Её поместили в одноместную палату. Когда я прибыл, других посетителей у неё не было, а Сакура, одетая в типичную больничную пижаму и с торчащей из руки трубкой, повернувшись лицом к окну, исполняла какой-то диковинный танец. Я окликнул её из-за спины, она подпрыгнула от неожиданности и с визгом зарылась в одеяло. Присев на стоявший возле кровати металлический стул, я стал ждать, пока паника прекратится. Внезапно она успокоилась и как ни в чём не бывало села в кровати. Спонтанность её натуры могла проявиться где угодно и когда угодно.
— Не вваливайся без стука! Я уж подумала, от стыда раньше времени помру!
— Столь беспрецедентная смерть обеспечит меня сюжетом для анекдотов на всю оставшуюся жизнь. Ладно, на вот тебе гостинцев.
— Да это лишнее!.. Ой, клубника! Давай есть. Принеси тарелки, они в той тумбочке.
В точности исполнив указание, я достал из стоявшей рядом белой тумбочки пару тарелок и вилок, а также ножик и сел обратно на стул. Кстати, о гостинце: мои родители специально выделили на него денег, когда я сказал им, что иду в больницу навестить одноклассницу.
Поедая очищенные от плодоножек ягоды клубники, я поинтересовался, как Сакура себя чувствует.
— Полный порядок. Показатели немного выбились из нормы, папа с мамой заволновались и настояли на госпитализации, а мне как-то всё равно. Полежу тут пару недель, меня накачают специальными лекарствами, и я снова пойду в школу!
— К тому времени дополнительные занятия тоже закончатся и начнутся полноценные каникулы.
— А, ну да. Значит, нам с тобой нужно составить план на лето.
Я посмотрел на тянущуюся от её руки трубку. Она подсоединялась к пакету с прозрачной жидкостью, висевшему на стальной стойке, снабжённой колёсиками. Тут у меня возник вопрос:
— А как ты объяснила другим — например, госпоже лучшей подруге, то есть Кёко, — что с тобой случилось?
— Сказала, что мне вырезают аппендицит. В больнице тоже согласились сохранить тайну. Друзья и так за меня здорово переживают, и мне всё труднее решиться сказать им правду. А ты, о [мой друг], несколько дней назад поваливший меня на кровать, что посоветуешь?
— Хм… По крайней мере госпоже лучшей подруге, Кёко, однажды сказать придётся. Но в конечном счёте мне следует уважать твоё решение, о та, кто несколько дней назад меня обнимала.
— Не напоминай! Позор один! Вот сдам тебя Кёко, пока жива, а ты будь паинькой и позволь себя убить.
— Желаешь превратить лучшую подругу в преступницу? Грешное дело.
— Кстати, почему «госпожа лучшая подруга»?
— Так я мысленно зову Кёко. По-дружески.
— А звучит как официальное обращение. Вроде «господина директора».
Она недоумённо пожала плечами. От обычной себя она, похоже, ничем не отличалась.
Сакура писала мне о своём состоянии, но, убедившись, что она на самом деле выглядит здоровой, я вздохнул с облегчением. Я боялся, что смерть внезапно решила поторопиться. Но, судя по увиденному, напрасно. Лицо Сакуры светилось от радости, движения были полны энергии.
Успокоившись, я достал из сумки новенькую, свежекупленную тетрадку.
— Ладно, перекусили, теперь можно и за учёбу.
— Ну-у! Расслабься, куда спешить?
— Ты сама попросила. К тому же ты тут только и делаешь, что расслабляешься.
Помимо того, чтобы увидеться с Сакурой после долгого перерыва, у меня был другой важный повод навестить её сегодня в больнице. Она попросила меня объяснить, что мы успели пройти на дополнительных занятиях за те несколько дней, пока она не ходила в школу. К её изумлению, я согласился сразу — она не ожидала от меня такой покладистости. Какое оскорбительное предубеждение.
Я вручил ей новую тетрадь, передал карандаш и изложил суть того, что нам преподавали на занятиях. Провёл сокращённый урок, вырезав то, что, по моим субъективным оценкам, запоминать было необязательно. Она внимательно меня выслушала. Через полтора часа, включавшие перерыв, моя имитация лекции закончилась.
— Спасибо, [мой друг]. Ты здорово объясняешь! Иди-ка ты в учителя.
— Не хочу. Почему ты всё время предлагаешь мне работу, где требуется общение с людьми?
— Наверное, потому, что сама хотела бы этим заниматься, если бы осталась в живых. Вот и пытаюсь подобрать себе замену.
— Ну и как мне теперь быть? Если наотрез откажусь, буду выглядеть негодяем.
Захихикав, она положила тетрадь и карандаш на коричневую прикроватную тумбочку. Там уже лежали журналы и томики манги. На такую деятельную особу, как она, больничная палата наверняка навевала скуку. Отсюда и странные танцы.
Настал полдень. Меня уведомили, что к обеду придёт её лучшая подруга, и я собирался уйти около двенадцати. Когда я сообщил об этом Сакуре, она пригласила остаться: «Поболтаешь с нами, девочками», но я вежливо отказался. Изображая учителя, я порядком проголодался, а главное — убедился, что с ней ничего плохого не случилось, и на сегодня с меня было достаточно.
— Пока не ушёл, я покажу тебе фокус.
