именно: до того, как трахнул ее в подсобке, или после?! – мило улыбается, а в блестящих глазах столько боли, что мне становится до тошноты нехорошо.
И от ее полного слез взгляда, и от осознания, что она, оказывается, видела меня с Рязанцевой.
Бляяя…
Ну дерьмо, согласен.
– Тогда это было в последний раз, – глухо отзываюсь вслух, но это ни черта не оправдание. Мне самому от себя тошно.
– Паш, мне уже плевать, – бесцветно откликается Лина, а потом продолжает гораздо эмоциональней, поддаваясь эмоциям: – я просто думаю об этом, и мне больно. Больно! Как ты потешался надо мной! Как делал вид, что все серьезно…
– Все серьезно, – вставляю я, но Лина и не думает меня слушать.
– … а тебе всего лишь удобно было, да?! Деньги платят, готовят, убирают, даже с рекламного контента десятка перепала с запасом хорошей краски в придачу! Класс! Чуть поднажмешь, и трахаться тоже дадут. За бесплатно. Ведь так?! О, ты будешь отличным бизнесменом, Волков! Деньги и выгоду считать – это прямо твое! – и не выдержав, Линка пихает меня в грудь, пытаясь отодвинуть от двери, которую я собой загораживаю. – Отойди. Я хочу уйти, – на грани истерики.
– Не пойдешь ты никуда! – рычу. Из моих ушей натурально валит пар от того, что она мне тут наговорила. Перед глазами стелет красной пеленой. Перехватываю девичьи тонкие запястья, притягивая Лину к себе. Сквозь долбящий пульс в ушах слышу ее тонкое «ой». Тепло ее тела обжигает через одежду, цветочный запах щекочет ноздри. Совсем не к месту вспоминаю, какая она на вкус между ног. – Кстати, насчет той несчастной десятки… – хриплю вслух, пожирая взглядом запрокинутое ко мне порозовевшее женское лицо с широко распахнутыми влажными от сдерживаемых слез глазами, – стой тут…
Она послушно замирает, оглушенная нашей внезапной близостью, пока поворачиваюсь к двери и беру в углу брошенный штатив, который принес с собой.
– Вот твоя десятка. Очень практично, да?! – сую ей этот чертов подарок. – С собой возил все это время как дурак. Ждал повода вручить.
Лина растерянно хлопает глазами, обнимая трехногого. Косится на эмблему фирмы, и у нее вытягивается лицо.
– Он не десятку стоит, – хмурясь бормочет и сует мне его обратно.
Вообще-то, да. Прилично за него отвалил.
– Зато хороший! Бери, бери. На хер он мне?! – возвращаю обратно, впихивая ей в руки несчастные палки.
Внутри клокочет как в жерле вулкана. Раздражение, что реально думает обо мне так, раскаленной лавой плавит мозг. Как я должен оправдываться?! Что сказать?!
– И это туда же! Забирай! – хватаю с комода стопку купюр и припечатываю ими штатив в ее руках.
Несколько штук по полу разлетаются. Пинаю их носком в ее сторону.
– Ни хера мне не надо! Только ты мне нужна, ясно?! – почти ору ей в лицо. Меня трясет и колошматит.
– О, нет! Не надо тут строить из себя святого! – за секунду она заводится до моих оборотов. Вижу это по тому, как бешено начинают сверкать ее зеленые глаза, а красивые губы кривит злая азартная улыбка.
Тренога летит на пол, а чертовы деньги мне прямо в лицо. Твою мать!
– Оплату принимай! Честно ведь заработал! – с надрывом выкрикивает она.
Бесит! Как же сейчас она меня бесит!
Упрямая! Вредная! Такая красивая…Такая родная…
Нагибаюсь и сгребаю в охапку деньги с пола. Лина смотрит на меня в этот момент с брезгливостью. И не успевает увернуться, когда выпрямляюсь и коротко и крепко целую ее в губы. Шокировано охает. Подмигиваю, ощущая в крови бешеный азарт. Вкус ее губ опьянил окончательно.
