С «грязной» женщиной они не испытывают уважения и любви, но способны проявить свою сексуальность в полной мере. И этот комплекс носит название «мадонна/блудница». Это не болезнь, присущая редким индивидам, а довольно широкое и распространенное явление…» Это к тому, Слав… любил, да? Но со мной тебе не хватало… чего – в ухо, в нос, в глаз? Так сказал бы – обсудили, - и все это на одной ноте, не повышая голоса. А ему понять бы правильно этот ее тон, это «безразличие», но он уже переварил ее слова…
И отмер.
- Ты издеваешься?! У меня что – не стоял на тебя?! Это ты хочешь сказать? Что за херня не в тему, Марина?! Нет, я заслужил и не такое, но не тупо же цитировать ересь? Не за сексом я ходил!
- Откуда же я знала? За чем ты там ходил, - тихо ответила она, - вот, нашла грамотное объяснение… и даже душу греет. Что-то в этом есть. Если убрать слово «секс», раз уж ты не за ним, то все сходится. Ты ходил туда за тем, чего не могла дать я. Попросить у меня этого ты почему-то не мог. И неважно что это - помощь, спасение, выход… реализовать ты мог только со шлюхами. И можешь.
- Нет больше такой необходимости! – отрезал он, - я хожу к психологу.
- И что ты там нашел – у психолога и шлюх? Чего нет у меня? Откровенный разговор, жесткий секс? Почему не со мной?
- Потому что, если убрать слово «потенция», то все действительно сходится – с тобой это не сработало бы. Лекарство не получилось бы, я просто не узнал бы его. У нас с тобой была бы любовь, а мне нужен был стресс посильнее того, с чем я боролся. Но это не выход и разговаривать нужно было – я понимаю это, может тогда и остальное не понадобилось бы. А я не хотел тебя грузить, потому что это моя чертова работа и мои чертовы проблемы! Я выбрал плохой способ, вернее он сам подвернулся и как-то закрепился в мозгах… Но я же уже понял это! И сильно испугался, Мариш. Потерял тебя из-за своей дури, но сильно надеюсь – не окончательно. Я другой сейчас, поверь мне – перевернулось в голове, я будто со стороны увидел всю хрень той своей реальности!
- Тише… - совсем отвернулась Марина, - выслушай теперь меня.
- Сколько угодно - говори. Я готов. Пожалуйста, я выслушаю все.
- Я не собираюсь обвинять и ругаться. Даже извинюсь, если хочешь – тоже пересмотрела... и понимаю, что творила.
- И я понял тебя! Ставил себя на твое место и даже не знаю, что бы сам…- с готовностью подхватил он. Она говорила с ним, пускай и так… невероятно спокойно говорила ужасные и правильные вещи. Но не молчала – это главное, остальное можно пережить, на этот момент - все буквально.
- Семьи часто рушатся, - медленно заговорила она, - но когда есть причина: тяжелая болезнь вдруг или жилья нет, или денег… может дурные родственники. Или влюбляются в других, и даже рождение детей - отцы бегут от забот. А мы просрали все на ровном месте, при полном благополучии, нам ничего не мешало. Но оказалось - появились трудности, которые запросто можно было решить иначе. Я правильно поняла?
- Подожди сейчас, - взмолился он, потому что понял, куда все поворачивает и движется: - Не ты же, а я просрал? Но никуда все наше хорошее не делось, а плохое мы исключим в будущем. Ты помнишь, как хорошо нам было? Все эти годы!
- Хорошо. Я помню... память, как ниточка – только потяни. Стараюсь не вспоминать, потому что начинаю чувствовать. Но хочешь - давай вспомним, - глухо отозвалась Марина, - ты - только хорошее, потому и рвешься туда, а я – какой была дурой. И ты правда считаешь, что мне стало легче, когда я узнала почему ты трахал шлюх? И не ври, что не считал это изменой. Предательство по определению не бывает неосознанным, ты же юрист… Но я дура еще ждала тебя - до аварии, надеялась на объяснение, а ты злился и делал удивленное лицо. Что непонятного было в том, из-за чего я развожусь? Но ты будто не знал за собой греха… Но это в прошлом, ты изменился, осознал и предлагаешь все оставить там. Не получится - мы окончательно всё испортили. У меня был другой, и ты тоже не отказывал себе – я уверена. Мы смогли друг без друга, можем… зачем тогда?
Он промолчал, обессиленно понимая, что проиграл. А Марина продолжала говорить ровно и безэмоционально. И до скрежета зубовного противным, размеренным тоном:
- Все у нас, оказалось, было с душком, а теперь совсем провоняло. У меня нет ни сил, ни здоровья не то, что начать заново – даже всерьез попытаться понять тебя.
- И не нужно, - дрогнул у него голос, - ничего пока и не нужно – потом, со временем. Я не требую вернуть все обратно, не сейчас во всяком случае, не сразу. Просто разреши мне помогать вам чем могу и как могу. Тебе будет трудно с Ритой, ей стало хуже и у тебя впереди операция. Я прошу разрешить мне быть рядом и не стану претендовать…
- Я не запрещаю тебе видеться с мамой, но пожалуйста – без меня. За меня тоже не беспокойся – есть страховка, да и с тебя я хорошо стрясла, извини уж, если… Я знаю – ты влез в кредит, чтобы…
- Ничего, это только справедливо! Я и не…
- Мы сказать друг другу не даем, - остановила она его, - я не буду с тобой, Слав, просто не смогу. Секс, оказывается, возможен и с кем-то еще, и неплохой, кстати. А остальное, что от души… У меня стройматериалов не хватит, чтобы все отстроить. Не веры и любви… даже просто сил нет. Уйди пожалуйста, дай мне их набраться. Я не могу… даже сейчас терплю тебя с трудом. Я выслушала. Ты же этого хотел? И все, давай дальше каждый сам.