— Уже чему-то научилась?
— Только самому простому. Хотя осваиваю сразу несколько.
Она продемонстрировала карточный фокус. Не глядя, угадала выбранную мной карту, и, по-моему, довольно ловко, если учесть, как мало она практиковалась. Я фокусы не изучал, поэтому, в чём секрет, — не догадался.
— В следующий раз будет кое-что посложнее. Надейся и жди!
— Надеюсь и жду, что твоим последним трюком станет побег из горящего ящика.
— В смысле — при кремации? He-а, не выйдет!
— Ох уж эти твои шуточки…
— Сакура-а! Как дела?.. Опять ты?!
Услышав оживлённое восклицание, я невольно обернулся. Бодро влетевшая в палату лучшая подруга, скривившись, смотрела на меня. Похоже, со своим отношением ко мне она определилась. Если так пойдёт, просьба Сакуры о том, чтобы после её смерти я поладил с Кёко, станет невыполнимой.
Поднявшись со стула, я коротко попрощался с Сакурой и решил двигать домой. Подруга таращилась на меня с очевидной неприязнью, и я старался не встречаться с ней взглядом. «Не смотрите диким зверям в глаза», — советовали в телепередаче о животных, которую показывали вчера вечером.
Однако моё благое пожелание, чтобы нам, существам различных видов, разойтись миром, сидевшая на кровати Сакура не учла — она вспомнила и озвучила нечто ужасное:
— [Мой друг], а как там одолженные тебе штаны и куртка моего брата?
— О…
Я никогда ещё так не проклинал свою рассеянность. Одежда её брата лежала у меня в сумке, только я забыл, что собирался сегодня её вернуть.
Но что уж теперь говорить.
Я обернулся и увидел, что Сакура хитро улыбается, а её подруга, переместившаяся к кровати, выглядит совершенно ошарашенной. Стараясь по мере сил не показывать своё волнение, я достал из сумки виниловый пакет с одеждой и отдал его Сакуре.
— Спасибки!
Всё с той же хитрой ухмылкой она посматривала то на меня, то на подругу. Я тоже мельком глянул на подругу. Наверное, и во мне сидело глупое желание увидеть что-нибудь поистине жуткое. Кёко уже оправилась от шока и теперь смотрела на меня взглядом, вполне способным убить. Мне даже показалось, что я услышал утробный львиный рык.
Я поспешил отвести глаза и быстрым шагом вышел из палаты. В последнюю секунду я услышал, как лучшая подруга, наседая на Сакуру, предельно низким голосом спросила: «При чём тут штаны?» Не желая ввязываться в неприятности, я лишь прибавил ходу.
На следующей неделе, в понедельник, когда я честно явился в школу, по классу гулял фантастически обидный для меня слух.
Согласно этому слуху, я вроде как тайно преследовал Сакуру. По сложившейся традиции, его мне озвучил парень, угощавший жвачкой. Я скорчил рожу: мол, что за бред? Он заинтересованно предложил жвачку, но я вежливо отказался.
Я попытался представить, как возникла эта сплетня. По всей видимости, показания нескольких людей, между делом заметивших нас с Сакурой вместе, превратились в свидетельства того, что там, где она, всегда появляюсь я, а, когда эти сведения достигли ушей моих недоброжелателей, из враждебных побуждений они записали меня в преследователи, породив вполне правдоподобный слух. На этом моя фантазия иссякла, но, пожалуй, я был недалёк от истины.
Но, при всей логичности построений, этот оторванный от реальности слух вызвал у меня возмущение. Ведь почти все мои одноклассники безоговорочно ему поверили и, глядя на меня, перешёптывались: «Преследователь! Берегись!»
Повторюсь. Я был возмущён до глубины души. Почему они верят, что мысль, овладевшая умами большинства, обязательно правдива? Соберись таких человек тридцать — они и убить запросто смогут. Похоже, тот, кто убеждён в собственной правоте, способен на любые поступки. Даже не замечая, какая это бесчеловечная, механическая система.
Я забеспокоился, что конфликт пойдёт по нарастающей и меня начнут травить, но оказалось, я придавал слишком большое значение своей персоне. Проще говоря, на самом деле их интересовала Сакура, а не я, увивавшийся за ней хвостом. Впрочем, и про хвост было неправдой.
Так что моим одноклассникам незачем было заниматься таким нудным и совершенно невыгодным делом — предпринимать что-то против меня. Что же касается лучшей подруги, поедавшей меня взглядом при каждом моём появлении в школе, её враждебный интерес — назовём это так — меня просто пугал.
Когда во вторник я вновь навестил Сакуру и обо всём ей рассказал, она схватилась руками за живот в районе поджелудочной железы и гулко захохотала.
— Какие вы все забавные! И Кёко, и ты, [мой друг], и все остальные!
— Ты считаешь злословие забавным? Ну ты и гадина!
— Нет, забавна та невразумительная форма, которую приняли твои отношения с одноклассниками, прежде не имевшими с тобой дела. Ты, кстати, понимаешь, почему всё пошло именно так?
— Потому что я общаюсь с тобой?
— Хочешь свалить вину на меня? Ты не прав. Дело в том, что ты ни с кем нормально не разговариваешь, — заявила она, сидя на кровати и очищая мандарин. — Никто не знает, что ты за человек, [