Ее слова… Ее голос… Все пропитано обидой и презрением. Она действительно говорит мне, что чувствует, только вот радости это не приносит. Она хочет поставить точку. Вижу ее решимость и настрой.
— Риша, послушай… — осторожно начинаю я, незаметно толкнув брата, чтобы он оставил нас вдвоем.
— Нет! — вскрикивает она, тыча во Влада пальцем чуть подрагивающей руки. — Я еще не закончила! Слушайте оба. Одно дело различать вас и отдавать себе отчет, что вас двое, а совсем другое, когда вы притворяетесь специально. Путаете. Идете на уловки. Одежда. Прическа. Манеры. Это не честно! Ваш дурацкий братский комплекс… Ой, нас все путают, значит им все равно, кто из нас будет рядом… Бла-бла-бла! Пора вам уже повзрослеть. И если человек вам дорог, то вы должны стараться удержать его рядом, а не создавать полосу препятствий!
Серьезно? А она сама мне что устроила? Целый марафон!
— Кто бы говорил, — выплевываю я, потому что ее слова ощущаются ножом в груди.
— Да-а-а? Не спорю, я тоже не цветочек. Но я никогда этого и не скрывала! Никогда не притворялась кем-то другим! Ты знал, какая я на самом деле! А вот я что-то не услышала про ряд испытаний и проверок, которые должна буду пройти, когда соглашалась встречаться с тобой!
Бьет наотмашь. Даже чувствую жжение от ее слов на коже. Что сказать? Она права… Знаю, что права.
— Риша, давай мы с тобой… — делаю крошечный шаг вперед, глядя на свою разъяренную девочку.
— Не смей! Даже не думай, — вскидывает руки, отшатываясь. — Никаких больше «мы с тобой», Белецкий. Ты вчера очень четко показал мне свое отношение. Надеюсь, ты доволен, что получилось выставить меня тварью.
— Но… — во рту становится сухо, точно песка наелся.
— Все! Хорош! Я наигралась! Можешь считать, что ты победил, потому что теперь я точно не хочу видеть тебя рядом. На счет номера не переживай. Мы вчера отлично потренили. Танец уже готов. Я приду на генеральную репетицию, а потом на концерт. Проблем не будет. У нас все-таки был уговор.
Риша разворачивается и бегом спускается по ступенькам.
— Шоу окончено, господа Белецкие! Идите к черту!
Прежде чем выскочить за дверь, Риша Мариновна проделывает любимый трюк — поднимает руки, показывая два средних пальца.
— Что это было вообще? — спрашивает Влад.
— А сам как думаешь?
— Звездец!
— Даже хуже, — слова даются с трудом. — Я облажался, роднуля. Очень сильно.
— Что ты вообще устроил вчера?
— Притворился тобой… — запрокидываю голову, вцепляясь пальцами в волосы.
— Зачем?
— Не знаю. Хотел убедиться, что она действительно хочет быть именно со мной. Но она меня поцеловала, точнее тебя, неверное, и я решил, что все так, как ты и говорил. Что всем похер, кто из нас рядом.
— Ты дебил, Стас! Ладно случайность, но когда ты делаешь это спецом! Мы и мать нашу сможем одурачить, если постараемся. Но Риша бы не стала целовать тебя, то есть меня… Короче, она бы этого не сделала, если бы не была уверена, что ты это ты. Я не очень хорошо ее знаю, но…
— Думаешь, она действительно узнала меня вчера? — произношу, сглатывая горечь.
Влад присаживается на корточки, чтобы завязать шнурок. Наблюдаю за ним, ощущая, как меня затягивает в болото сожалений. Сам уже знаю ответ. Риша предельно честная и прямая. Она бы не устроила весь этот цирк, если бы была не права.
— Она была очень убедительна в своем показательном выступлении. Хотя я сам никогда не замечал, что мы как-то по-разному снимаем обувь или прыгаем, — бурчит Влад. — Что будешь делать?
— Не знаю…
Я реально не знаю.
Поднимаю руку вверх, удерживая пальцами пару ниточек спагетти в томатном соусе, и отправляю их в рот. С удовольствием повторяю процесс, не обращая внимания на испачканные руки и лицо.
— Точно вилка не нужна? — спрашивает Коля, который сидит напротив и чинно накручивает макароны на столовый прибор.
Обвожу всех гномов взглядом и вижу на их лицах волнение. Что это с ними?
— Нет, — отвечаю, бессовестно продолжая ковыряться пальцами в тарелке. — Так вкуснее, — закидываю в рот фрикадельку и щурюсь от удовольствия.
— Риша… — осторожно начинает Кир, но медлит, стоит мне повернуться к нему.
— Что Риша? Ну что опять Риша?! Вы знаете, что я люблю есть руками. Это не преступление.
— Да… Только вот ты так делаешь тогда, когда… — Кирилл переводит взгляд левее, туда где сидит Яр.
— Риша, в чем дело? Что случилось?
Ярослав оказывается у нас самым смелым.
— Ничего не случилось. Все отлично! — набираю охапку спагетти и подношу сжатый кулак, из которого словно торчат червяки, к лицу.
— А где Стас? Мы думали, вы вместе придете, — произносит Яр.
Сжимаю руку с такой силой, что макароны обламываются и падают на стол. Швыряю остатки ужина обратно на тарелку и резко поднимаюсь с места, оттолкнув стул.
Выбрасываю недоеденные спагетти в мусорное ведро и еле сдерживаюсь, чтобы не расколотить посудину.