- Мне смысла нет – самому, - отчаянно простонал Влад, - я к тебе хочу, с тобой… Маринка, Масенька?! Ну скажи - что я должен сделать? Дай возможность показать, ты все сама увидишь!
- Я уже сказала. Как тебе еще…? Я смертельно устала, Славка – от любых отношений и от жизни кажется тоже. А мне всего двадцать девять. Дай мне жить спокойно. Пожалуйста, очень тебя прошу, - открыла она дверку машины и вышла, а он выскочил следом.
И шел следом, мелся хвостиком. Судорожно искал в себе другие, правильные слова, которые сломали бы ситуацию. И не находил. И нарастало, поднималось внутри что-то такое… опасное и для него, и для нее тоже - если выпустить это что-то на волю. Потому что вот это состояние бессилия… оно было настолько знакомым и настолько страшным! Ничего страшнее он просто не знал.
Мужик в принципе способен разрулить практически всё, нужно только дать ему возможность действовать, он должен иметь такую возможность. А невозможность и бессилие убивали, они просто размазывали, дробили на атомы! И его уже буквально трясло от желания догнать, остановить, наорать, встряхнуть, заставить!
Хоть что-то сделать, хоть как-то! Но действовать.
Хрен знает каким усилием воли он дал Маринке уйти, не устроив безобразной мужской истерики. Упал, как подрубленный, на заснеженную лавочку. Сердце подкатывало к горлу, душило. В глазах плыло. И он стал судорожно искать спасение.
Нашел его по наитию… добрался как-то до доктора.
Сейчас же, хорошенько подумав после разговора с ним, и заново, на холодную голову вспомнив и проанализировав Маринкины слова…
У него осталась еще парочка вопросов к психотерапевту и на этом с общением можно закругляться.
Глава 21
Лешка прикатил на своем катафалке… гадство! Все виделось сейчас в черном цвете, на позитиве не воспринималась даже золотая осень. Будто вуалью серой подернуто… или саваном. А-а-а… дура – отчаянно готовилась я этот саван сдернуть.
- Заскакивай! – открыл для меня дверку, потянувшись через пассажирское сидение.
- Ты выходи, - не согласилась я.
- Случилось что? Ладно… - заглушил он мотор и вышел из машины, увидев, что я не сдвинулась с места. Матерый, взрослый широкоплечий мужик с короткой стрижкой и слегка подпорченной природой внешностью – ровный, чуть длинноватый нос казался намного крупнее из-за неровной полоски кожи более светлого оттенка – следа сильного солнечного ожога. Но его это не портило, со временем привыкаешь и не к такому.
А вот к чему я не привыкла, так это видеть его в офисном костюме. Турчак почти всегда носил джинсы и свободные футболки, просторные толстовки или худи. А сейчас выглядел слишком официально. Нет, и в бомбере с потертыми джинсами он не казался и не был белым и пушистым – уверенная и крепкая мужская жилка чувствовалась всегда. Но выползи он из машины одетым демократичнее, и мне психологически было бы легче. Наверное.
- Пошли в сквер… подышим. Недолго, Леш, я сейчас, только с духом соберусь, - настраивалась я на трудный разговор, - да, так вот - я получается совсем одинокая женщина…
- Я как-то могу помочь с этим, Мариш? Познакомить тебя с хорошим мужиком? Есть парочка нормальных, - нервно хмыкнул Леха, взглянув на меня искоса и немного странно, будто даже с опасением. Похоже заподозрил в нехорошем.
- Я беременна. Двойней, - мигом перешла я к делу, - а моей двоюродной родне по уши хватает своих проблем. И не скажу, чтобы они бедствовали, но точно там народ не жирует.
- А я значит жирую? – подмигнул с облегчением этот дурак и взглянув на мой живот, хмыкнул.
Да – пока бедненько, но потом вырастет такое, что Ксюше и не снилось – двое же. Я безотчетным жестом разгладила на себе толстый теплый кардиган и согласилась с ним:
- Да, Леша, ты жируешь. Заслужено и заработано, но есть такое дело. И мне нелегко сейчас говорить, но иначе я не могу – извини. Ты и Ксюша лучшие на свете родители, и единственные, наверное, которым я смогла бы доверить своих детей, - заспешила я, не глядя на него: - Валя, конечно, тоже молодец, у нее строем все ходят, порядок дома и дети отличники… но отец тоже нужен, особенно если будут мальчики, а лучше тебя папы я просто не знаю. Свою квартиру перед родами я оформлю на тебя или Ксюшу, сделаем фиктивную продажу. Так что если сдавать ее…
- Так, тормозни! - рыкнул, останавливаясь, Лешка: - Что у тебя случилось? Рак, понос, золотуха? Беременна – хорошо. Но ты же не умирать собралась?
- Ты понял, да? – выдохнула я с облегчением, - у меня был тяжелый ушиб головного мозга, даже кома… и есть риск не пережить роды. Тащить детей щипцами или вакуумом – сам знаешь… на такое я никогда не подпишусь. И даже кесарево… только если случай совсем экстренный, понимаешь? Я не буду учить врачей, как нужно работать, но не вижу смысла рожать на муки инвалидов. Лучше сдохну сама в этих потугах! Но я не сдохну, Леш, права такого не имею. Я все сделаю, как надо, я буду самой послушной роженицей на свете. Но я хочу гарантий и одна из них - естественные роды.