— Еду куда подальше на электричке.
— Синкансэн, по-твоему, электричка? Куда подальше — это куда?
С таким видом, будто она наконец о чём-то вспомнила, Сакура залезла в карман и достала два прямоугольных куска бумаги. Я сразу догадался, что это билеты. Взял один, присмотрелся — и выпучил глаза от изумления.
— Ты шутишь?
— Ха-ха-ха! — захохотала она. Видимо, не шутила.
— Мы не успеем обернуться за день. Давай-ка, ещё не поздно передумать.
— Нет-нет, [мой друг]. Ты не понял.
— Тогда ладно. Выходит, ты всё же пошутила?
— Нет. Поездка и не рассчитана на день.
— А?..
Последовавший затем разговор плодов не принёс, а под конец моё сопротивление было сломлено, так что подробности я опущу.
Она настаивала, я убеждал, она зашла с козыря — вчерашней переписки — и сыграла на том, что, как правило, я держу слово.
Опомнился я уже в вагоне синкансэна.
— О-хо-хо…
Сидя у окна и глядя на пролетающие мимо пейзажи, я никак не мог решить, не пора ли мне смириться со сложившейся ситуацией. На соседнем сиденье Сакура с аппетитом поглощала свой обед.
— В первый раз туда еду! А ты, [мой друг]?
— Тоже.
— Не беспокойся, ради такого дела я купила путеводитель.
— Ну-ну.
«Должны же и тростниковые лодки знать меру?» — обругал я себя.
Кстати, билеты на поезд, как и жареное мясо, Сакура оплатила из своего кармана. Попросила на этот счёт не волноваться, но я обязан вернуть ей долг даже ценой собственной репутации.
«Не найти ли подработку?» — задумался я, и тут у меня перед носом замаячил мандарин.
— Будешь?
— Спасибо.
Я взял мандарин и молча снял с него кожуру.
— Что-то ты невесел. Прямо не верится — неужели ехать неохота?
— Отчего же, охота. Следую твоему плану, как скоростной состав по рельсам. Сам собой любуюсь!
— Зануда! Не так надо радоваться путешествию!
— По-моему, больше напоминает похищение.
— Раз любуешься собой, мог бы и мной полюбоваться!
— Нет, правда, вот чего ты добиваешься?
Не обращая на мои слова никакого внимания, Сакура закрыла коробку с обедом и перетянула крышку резинкой. В её проворных движениях сквозило ощущение полного довольства жизнью.
У меня отбило всякое желание придираться к расхождению между чувством реальности, создаваемым Сакурой, и реальностью настоящей, и я, долька за долькой, молча поедал мандарин. Он оказался на удивление сладким и вкусным, хотя она купила его в магазине. За окном раскинулась панорама сельских пейзажей — обычно мне такие видеть не приходилось. На полях торчали пугала, и, глядя на них, я решил, что сопротивляться больше незачем.
— Кстати, [мой друг], а напомни своё имя? — неожиданно спросила Сакура, изучавшая рекламу известных местных товаров в информационном журнале. Созерцание покрытых зеленью гор настраивало на мирный лад, и потому я послушно ответил. Не такое уж оно у меня редкое, но она с глубоким интересом несколько раз кивнула. Затем негромко пропела моё полное имя себе под нос и спросила: — Вроде так писателя зовут?
— Да. Хотя не знаю, о ком именно подумала ты.
Я мог вспомнить двоих: одного, отталкиваясь от моего имени, второго — от фамилии.
— Может, тебе поэтому нравятся романы?
— Почти угадала. Начал читать я именно поэтому, но нравятся они мне, потому что интересные.
— Хмм. И твоего любимого писателя зовут так же, как тебя?
— Нет. Это Осаму Дадзай.
Услышав прославленное имя, она широко открыла глаза от удивления:
— Который написал «Исповедь “неполноценного” человека»?
— Да.
— Надо же, какие мрачные книги тебе нравятся!
— Согласен, текст передаёт выстраданные переживания Осаму Дадзая, что влияет на общую атмосферу, но то, что книга «мрачная», не повод от неё отказываться, — заговорил я с редким для себя воодушевлением, но Сакура скучающе надула губы:
— Вряд ли я захочу её прочесть.
— Похоже, тебя литература не особо интересует.
— Вообще никак! Хотя мангу я почитываю.
«Так и знал», — подумал я. Не в том дело, плохо это или хорошо, я просто не мог представить Сакуру, погружённую в чтение романа. И даже листая мангу, например, дома, она наверняка при этом расхаживает по комнате или сопровождает чтение возгласами.
Говорить о том, что неинтересно собеседнику, бессмысленно, и я задал давно мучивший меня вопрос:
— Здорово, что родители отпустили тебя в путешествие. Как ты их уговорила?
— Сказала, что со мной поедет Кёко. Моих родителей обычно несложно растрогать до слёз, если сказать: «Хочу напоследок сделать то-то и то-то», но вот путешествие в компании с мальчиком они точно не поймут.
— Ты просто чудовище. Растоптала чувства родителей.
— Ну, а ты? Перед своими как будешь оправдываться?
— Чтобы они не волновались, я соврал, что у меня есть друг. Скажу, что заночевал у него.
— И жестоко, и печально.
— Не скажешь: «Никто не обидится»?