– Жаль, малыш, но не та валюта, – трясу перед ее носом деньгами, – принимаю только тобой, а это на хуй пошло!
Я тащусь с деньгами на кухню. Распахиваю окно. Жаль, что ночь. Днем было бы эффектней. Не каждый день люди из окна бабки выкидывают. Но мне уже заранее на душе легче от того, что эти гребаные деньги по ветру пойдут. Словно удавку стянули с шеи.
– Эй, ты чего? Дурак?! – взвизгивает Линка, обезьянкой повисая на моей руке, когда замахиваюсь. – Не надо, идиот!
– Надо, – цежу сквозь зубы, пытаясь забрать у нее свою руку и отпихнуть Зайцеву подальше, чтобы не мешала.
Мысленно я уже выкинул эти проклятые деньги и теперь жутко хочу сделать это в реальности. Но от липучки не так-то и просто избавиться. Она использует запрещенный прием – вместо моей руки обнимает меня, запретно крепко прижимаясь, и оттесняет к стене. Застываем между распахнутой оконной рамой и холодильником. От ее близости ноет в паху и кружится голова.
– Не надо. Эти деньги еще пригодятся, – шепчет Лина, смотря мне в глаза.
Я гляжу на нее в ответ. И тону. В глубине ее зрачков вдруг столько всего: робость, обида, ласка, доверчивость, надежда… В груди болезненно и сладко сжимается. Я поверить не могу, что моя девочка снова смотрит на меня так.
Словно боясь спугнуть этот момент, медленно обнимаю ее плечи, сжимаю. Пульс бешено в висках стучит.
– Кому они могут пригодиться? Они как проклятие, – отвечаю Лине тихо и хрипло, водя взглядом по ее нежному лицу.
– Глупости. Нам и пригодятся, – несмело улыбается, и ее губы едва заметно дрожат. Лина вся дрожит от эмоций как пойманная райская птичка в моих руках.
– Нам? – переспрашиваю, а в голове уже вовсю взрываются фейерверки и трубят фанфары. – Я люблю тебя, – на выдохе выдаю, совершенно пьяный от этого «нам».
Услышав признание, моя девочка ошеломленно открывает рот. Не дожидаюсь от нее внятной реакции, просто крепко целую в мягкие, сладкие губы, закрепляя свое признание и ставя на нем жирную точку.
По телу простреливает обжигающий ток. От ее вкуса, от мягкости ее рта и от того, что она практически сразу мне отвечает. Всхлипывает рвано, закидывает руки мне на шею и льнет, плотно прижимаясь. Всю ее чувствую, каждый изгиб. Гормоны взрываются в крови, ошпаривая своим напором, замещая способность хоть что-то соображать.
Позабытые деньги летят на пол. Топчемся по ним, бредя на ощупь в спальню. Раздеваемся на ходу, неловко смеясь, когда конечности застревают в одежде, когда спотыкаемся о ведра с рекламной краской, стоящие в коридоре, когда от нетерпения я дверную ручку не в ту сторону верчу…
Я знаю, что она сейчас будет моя. Потребность в ней сродни желанию сделать вдох.
Заваливаемся на кровать практически голые. Жарко так, что кожу готов содрать. Обнимаю свою Лину, тискаю, наслаждаясь тем, какая мягкая и податливая она у меня. Подминаю под себя. Хочется, чтобы ей было хорошо…
Целую в мягкие губы, вылизываю ее рот изнутри. Ловлю тихие стоны и сбивчивое дыхание. Стягиваю трусики с нее, оглаживая бедра, пальцы обжигает нежностью кожи, руки нетерпеливо дрожат, но нам обоим должно быть хорошо. И потому (хоть она тут же доверчиво подается ко мне, обвивая ногами бедра) я притормаживаю и вместо ноющего члена, утыкающегося ей во внутреннюю сторону бедра, принимаюсь ласково гладить ее складочки пальцами, распределяя выступающую влагу. Трогаю свою девочку, жадно впиваясь ртом в ее губы. Хнычет, выгибается, подается навстречу.