— Вы поссорились? — вопрос Лехи, точно плетью по спине.
Включаю воду, и начинаю остервенело мылить руки.
— Нет. У нас все замечательно. Мы просто расстались, — весело произношу я и набираю воду в ладони, чтобы умыться.
— Почему? — даже не могу разобрать, кто именно это спросил, потому что в ушах звенит гул голосов.
Закрываю кран, шумно выдыхая. Ничего… Это только первый день. Скоро все забудется. Нужно продержаться совсем немного. Обычно у меня нет проблем с доверием к гномам, но сейчас… Я не хочу обсуждать это с ними. Стас действительно влился. Пацаны хорошо к нему относятся, и я не буду рушить это. То что он сделал, не смертельно… Не смертельно для гномов, но смертельно для меня и наших отношений. И если ребята об этом узнают, то он и для них станет врагом.
Вода стекает по лицу, скрывая пару слезинок. Я не плачу. Никогда не плачу. Чтобы заставить меня настолько сильно проникнуться жалостью к себе, нужно сделать действительно больно. Гномы прекрасно это знают, и если они увидят меня в таком состоянии из-за Стаса, то я сама себя возненавижу.
Не думаю, что Белецкий вообще понимает причину моей обиды. Хрен с ним с недоверием. Мы все сомневаемся постоянно. То, что он выкинул этот дурацкий трюк с переодеванием, меня не удивило. Дело в другом…
Он сам забылся. Сам спалился, начав вести себя со мной, как Стас, а не как Влад. Но в конце все равно заставил меня поверить в собственную сучность, вернувшись к роли Влада. Что мешало ему остановиться?
Он хотел, чтобы я провалилась. Ждал этого.
Никогда больше я не хочу ощущать себя так. Грязной, глупой, слабой. Я всегда уверена в своих поступках и ни один гребаный раз мне не было стыдно ни за свои действия, ни за слова. Он не думал обо мне. Не думал, что обманывает. Даже не предположил, как дерьмово мне будет осознать ошибку, хотя я ее не и совершила. Он не просто не верил мне, он не верил в меня. Он хотел оказаться правым. Так вот пусть и остается один на один со своей близняшной правотой.
— Потому, потому что мы пилоты, — напеваю известную песенку. — Небо наш, небо на-а-аш родимый дом. Пошли нафиг все тупые идиоты, и без них прекрасно проживем! — вприпрыжку направляюсь в коридор и торопливо натягиваю ботинки.
Пора бежать в укрытие и зализывать раны. Только это непросто. Вся пятерка, конечно, следует за мной. Вот ведь черт! Ощущаю сковывающий душу озноб. Мне нужно скорее уйти.
— Куда ты? — Леха растерянно хлопает глазами.
Улыбка трогает мои губы, внутри даже теплеет. Вот на что ведутся все девчонки. На этой чистый и наивный взгляд. Протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы.
— Домой. Нужно закончить курсовую, чтобы сдать завтра. Зачетная неделя как-никак, — произношу, точно к детям обращаюсь. — Спасибо за ужин!
Набрасываю куртку и выскакиваю за дверь, даже не застегнувшись. Выдыхаю, только когда захлопываю калитку. Мороз кусает влажное лицо и заставляет меня все-таки повоевать с молнией, которая ведет себя как настоящая тварь. Ну чего она никак не застегивается? Веду бой, шагая по хрустящему снегу. И откуда опять столько? Зима в этом году щедра на новогоднее настроение и… разочарования.
Еще раз озлобленно дергаю за язычок, царапнув палец. Глаза застилает пелена слез. Это тот самый случай, когда ты держишься изо всех сил, но какая-то тупая мелочь выбивает тебя из равновесия.
Черт! Тихонько всхлипываю.
Внезапно моих рук касается тепло. Чужая пара рук убирает мои ладони и медленно и осторожно застегивает молнию на куртке. Не поднимаю глаз, да мне и не нужно это. У него на пальцах все написано.
— Ты долго, — произношу я, опуская подбородок, и, засунув руки в карманы, шагаю вперед по дороге.
— Решали с пацанами, кто должен пойти, — отвечает Яр.
— И послали самого мудрого?
— Нет, самого удачливого в «камень-ножницы-бумага».
Тихо усмехаюсь, вытирая пальцами мокрый нос. Почему когда сдерживаешь слезы на глазах они текут из носа? Никто не знает? Какая-то кара небесная?
— Ты расскажешь, что случилось? — задает Яр именно тот вопрос, на который я точно не хочу отвечать.
— Это обязательно?
— Хотелось бы знать, готовить нам биты и кастеты?
— Не-ет, — легонько толкаю его плечом. — Пусть живет.
— Риша, так в чем дело? Все ведь было…
— Не надо, Яр, — впервые мой голос звучит почти умоляюще, приходится откашляться. — Не надо. Мы не подходили друг другу с самого начала. Ему нужна кукла, которая будет писать ему хвалебные оды и заглядывать в рот. А я… Ты ведь знаешь, я так не умею.
— Не умеешь писать оды или признаваться в чувствах?
Вот же… Меня начинает пугать этот чересчур проницательный парень. Да. Да! Он прав. Мне тяжело говорить о чувствах, потому что никогда не знаешь, какая будет реакция. Обличая чувства в слова ты делаешь себя уязвимым перед человеком, которому признаешься.
— Ты и сам все знаешь, че тогда спрашиваешь? — бурчу я.
— Что он сделал?
— Может это я что-то сделала.