– А, да. Тренд такой, – Паша растягивает губы в дурашливой лукавой улыбке, которая до сумасшествия ему идет. Черт бы его побрал! – Возьми себе на заметку, – подмигнув мне, он выходит из кухни.
Дурак! Тысячу раз дурак!
Хохотнув про себя, возвращаюсь к злополучным котлетам.
Да-ааа…Смотрю на угольки и плакать хочется. Этот куриный фарш я вчера доставкой заказала. Хотела сегодня после института по-быстрому пожарить. И вот что теперь?
Отложив шпатель в сторону, достаю вилку и переворачиваю ею котлеты в попытке оценить масштабы бедствия. Ущерб фееричный, поэтому мне ничего не остается, как смахнуть мясной уголь в мусорку и достать из холодильника сосиски.
Разбираюсь с ужином под грохот отдираемой плитки, доносящийся из ванной, и Пашкин низкий голос, пытающийся подпевать включенной Алисе. Поет Волков, объективно, ужасно. У него приятный бархатистый тембр, но совершенно нет слуха. И его душевные завывания в ванной намертво приклеивают улыбку к моему лицу, пока отвариваю нам макароны.
– Сделай громче! – ору ему, доставая зелень из холодильника.
– Любишь эту песню? – отзывается Волков.
– Нет, хочу заглушить твои вопли!
Пашка ржет, а затем просит Алису включить музыку на полную мощность. Нарезая салат, подпеваю уже и я. Безбожно фальшивлю, не вытягивая верхние ноты, но это так прекрасно и весело, когда кто-то рядом поет хуже тебя.
– Паш, иди есть! – зову парня через несколько минут.
Сама же беру кетчуп и усаживаюсь за стол. Мельком бросаю взгляд на часы на микроволновке. Почти семь. А значит, Волков скоро уйдет, если верить случайно подслушанному мной разговору. И, кажется, я даже представляю, куда именно он отправится. Я не самый логичный человек на этой планете, но сейчас сложить два и два не составляет труда. Запах жженой резины и машинного масла от него сегодня ночью, его необычная спортивная тачка, разговор про машины и опасный заезд, субботний вечер, его нежелание мне хоть что-то рассказывать…
Он поедет на уличные автогонки, да?!
Кончики пальцев начинает покалывать от взрывного любопытства, а в груди разрастается ни с чем не сравнивай зуд жажды приключений.
Я тоже хочу на гонки! Как в «Форсаже»! Хочу-хочу-хочу! Я никогда не была…
Волков появляется на кухне через минуту и первым делом перехватывает мой лихорадочно горящий взгляд. Удивленно выгибает бровь, молча спрашивая, с чего вдруг я на него так уставилась, а я лишь нервно закусываю нижнюю губу.
Без понятия, как к нему подступиться и попросить взять меня с собой. Я пока обдумываю…
Паша устраивается за столом, пододвинув стул. Вскакиваю с места и суетливо накладываю ему три сосиски и гору макарон. Чувствую, как прожигает меня изучающим взглядом в этот момент. Кожа горит. Ставлю перед ним еду, присаживаюсь обратно.
– Спасибо, – хмыкает он, берясь за вилку. – Лин, ты прямо такая загадочная, – говорит напрямик, исподлобья сверля меня зелеными глазами и принимаясь за еду. – У тебя такое лицо, будто сейчас попросишь переписать на тебя квартиру как минимум. Мне уже немного страшно…
– О, нет, до этого не дойдет, не переживай, – нервно улыбаюсь я, елозя на стуле. Набираю в легкие побольше воздуха, прежде чем выдать на одной ноте: – Паш, возьми меня с собой!
– Что? Куда? – он непонимающе хмурится.
– На гонки. Сейчас. Паш, ну пожалуйста! Я очень хочу, я никогда не была! – начинаю тараторить, молитвенно сложив руки.
Пашка растерянно моргает, уставившись на меня.
– Да откуда ты узнала вообще?!
– Услышала твой разговор с каким-то Лукой. Я не специально, так вышло! Пашенька, ну пожалуйста! Я буду как мышка! Я тебя очень прошу!
– И вдруг я сразу «Пашенька», – фыркнув, щурится Волков. – Миленько. Но нет. Там не место маленьким домашним девочкам. И не вздумай сказать кому-то из родственников, – наставляет на меня вилку. – Голову откручу, поняла? – категорично отрезает.
– Паш… – шепчу сдавленно, больше ничего не добавляя. Это провал. Мечты разбиты.
Его слова прозвучали так ультимативно, что убивают всякую надежду на то, чтобы он вдруг передумал.
Мне остается лишь молча и обиженно дуть губы. Настроение мгновенно скатывается под плинтус. Я хмуро взираю на Пашку. Обидно до слез! Я не маленькая! И я очень хочу…
Он раздраженно ворошит пятерней свою густую челку, удерживая мой взгляд. Сводит брови к переносице, сжимает челюсти и внезапно, отмахнувшись и страдальчески выдохнув, ворчит:
– Твою мать, ну и вид у тебя, Зайцева. Я будто конфету у ребенка отобрал. Даже во рту кисло стало. Ладно. Собирайся. Но только один раз!
Что?
Правда?
Я не ослышалась?!
– А-а-а-а-а! – взвизгнув от счастья, вскакиваю со своего стула и, подчиняясь порыву, кидаюсь Пашке на шею. – Спасибо-спасибо-спасибо! – крепко обняв, чмокаю его в щеку.