Она разочарованно помотала головой и достала из стоящего у ног рюкзака журнал. Так-то ведёт себя зачинщица преступления, вынудившая меня соврать моим любимым родителям? Сакура открыла журнал, а я, решив, что момент подходящий, вытащил из сумки книжку и сосредоточился на ней. Сражаясь с самого утра с непривычными раздражителями, я устал, и мне хотелось отдаться во власть выдуманной истории и залечить душевные раны.
Когда я об этом задумался, до меня дошло: я ведь заранее готовлюсь к тому, что Сакура нарушит установившийся мир. Кое-кто приучил меня шарахаться от каждой тени. Однако никто не отнимал у меня драгоценного времени. Через час спокойного и сосредоточенного чтения, найдя удачное место, чтобы прерваться, я неожиданно для себя обнаружил, что меня никто не теребит. Глянул на соседку: та, положив журнал на живот, крепко спала.
Я посмотрел на её лицо, на здоровую кожу — и не подумаешь, что эту девушку подтачивает тяжёлая болезнь, — прикинул, не намалевать ли ей что-нибудь на физиономии, но ходу затее не дал.
Она не просыпалась до самой станции назначения. Не проснулась даже по прибытии.
Как бы выразиться… Словно в вагоне синкансэна её короткая жизнь подошла к концу. Но, конечно же, она просто спала. Привидится тоже, только дурных предзнаменований мне не хватало. Я нежно ущипнул её за щёку, дёрнул за нос — она лишь тихо сопела и вставать не собиралась. В качестве последнего средства я щёлкнул резинкой по неприкрытой тыльной стороне её ладони. Отреагировала она бурно: подскочила и с криком «Мог бы просто позвать погромче!» врезала мне по плечу. Невероятно! И это после того, как я наконец её разбудил.
К счастью, у поезда здесь была конечная, и мы смогли не спеша собрать свой багаж и выйти.
— Первые шаги после высадки на берег! Ух ты, рамэном[12] пахнет!
— Тебе наверняка почудилось.
— Пахнет, отвечаю! У тебя что, нос сгнил?
— Хоть не мозги, как у тебя.
— У меня сгнила поджелудочная!
— Это нечестно. Давай наложим запрет на такие убийственные приёмы в споре. Будем на равных.
— Так заведи свой убийственный приём! — смеясь, сказала она, но, поскольку в мои ближайшие планы не входило смертельно заболеть, я вежливо отказался.
Спустившись с платформы по длинному эскалатору, мы попали в галерею с рядами сувенирных лавок и кафе. Видимо, её совсем недавно реконструировали — помещение наполняло удивительно приятное ощущение чистоты.
Мы поднялись по другому эскалатору наверх и наконец вышли за турникеты. В первый момент я не поверил собственным чувствам. Как она и сказала, пахло рамэном. Если это на самом деле так, получается, в кое-каком городе будет пахнуть соусом, а в кое-какой префектуре — удоном?[13] Отрицать такое я не мог, потому что туда не ездил, но неужели одно-единственное блюдо способно столь грубо вторгаться в повседневную жизнь?
Даже не видя лица своей спутницы, я догадывался, что она хитро улыбается, и старался ни в коем случае на неё не смотреть.
— Ну и куда мы идём?
Протяжный зевок.
Печально.
— Ах да! Идём поклониться богу учёбы. Но сперва пообедаем.
Кстати, я тоже начал чувствовать голод.
— На обед, конечно, рамэн?
— Не возражаю.
Сакура быстро зашагала между сновавшими по вокзалу людьми, и я последовал за ней. Похоже, она взяла на заметку какое-то заведение, о котором вычитала по дороге в журнале, и потому уверенно двигалась к цели. Мы то ныряли под землю, то выходили на улицу и довольно скоро оказались у дверей лапшичной в подземном торговом центре. Ещё на подходе специфический запах усилился, немного меня напугав, но на стене я увидел страницу из известной кулинарной манги, где упоминался этот самый ресторан. На душе полегчало: экзотики тут не подают.
Рамэн был вкусный. Заказ принесли довольно быстро, и мы с жадностью набросились на еду. Оба выбрали «каэдама» — порцию с добавкой, но, когда нас спросили, насколько твёрдой сделать лапшу, Сакура ответила: «Проволока», и тут я вежливо вмешался. Как выяснилось, я не знал, что такая градация существует на самом деле, — постыдный факт, который стоило бы утаить. Кстати, означенная «проволока» оказалась обычной тонкой пшеничной лапшой, и, судя по ощущениям, её всего лишь обдали кипятком.
Покончив с обедом, мы тут же сели на местную электричку. Бог учёбы, с которым искала встречи Сакура, обитал в храме где-то в получасе езды на поезде. Спешить было незачем, но, поскольку организатор путешествия решил поторопиться, я подчинился.
В вагоне я вспомнил кое-что из прочитанного и нарушил обет молчания:
— Говорят, в этой префектуре довольно небезопасно, нам лучше быть настороже. Здесь часто стреляют.
— Правда? А по-моему, во всех префектурах одинаково. Вон, в соседней недавно кого-то убили.
— В новостях об этом больше не говорят.
— По телевизору выступал полицейский, сказал, психопатов ловить сложнее всего. Как говорится, дурная трава хорошо растёт.