Зрелища, говорил он, это не настоящее искусство, а лишь более или менее приятное развлечение. Рабочие не похожи на люмпен-пролетариев Рима — они не кормятся за счёт государства, а содержат сами своим трудом государство. Они приносят бесчисленные жертвы, защищая революцию. Наши рабочие и крестьяне, подчёркивал Ленин, заслуживают чего-то большего, чем зрелищ. Они получили право на настоящее великое искусство.
Были и другие — они признавали это право, но утверждали, что всё искусство прошлого буржуазно и потому чуждо пролетариату. Один из пролеткультовских поэтов даже писал: «Во имя нашего завтра сожжём Рафаэля, разрушим музеи, растопчем искусства цветы…» Рабочему классу, полагали эти теоретики, необходимо совершенно новое, не связанное с прошлым, чисто пролетарское искусство. И создавать его должна не зависимая от партии организация — «Пролеткульт».
Ленин и Коммунистическая партия решительно отвергли эти неверные теории. Ленин во многих своих выступлениях и статьях показал, что новая пролетарская культура не может быть выдумана, искусственно создана. Она должна быть развитием тех духовных и эстетических ценностей, которые создало и накопило человечество в прошлые века. Под видом же новой пролетарской культуры трудящимся навязывали скороспелые модные образцы.
Немецкая революционерка Клара Цеткин записала слова Ленина, сказанные им в беседе с ней: «Мы чересчур большие „ниспровергатели в живописи“. Красивое нужно сохранить, взять его как образец… даже если оно „старое“. Почему нам нужно отворачиваться от истинно-прекрасного… только на том основании, что оно „старо“? Почему надо преклоняться перед новым как перед богом… только потому, что „это ново“? …Здесь много лицемерия и, конечно, бессознательного почтения к художественной моде, господствующей на Западе… Я же имею смелость заявить себя „варваром“. Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих „измов“ высшим проявлением художественного гения».
Будучи главой правительства, Ленин практически руководит строительством новой культуры, использующей лучшие достижения искусства прошлого.
Он разрабатывает план «монументальной пропаганды» — план сооружения памятников великим людям: революционерам, учёным, писателям. Вместе с наркомом просвещения Луначарским и художниками рассматривает проекты, спорит, проявляет горячую заинтересованность в том, чтобы на улицах и площадях городов навсегда были запечатлены образы революционеров и творцов культуры.
Особое внимание Ленин уделял изучению классической русской культуры. В стране не только было начато массовое наступление на неграмотность, открыты школы, курсы, кружки для взрослых, но одновременно в условиях разрухи и гражданской войны были изданы лучшие произведения русских поэтов и писателей. По указаниям Ленина лишь за один год — с мая 1918 по май 1919 года — было напечатано 115 названий русской классической литературы общим тиражом шесть миллионов томов. Это был настоящий культурный подвиг.
Среди необъятного потока дел Ленин находил время для того, чтобы разработать план улучшения работы библиотек, приехать в Художественное училище и поспорить с художниками о живописи и поэзии, определить, чем должны заниматься первые киностудии.
Истинное искусство в понимании Ленина было не забавой, не простым развлечением, а делом величайшей важности — средством познания жизни, средством сильнейшего воздействия на сердца и умы людей, источником радости и гордости за человеческие возможности.
Именно поэтому Ленин написал целый ряд статей о Льве Толстом. Он полагал, что без творчества Толстого нельзя понять историю России, по крайней мере за полвека. Из его произведений можно узнать о России больше, чем из целых библиотек книг экономистов, историков, статистиков. Толстой рассказал о том, как радовались, горевали, страдали, трудились миллионы русских людей. Глазами крестьян — самого многочисленного класса — он взглянул на российскую жизнь накануне революции 1905 года и оценил её.
Недаром одну из своих статей Ленин назвал «Лев Толстой как зеркало русской революции».
Литература и искусство могут отражать самое существенное в жизни, невидимое простым глазом.
Собирательные типы, созданные великими писателями, позволяют глубже понять многие сложные жизненные явления. В. И. Ленин часто обращался к образам великих писателей. Он, например, многократно называл бесплодных мечтателей, пассивных людей, не видящих и не знающих реальной жизни, строящих утопические планы, Маниловыми и Обломовыми.