Волков пытается что-то сказать, резко поворачивается ко мне и… Вместо щеки мои губы оказываются на его губах. У него приоткрыт рот, и я чувствую влажную мягкость внутри и обжигающе горячее мужское дыхание. И вкус… Его терпкий вкус просто парализует меня. Мы застываем. Наши глаза так близко, что картинка расплывается. Мои руки слабеют на его шее, безвольно обмякая. Сердце частит где-то в горле. Паша делает судорожный вдох и порывисто подается ко мне, толкаясь между моих губ языком. А я от этого наоборот отмираю. Резко отстраняюсь и быстро отступаю от сидящего на стуле Волкова еще на пару шагов. Пялимся друг на друга. Молчим.
Паша, гипнотизируя меня взглядом, проводит языком по своей верхней губе, будто слизывает мой вкус. Дергает кадыком, сглатывая. Моргает.
– Ну что стоишь? Иди, одевайся, если поедешь, – хриплым, будто не своим голосом выдает. – У тебя десять минут, Павлентий. Или я уезжаю один.
– Мхм, – бормочу неразборчиво и пулей вылетаю из кухни, даже забыв возмутиться за то, что он опять меня по-дурацки назвал.
Глава 21.
Паулина
Всю дорогу мы молчим.
Каких-то пару секунд длился наш недопоцелуй, но по силе афтершоков, прошивающих меня, он равен девятибалльному землетрясению.
Паша врубает музыку на полную так, что салон будто дышит, содрогаясь басами. Но даже этот пульсирующий во всем теле ритм не способен сгладить оглушающую тишину между нами. Я чувствую, как Волков то и дело задумчиво мажет взглядом по моему профилю. Вскользь, украдкой. Будто незаметно пытается заново рассмотреть, и от этого нервно покалывают все мои нервные окончания. Потому что я знаю, что у него есть другая. И мой мозг мне твердит, что я неправильно считываю исходящие от Паши сигналы, и все придумываю себе сама.
Но это говорит мозг, а что-то более глубокое, древнее, инстинктивное вопит сиреной, что именно сейчас, в теплом салоне машины, пропитанном запахами кожаной отделки, пластика, парфюма и нашим дыханием, между нами что-то происходит. То, что не должно происходить. И от этого горят щеки, а низ живота странно томительно тянет. Я пытаюсь заглушить эту реакцию, но она сильнее меня. Я совершенно беспомощна.
Отвернувшись к окну, кусаю щеку изнутри. Не спрашиваю, куда именно мы едем, наблюдая, как за стеклом несется вечерний, подсвеченный тысячами огней город. И внутри зреет ожидание чуда. Легкое, тревожное и зудящее.
В какой-то момент мы оказываемся в промзоне. Даже не представляла, что в Москве еще есть такие места. Ряды покосившихся гаражей, заброшенные обшарпанные цеха, пятиэтажные дома с заколоченными окнами и бесконечные бетонные заборы, разрисованные матами и неумелыми граффити. Здесь даже фонари светят через раз, усиливая гнетущее впечатление и разгоняя тревожность.
– Сейчас вдоль железки проедем, – поясняет Паша хрипло, и это первые его слова мне за всю поездку. – Там под виадук свернем и на месте, – он поворачивается ко мне на мгновение, обводит цепким взглядом мое лицо и снова переключает внимание на дорогу. – Там новую развязку строят. Уже асфальт положили, но еще закрыто. Лука с охраной договорился, фирма из холдинга его отца, – Волков замолкает, словно раздумывает, говорить мне или нет. И все же добавляет тише: – Лука – брат-близнец Софии. Сейчас познакомишься…
– Она тоже там будет? – спрашиваю я, подбираясь и ощущая нервозность.
Я бы предпочла не встречаться с ней как можно дольше. Тем более вне стен универа.
Пашка косится на меня. По его щекам перекатываются желваки, когда он сжимает челюсти, прежде чем ответить:
– Не исключено…– тянет медленно.
– Поэтому не хотел меня брать? Потому что она может не так понять? Извини, если я…
– Лина, я уже говорил, – перебивает меня Паша, одарив прямым и твердым взглядом, – мы с Соней расстались. Ей нечего понимать. Почему тебя вообще это так волнует? Она что-то тебе сказала?
Она ничего не сказала, просто твой голый зад между ее раскинутых ног выглядел слишком убедительно! Но я лишь поджимаю губы и отворачиваюсь к окну. Не знаю, почему не признаюсь Паше, что их застукала. И не рассказываю про то, что Соня пришла к нему фактически голой, а ее боевая тройка теперь снится мне в страшных снах. Будто, если скажу все это вслух, это будет более весомой правдой, чем мелькающие картинки у меня в голове.
– Ничего, забей. Переживаю, что она может навредить мне в профкоме, – бормочу я.
– Нет. Соня до такого не опустится, – фыркает Паша, криво улыбнувшись. – Она…своеобразная, но не подлая. Максимум, что тебе грозит, – это королевский игнор.
– Ладно, поверю, – вздохнув, отзываюсь я тогда, когда Волков тормозит у какого-то шлагбаума, и из железной будки рядом с проездом показывается старенький охранник.
– Частная территория, молодые люди, разворачивайтесь, – кричит он нам.
– Мы из Рязани, – орет Пашка ему в ответ, опустив стекло.
Мужик, кивнув, исчезает в своей будке, а через секунду шлагбаум начинает медленно подниматься, пропуская нас.
– Мы из Рязани? – повернув голову к парню, спрашиваю. – Это, типа, пароль такой?
– Типа, ага, – не глядя на меня, отвечает Паша.