Появившиеся на дороге машины заставляют всех напрячься. Несутся на бешеной скорости, всего две. Когда подъезжают ближе, видно, что по машинам пришлась очередь и не одна. Одна из машин резко развернулась в нашу сторону. Видимо заметили женщин хозяйской семьи. Из той машины вышел и пошёл в нашу сторону Рахман Шаркизов.
Что-то в его походке меня насторожило. Пока я не понял, что Шаркизов ранен.
— Тахмировы, Агиров… Чем обязан этому собранию на своей территории? — интересно, он на обезболивающих такой уверенный, или как сынок, на собственном товаре?
— Ты осмелился забрать мою жену! — рявкнул я.
— Кого? — похоже, искренне удивился Шаркизов. — Ты чего несёшь?
— Оксана, моя жена! — готов добить бывшего партнёра Расима, чтоб тому никогда не узнать покоя. — А твой сын посмел поднять на неё руку!
Шаркизов опускает глаза, в некоторых местах на простыне уже проступили кровавые полоски следов тех ран, что получила Оксана. Шаркизов не спрашивает, не издаёт возгласов. Но потому как резко побледнело его лицо, я понимаю, что этого он точно не ожидал.
— Я такого приказа не отдавал. — Говорит он.
— У тебя сын торчок. Уж после Расима мы эту дрянь за километр распознаём. И весь дом в курсе того, что он ненавидел сестру. А ты не знал? — злюсь я.
— Знал. Да только был уверен, что моего приказа достаточно. Что он рискнет… — он попытался опуститься рядом с носилками.
— Не тронь её! — озверел я. — Даже не смей её касаться, если хочешь сдохнуть сам, а не как твой выродок!
— Она моя дочь! — тихо отвечает он.
— Она никогда тебя отцом не считала. — Говорю ему.
— Это не отменяет того факта, что я её отец, а она моя дочь. Моя кровь. И моя мать была права, в ней кровь Шаркизовых сильнее, чем в ком бы то ни было. Она пламя, Тайгир. — И меня пробирает от его слов, настолько он уверен в том, что говорит. — Кадер мёртв?
— А возможны варианты? После такого? — показывает на Оксану Амиран. — Сейчас её заберут к Потрошиле. Надеемся, что он сможет исправить результаты развлечений твоего наследника.
— Кадер никогда не был моим наследником. Моё имущество было поделено на три части, между тремя детьми, что у меня остались. После того, как я поймал сына на том, что он подсел, отправил его лечиться, а его долю определил внуку. Карим моя надежда. — Говорит Рахман. — Дочь и племянницу, зачем забрал? Для чего тебе невестка с внуком?
— А я их должен был там оставить? Они помогали моей жене, они её родня. — Говорю, а сам смотрю в небо и прислушиваюсь, всё жду вертолёта.
— Вот значит как… Хорошо. Ты сам вызвался. — Он снимает с шеи свою цепь и печатку с пальца. — Держи. Кулон отдай дочери, она поймёт. Кольцо сам понимаешь. Всё, что уцелеет, раздели на четверых. Двух дочерей, племянницу и внука. Фируза расскажет, где и что находится. Документы, деньги, золото. Какая недвижимость… Эта лиса давно в курсе всех дел и шифров.
— Папа, — всхлипывает девчонка.
— Ну, тише ты. Видишь, маленькая, с сыновьями у меня не очень. А вот дочери на загляденье. Лейла, держитесь вместе. Средств, что я вам оставил, хватит, чтобы и жить нормально, и решить твои проблемы с мужем. Амиран, твоих связей хватит, чтобы проследить, чтоб не копали особенно, что здесь произошло? — странный вопрос.
— В чём дело, Рахман? — спрашивает брат.
— Вопросы ко мне были. На мне и прекратятся. А всё, что произошло, спишем на пожар. Не зачем про разборки внутри семьи всем знать. Старший теперь твой брат. — Он откидывает полу пиджака, и даже я охреневаю от увиденного. Как он только стоять умудряется. — Скоро закончится действие препаратов, и наступит логичный конец. Домой торопился, дочерей обезопасить, волю объявить. Но небо распорядилось за меня.
Шум винтов словно стал подтверждением его слов.
— Мы здесь закончим. — Предупредил Сабир.
— Не задерживайтесь. — Напутствовал нас Рахман, обнимая дочь и внука. И всё-таки подошёл к Оксане. — Прости… Когда- нибудь.
Глава 18.
Рахман Шаркизов молча наблюдал, как я и Амиран заносим носилки с его дочерью в вертолёт, как прячутся в брюхе крылатой машины его младшая дочь, племянница и невестка с внуком. Больше мы никого с собой не брали. К чему?
Для меня сейчас всё шло фоном. Я только поинтересовался у брата, откуда у нас взялся Ми восемь и экипаж из трёх человек в военной форме. Я точно знал, что у нас такого не водилось.
— Часть же рядом. С этих вертолётов вэдевэшники высадку десанта отрабатывают. Думал с охраной же лететь, поэтому вместительный нужен. Кто же предполагал такое… — махнул рукой Мир.
— Десантники, а не вэдевэшники. — Обернулся один из экипажа, двое других не отвлекались.
Шум винтов видно смог пробиться к Оксане, даже не смотря на её состояние. Она начала метаться, иногда прорывались вполне чёткие слова, иногда слышалось только невнятное бормотание. Борт, какие-то позывные, квадрат, коды триста и двести.
Тот самый мужик из экипажа, что поправил Мира, внимательно прислушивался и смотреть начинал с явным подозрением. Мир все с возрастающим удивлением переводил взгляд с меня на Оксану и обратно.