Этот тип российской жизни в его самых причудливых разновидностях впервые увидели писатели. Таков Манилов в гоголевских «Мёртвых душах». Человек живёт в выдуманном мире. И изменения он проектирует мизерные, ничтожные, нереальные. «Хорошо бы… вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост… по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары…»
Манилов представлял себе, как они «вместе с Чичиковым приехали в какое-то общество, где обворожают всех приятностью обращения и что будто бы государь… пожаловал их генералами…»
Тысячи маниловых жили в выдуманном мире, курили, пили чай, «философствовали». Своими слабыми и бесплодными мечтами они ни на йоту не изменили реальный мир. Точно так же существовали и гончаровские Обломовы. Лежали, мечтали, бездействовали. А жизнь шла мимо них.
Выступая в 1922 году перед металлистами, Ленин говорил: «Был такой тип русской жизни — Обломов. Он всё лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а всё же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел».
Борьба против маниловщины и обломовщины — это борьба за трезвый взгляд на мир без всяких прикрас и без иллюзий.
«Надо мечтать», часто повторял Ленин слова Писарева, но мечта мечте рознь, пояснял он. Мечтания, оторванные от жизни, рождённые по произволу человека, не просто ошибочны. Они вредны, так как заслоняют реальный мир и сковывают деятельность человека.
И только трезвый материалистический взгляд на мир придавал Ленину и его соратникам убеждённость в своей правоте.
Многие наивные мечтатели искренне полагали, что сразу же после революции можно перейти к коммунизму.
Нет, говорил Ленин, прежде чем перейти к коммунистическому равенству, надо достичь высокого уровня производства. Кроме того — и это не менее важно — будущий строй предполагает не теперешнего обывателя, писал Ленин в 1917 году.
Какие же черты этого обывателя с беспощадной резкостью выделяются им?
«Способность» портить «зря» склады с общественным добром. «Готовность» каждый день требовать невозможного — автомобилей и трюфелей.
В этих чертах — вся сущность мещанского потребительского отношения к жизни, столь ненавистного Ленину. Его главные черты — это отсутствие творческого начала, уважения к людям и их труду. Мораль и психология временщика: будь что будет, лишь бы мне хорошо.
Ленин сравнивает такого бездумного обывателя с бурсаками Помяловского. Была у писателя 60-х годов прошлого века Помяловского страшная книга — о бурсе, то есть низшем духовном училище. Страшные нравы царили там. Грубость, жестокость, бессердечие и бессмысленность всей системы образования, наказания, воспитания формировали людей жестоких и злых. Надзиратели били учащихся, учащиеся — друг друга. Вырвавшись на волю на короткое время, они избивали невинных людей, портили и уничтожали сады, заборы, дома. Просто так. От внутренней своей пустоты. От озлобленности на весь мир. Так же и обыватель. Как бурсак, готов рубить лес, топтать цветы, загрязнять реки, поганить и ломать всё, что не принадлежит ему лично.
Высоко оценивая историческую роль литературы и искусства как средств познания и изменения мира, воспитания чувств, Ленин решительно выступал против легкомысленного, поверхностного отношения к искусству. Например, к требованиям свободы искусства.
…Свобода… Великое, освещённое какой-то внутренней привлекательностью слово. «Свобода, равенство, братство!» — гремело над Парижем в бурные дни Великой революции конца XVIII века. «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы», — писал молодой Пушкин. «Свобода на баррикадах», — назвал французский художник-романтик Делакруа свою картину: над разгромленной баррикадой, над телами погибших женщина поднимает флаг и зовёт за собой оставшихся в живых.
Свобода — с этим словом для узников Шлиссельбургской крепости, Моабитских казематов, фашистских лагерей было связано всё — жизнь, солнце, человеческие лица.
Однако великое слово свобода может служить и маской, прикрытием для противников свободы.
С призывом «свобода мореплавания» испанские и английские пираты перехватывали и грабили мирные торговые суда, вторгались в чужие гавани, жгли и грабили беззащитных людей.
«Свобода торговли!» — восклицали европейские купцы и вместе с солдатами врывались в саванны и джунгли, рушили хижины в африканских деревнях, спаивали и обманывали целые племена.
Защитниками свободы называют себя и те политики в зарубежных странах, которые требуют свободной продажи оружия всем, кто пожелает его купить, кто требует беспрепятственной возможности фашистам собираться под своими зловещими флагами и вспоминать былые походы…
В своей статье «Партийная организация и партийная литература» Ленин показал, что к понятию свобода, в том числе свобода творчества, надо подходить с классовой точки зрения. Надо ставить вопрос точно: свобода от чего? Свобода для кого? Свобода во имя чего?
Ленин убедительно показал, как могут печально заблуждаться люди, считающие себя абсолютно свободными или требующие её, этой несбыточной абсолютной свободы.