненный более прочих древних обителей. Сначала-то разговор шел о Донском или Андрониковом. Тут — опять знак, важный в судьбе отца Александра. Полвека в стенах Данилова помещалась пересыльная тюрьма для малолетних правонарушителей, через которую прошло немало «детей врагов народа». На первых «религиозных субботниках» в обители, рассказывают, под грудами битого кирпича и мусора находили человеческие кости и антиминсы, на которых служится литургия, — куски ткани с изображением положения Христа во гроб и со вшитыми с исподу частицами мощей. Пришлось бежать за наместником: простому человеку прикасаться к таким святыням страшный грех.
В Данилове жил о ту пору игумен Зинон, прославленный наш иконописец, — создавал дивной красоты иконостас. В разнорабочих на этой ударной стройке клерикализма проливал пот весь цвет московского диссидентства, прорабом каменщиков был философ, автор «Метрополя» Виктор Тростников. Попал, короче, наш герой туда и тогда, куда и когда следовало. Не будучи монахом, он дал обет безбрачия. За проведенные здесь четыре года отец Александр имел полную возможность углубить свои знания и навыки по хозяйственной и строительной части.
Ну а затем отправился в вольное плавание.
Он недолго служил поочередно в двух храмах — в Ильинском в Черкизове и на Рогожском кладбище. Попробуйте сказать, что и тут не вмешалась матушка-судьба: каждый храм даже по московским понятиям особенный. На погосте первого — могила описанного Лесковым и Достоевским знаменитого московского юродивого Корейши, которую по сегодня почитают чудотворной; второй же храм вовсе находится в старинной вотчине московских старообрядцев. Но это к слову, хотя в такой судьбе каждое лыко в строку… Пришла пора самому стать настоятелем, и отцу Александру предложили на выбор три церкви: две вполне обустроенные, а третья — на окраине, плохонькая, полуразрушенная, в которую мы с вами и пришли…
— Конечно, брать этот храм поначалу не хотелось… Но потом я задумался: ведь если здесь на приход назначат какого-нибудь немощного батюшку и он все-таки наладит здесь службу, то я, попав сюда как-нибудь случайно, от стыда глаз поднять не смогу…
Вообще оппозиция «храбрость — трусость» свойственна его рассуждениям. Значительно в большей мере, чем, скажем, «грех — покаяние», что может показаться странным для священника. Объясняется это в немалой степени тем, что отец Александр смолоду склонен к боевым единоборствам — он, мастер спорта по вольной борьбе, продолжает посещать тренировочный зал и по сей день.