Сунув руки в карманы джинсов, широкими шагами двигаюсь по асфальтированной дорожке, понятия не имея, где искать Соню и вообще не соображая с чего начать. В моей голове нет ни одной идеи, кто бы мог слить скрины с аккаунта Лины.
Не сомневаюсь, что у Рязанцевой с ее звездным статусом и достаточно вспыльчивым характером немалое количество «доброжелателей», поэтому это мог сделать кто угодно.
Кто угодно, но точно не Лина. В этом я уверен так же, как в своем имени.
Знакомые всхлипы облегчают задачу, когда, повернув голову на звуки, в беседке вижу Соню и Сему. Они сидят бок о бок, и мой лучший друг обнимает мою бывшую за плечи. У меня внутри ничего не шевелится. Эта картина вызывает во мне равнодушие, и даже София, которая десять минут назад оскорбляла мою девушку и сдала меня со всеми потрохами, не вызывает во мне никаких особых чувств. Я даже толком не злюсь на нее. Ничего.
Единственное, что я хочу – разобраться в этом дерьме. Для Лины. Да и для Сони в том числе.
Первым меня замечает Ким. Он мгновенно приосанивается, косится исподлобья.
Если друг думает, что мне не безразлично видеть их вдвоем, пусть расслабится – мне плевать. Главное, чтобы не сточил зубы о Соню. Но Сема всегда был в ладах с головой. Думаю, он знает, что делает.
Я не стараюсь быть незаметным. Наоборот, двигаюсь достаточно шумно, чтобы привлечь внимание не только Семена, но и Софии. Она вздрагивает и поднимает на меня глаза. Заплаканное красивое лицо. Сейчас настоящее, без масок и королевского величия. Такое, какое бывает у Сони, когда она в кругу самых близких, а не на виду. Гордо и без ошибок столько лет величественно нести себя как знамя – непростая работа. Я знаю, сколько труда составило Рязанцевой стать и быть той, кому стараются подражать, но в то же время кого некоторые искренне ненавидят. Сегодня ее трон слегка пошатнулся, но я думаю, она справится. И я хочу ей помочь. Даже несмотря на то, что она подкинула мне дерьма на вентилятор.
– София, расскажи, что знаешь, – начинаю с разбега. Я здесь не для того, что тянуть кота за яйца. Нам всем поскорее нужно разобраться со всем этим.
Рязанцева хмурится. Подбирается и снова надевает на себя маску стервы.
– Лучше спроси…– фыркнув, заводит прежнюю пластинку она, но я раздраженно пресекаю:
– Соня!
– Паш, харэ, тормози…– впрягается Сема, подаваясь корпусом вперед.
Я, конечно, оценил гребаное джентльменство друга. Посылать его на хер у меня нет желания, поэтому посылаю ему, вероятно, слишком говорящий взгляд, после которого Ким решает смолчать, недовольно кивнув.
Подтягиваю штанины джинсов и усаживаюсь на корточки перед Софией. Требовательно смотрю ей в глаза.
– Соня, я хочу разобраться в чем дело. Я примерно понимаю, в какой момент были сделаны эти скрины. Я не знаю, как так вышло, что у Паулины была включена камера, видимо, она как раз стрим вела и открыла дверь, не зная, что там ты. Но главное, я нисколько не сомневаюсь, что слить эти снимки, чтобы навредить тебе, она не могла. Она на такую подлость не способна.
– Ты так хорошо успел ее узнать? – с усмешкой спрашивает София.
– Да, – отвечаю сразу. Мне не требуется времени на ответ. Он очевиден.
– Быстро вы…– фыркает Рязанцева.
– Знаешь, когда Лина боялась, что ты будешь ей вредить в профкоме, я сказал про тебя то же самое, а именно, что ты, Сонь, не способна на подлость. Это ведь так? Считай, что у меня чуйка, – решаю немного задобрить ее скрытым комплиментом.
Помогает. Рязанцева обижена, унижена, оскорблена и очень зла, но взгляд ее хоть немного теплеет и становится задумчивым, переключаясь в более продуктивное русло.
– Подумай, – спрашиваю у притихшей девушки, – с кем в последнее время ты была на ножах? Кто мог видеть эфир? И еще, скрины сначала залетели в профкомовский чат или где-то еще засветились?
Соня морщится. Демонстративно воротит нос от меня, но я слишком хорошо ее знаю – она уже почти отошла.
– Сонь, это важно, – напираю не грубо.
– Сначала в чат, – тонко отзывается. – Потом разлетелись.
– Значит, это тот, кто есть в вашей профкомовской группе.
– Браво, Коломбо! – хмыкает Рязанцева. —Твоя блогерша как раз-таки там и есть.
– Это не она, – повторяю в черт знает какой раз, стараясь не повышать голос.
Иначе снова скатимся в тупую ссору.
– Там с непонятного номера прилетело, – вклинивается Семен, тонко чувствуя, когда надо помочь мне сохранить рабочую атмосферу, – типа для спам-рассылок.
– Хм-м-м… – чешу бровь, обдумывая варианты и присаживаюсь рядом с Сонькой, крутя в руках телефон, – надо, наверно, посмотреть, кто на Лину подписан. Она говорила, что стрим сразу удалила, значит, кто-то должен был случайно смотреть и успеть заскринить. Так… – роюсь в соцсетях.
– О, Вика! Может, выяснила что-то, – вдруг восклицает Рязанцева, вглядываясь в парочку, бредущую в нашу сторону.
Щурюсь, проследив за направлением Сониного взгляда.
Действительно, Соловьева и какой-то белобрысый пацан. Кажется, я его уже видел. Ну да, одногруппник Паулины, она нас в универе знакомила, но не помню его имени.