Моя девочка бредила, видимо два кошмара сливались в один из-за звука работающих винтов. Я опустился рядом с ней на колени, сжал её пальчики и гладил по волосам. Просто сидел и говорил, что она уже в безопасности, и нет никакого налёта, нет никаких разборок и что наша задача просто попасть к доктору.
— Тайгир, что она вспоминает? — не выдержал Амиран. — В какой мясорубке успела побывать твоя жена? У меня от обрывков слов мороз по коже.
— Так тебе же собрали на Оксану досье. — Отвечаю ему.
— Я всё не читал. Хватило двух эпизодов с самообороной. — Признается он.
— У моей сестры боевая награда! — вдруг влезла в разговор младшая Шаркизова. — Год назад на временную базу миротворцев напали боевики. Было много раненных и погибших. Пока те, кто мог, организовали оборону, Оксана вызвала подмогу и организовала эвакуацию раненных. И сразу встала к операционному столу. Отец, когда узнал, три дня праздновал, для всех столы накрывали.
Она рассказывала, что знала, с такой гордостью, словно то, что моя Злюка выросла такой, какая она есть, это личная заслуга младшей сестры.
Шаркизов сам себя наказал, смирившись с тем, что его женщина не приняла его жизни и законов, по которым он жил. Всю жизнь гордиться дочерью, и только наблюдать издали. Слушать чужие рассказы, находить десятки своих черт и оставаться чужим человеком. Чего ради? Так всрать свою собственную жизнь! Других и слов то не найти.
И понятно, отчего крышу рвало у его сыночка. Зависть сжирала его заживо. Если и было в нём что-то человеческое, то и оно сгорело на костре собственной слабости, зависти к сестре и уверенности, что его обделили.
На специально подготовленной площадке на территории бывшей военной базы, а теперь поместья и закрытого частного медицинского центра одновременно, нас уже встречали. Сразу после посадки, один пилот остался в кабине, а двое из экипажа помогали нам выносить носилки с Оксаной.
— Своя. Врач. — Ответил мне один из них на мой удивлённый взгляд.
А ведь они явно не служили с ней вместе, просто услышали разговор.
— Тахмиров, ты мне позвонил и сказал, что девочке-хирургу повредили руки. Девочку вижу, вряд ли она хирург конечно, повреждения вижу. Но это не хрена не руки. Или ты руки от спины отличить не в состоянии? — хриплым густым басом спрашивает хозяин здешних мест, Потрошила. Он же Бояров Роман Александрович.
— Моя тетя врач. Она на войне была. Проверьте! — вдруг вскидывается малец, вырываясь от матери.
— Да? Но проверять не буду, ты же меня не обманешь? — опускается эта гора на корточки перед ребёнком. — Сейчас мы позвоним, ещё кое-кого на помощь позовём, раз своему собрату по профессии помогать будем. А с лицом у тебя что?
— Маму обижали. Я заступился. И получил. Потому что слабый и маленький. — Слушаю разговоры, наблюдая, как от одного из зданий бегут люди в форме медперсонала.
— А мама… — Потрошила вопросительно посмотрел на Оксану.
— Нет, это моя жена. Его мама вот, вдова Кадера Шаркизова. Это его работа. — Сразу объяснил я.
— Ну видно, поэтому и вдова. А маму кто обижал? — Бояров хоть и разговаривал с мальчишкой, отслеживал действия своих сотрудников.
— Он же. — Всё время, когда говорит об отце Карим хмурится и видно, что злится.
— Он же, значит. Так, давай-ка я сейчас отвлекусь. Михалыч, ты бы зашёл в операционную. Какая у нас сейчас готова… Седьмая? Вот в седьмую и надо зайти. — Кому-то разъяснял что-то по телефону Бояров. — Пойдём, мне к операции готовиться надо, а вас в гостевом корпусе разместят.
— Я с ней. — Киваю в сторону Оксаны.
— Куда с ней? На операционный стол? — улыбается Потрошила. — Я тебя дальше двери не пущу.
— Значит рядом с дверью и буду сидеть. — Понятно, что лезть мешать профессионалам я не буду. А вот ждать буду рядом.
— Я с ним. — Тут же говорит Амиран.
— А… — начинает Фируза.
— А вот давайте эту вашу "дедка за репку, бабка за дедку" прекратим. — Обрывает все разговоры Бояров. — Девушки идут в гостевое, располагаются, отдыхают. Ужин принесут. Так, парень, тебя как зовут?
— Карим. — Откликается идущий рядом мальчишка.
— Карим, я пойду готовиться, а ты будешь в этом женском батальоне за старшего. Справишься? — Потрошила даже останавливается, чтобы услышать ответ, но смотрит на мать Карима и хмурится уже сам.
Сейчас, не смотря на её попытки, видно, что на подбородке с одной стороны синяк.
— Справлюсь. А вы тёте точно поможете? Сможете? — спрашивает он. — Или не скажете?
— Не скажу. А ты откуда знаешь? Тоже что ли врач? — улыбается мальчишке Бояров.
— Нет. Мама говорит, что это нужно долго-долго учиться. А я пока только читать научился. Но когда вырасту, буду врачом. Как тётя Ксана. Чтобы мной тоже так гордились, как дедушка ей. — Как на духу выкладывает Карим.
Бояров только ухмыляется и уходит. Девушек с ребёнком уводят в сторону. Нас провожают в какой-то коридор. Над дверью табличка с номером семь. За ней какие-то голоса, сижу, прислушиваюсь. Пытаюсь по еле доносящимся звукам определить, что происходит за закрытыми дверями.