Кажется, взорвусь от ее реакций, но терплю. Закрываю глаза, прислушиваясь к Лине. Как стонет, как дышит, как тело ее напрягается от подступающих спазмов, как кожа покрывается испариной, как моим пальцам в ней мокро и горячо, и как она туго то и дело сжимает их собой. Она такая шелковистая, что меня ломает от желания оказаться внутри.
Когда Лина начинает сбивчиво шептать мне на ухо «пожалуйста…», я уже такой хмельной от предвкушения, что с трудом вспоминаю про презерватив. Быстро нахожу в тумбочке резинку, возвращаюсь к девушке и заглядываю в глаза. В комнате темно, но любимые глаза пьяно сверкают словно звезды.
Лина не говорит вслух «я люблю тебя», но я вижу, как беззвучно шевелятся ее губы, артикулируя что-то слишком уж похожее, когда она обхватывает своими ладошками мою голову и притягивает к себе. Целует так трепетно, что у меня сердце заходится, подается бедрами навстречу сама. И болезненно тонко охает, когда я, наконец, вдавливаюсь в нее, жмурясь от кайфа.
– Тш-ш-ш, моя маленькая… – глажу ее, замирая, хотя все инстинкты ревут внутри, требуя двигаться. Спина покрывается потом.
Выдыхаем. Смотрим друг на друга. Близко-близко. Тремся носами.
– Все хорошо… – шепчет она ласково, улыбается, кусая нижнюю губу.
– Ты уверена?
– Абсолютно…
Целуемся. Поддаюсь снова. Аккуратно… Потом еще… И еще… Мозг отключается. Только ее тихие стоны слышу. Чувствую, как льнет ко мне оживая, как гладит спину, мнет ягодицы, начиная подгонять.
– Я не могу… Не могу… Паш…– в панике начинает хныкать Лина и плотно меня
сжимает. Пульсирует.
Моя страстная, чувственная девочка… Довожу ее. Линку выгибает судорогой. Ловлю ее немой стон. Это такой кайф, что меня будто афтершоком вместе с ней прошивает. И смех ее тихий и счастливый, как серебряный звон, стоит в ушах. Она обмякает, пережив свой первый оргазм, обнимает меня крепко, закрыв глаза и улыбаясь, а я ускоряюсь, собираясь ее догнать.
За не зашторенным окном начинает оглушающе бахать. В черном небе, которое нам видно, расцветает салют. Какие-то придурки пускают фейерверки прямо в нашем дворе. Слышны пьяные выкрики. Сигналки на тачках начинают орать. Нашли же время и место…
– Будто в нашу честь, – воркует Лина, хихикая.
– Ща у меня свой салют будет, – бормочу неразборчиво. Кусаю ее за край ушка, увеличивая темп и чувствуя, как подкатывает.
Бля, кончу сейчас…
Лина томно стонет, подаваясь навстречу моим бешеным толчкам и забыв про все другие фейерверки. И вскрикивает, когда на всю квартиру раздается звон разбитого стекла. Потом оглушающий треск, еще один и комнату мгновенно затягивает едким запахом гари.
Что? Что, блять?!
– Пашка, на кухне! – паникует Зайцева и порывается соскочить с члена.
Нихуя…Я столько ждал…
– Ща, подожди. Ща! – возвращаю ее на место.
Вколачиваюсь, как в последний раз, в жаркую, тугую глубину, дурея от матов на улице, странного потрескивания, доносящегося с кухни, будто там разгорается костер, и ощущения, как горячо и сладко в моей девочке. До мушек перед глазами. Да пусть хоть весь дом сгорит, мне сейчас плевать!