– Вик, я тут! – Соня машет своей приятельнице, и та ускоряет шаг.
Видок у Соловьевой не лучше, чем у самой Софии: бледная, глаза красные и какие-то испуганные. Идет, покачиваясь, и судорожно обнимает себя руками. Очевидно, что тоже сильно переживает. Оно и понятно, ситуация так себе.
– Привет… – глухо хрипит Вика. Останавливается в метре от Рязанцевой, глядя на нее затравленным взглядом и пряча подбородок в высоком вороте толстовки.
Белобрысый парень обнимает ее за плечи и слегка подталкивает обратно.
– Тут Виктория очень хочет что-то сказать. Да, Виктория?! – с нажимом произносит пацан.
– Я сама! – с ноткой истерики рыкает на него Вика, сбрасывая руки парня со своих плеч.
Смотрит на Соню огромными, полными слез глазами. Ее подбородок начинает заметно дрожать.
– Сонь, я…я…– всхлипывает судорожно. Шумно набирает воздух, и тут ее прорывает на полноценную истерику. Навзрыд ревет так, что слова разбираем с трудом. И все равно озноб берет, когда слышим, как Вика через силу выдавливает из себя: – прости-и-и меня-я-я…это я…
– Что…ты? – растерянно уточняет София, выпрямив спину и ввинтив в Вику непонимающий взгляд.
– Соня, прости. Это я выложила в чате те фотографии. Прости меня, пожалуйста, – всхлипывает Соловьева, обняв себя руками, – я…не знаю, что на меня нашло. Вернее…просто, Сонь, я столько лет была тебе верна, – внезапно начинает суетливо тараторить, усевшись на соседнюю скамью, – я восхищалась тобой. Гордилась нашей дружбой. Но никогда…у меня даже в мыслях не было идеи занять твое место. Мне было достаточно, что ты ценишь меня и мой труд. А потом…– Вика замолкает и тяжело вздыхает, – появилась эта новенькая. Паулина. Еще сделать ничего не успела, а уже заслужила твое расположение, – бормочет с нескрываемой обидой. – Мне стало обидно, понимаешь? Я столько всего сделала за эти годы для профкома. И для тебя лично. Разве я не заслужила слов благодарности? Там, на сцене, ты отметила всех. Всех, кроме меня. И это началось не сегодня. Сонь, ты давно стала воспринимать меня как само собой разумеющееся. Как вещь, которая всегда при тебе.
Вика замолкает. Прячет лицо в ладонях.
В беседке стоит железобетонная тишина. Несколько секунд молчания, которое требуется каждому из нас для осмысления.
Пацан, который привел Вику, садится с ней рядом и обнимает девушку за плечи. Семен обеспокоенно поглядывает на Соню, которая за время раскаяния подруги не проронила ни одного слова. Рязанцева больше не плачет. Она смотрит вперед совершенно стеклянным, непроницаемым взглядом. Может, сейчас что-то внутри нее рушится. Ломается. Непоколебимая вера в свою недосягаемость и неприкосновенность.
Мне жаль обеих девчонок. Но не более, чем ощущать тугой ком несправедливости, что Лина в этой истории осталась крайней.
– Вика, ты подставила Паулину, – говорю резко. Девушка вздрагивает, вскидывает лицо и смотрит на меня заплаканными, опухшими глазами.
– Да, я знаю…И мне стыдно! Лина ни в чем не виновата, она правда заслужила быть отмеченной. Сонь, прости меня! Сонечка, ну не молчи. Я в понедельник сама уйду из профкома, – неожиданно Вика вскакивает с места и подлетает к Соне. Садится перед ней на корточки и, захлебываясь словами, частит: – Сонечка, я напишу в чате. Признаюсь, что это я сделала. Сонь, прости, – она обхватывает колени Рязанцевой и заглядывает той в глаза.
– Я никогда не считала тебя вещью, – бесцветным голосом отзывается София. – Но даже, если бы считала…Ты что, реально думаешь, что это оправдание?! – ее голос срывается на фальцет на последних словах. Заплаканные глаза бешено горят. Кажется, еще секунда, и она вцепится в Соловьеву разъяренной тигрицей.
– Нет, не думаю. Это не оправдывает ни тебя, ни меня, – задушено шепчет Вика, невольно отшатываясь.
– Меня?! С чего ты решила, что в этой ситуации мне необходимо какое-то гребаное оправдание! – взвинчено восклицает на это Рязанцева. – Ты себе что-то там напридумывала! Ходила, дулась вместо того, чтобы просто мне сказать! А потом подставила перед всем универом! Опозорила! И сейчас! Вот скажи мне хотя бы сейчас честно, глядя в глаза… – она подается к Вике, прожигая ее взбешенным взглядом, – ты ведь не сама пришла признаваться, да?! Тебя этот парень привел! – машет рукой на белобрысого. – Сама бы ты никогда не рассказала! Потому что трусиха! Подлая, жалкая трусиха, способная только гадить за спиной!
– Ну хватит… – хмурится белобрысый пацан, внезапно заступаясь за Викторию. Обнимает ее за плечи, а та дрожит всем телом, как загнанный заяц, и молча глотает слезы. – Да, хреновый поступок, но все уже…
– Всё?! Да это уже никак не исправить, никак! – Соню так несет, что она вскакивает со скамейки, не в силах оставаться на месте. – Только ждать, когда через полгода им надоест обсуждать мои сиськи! А в ответ просто «ну, извини» и «сама виновата»?! Нет, не извиню! Уходи! – рычит на Вику. – Иначе я за себя не ручаюсь, – безапелляционно требует Рязанцева.